И тут я поймал себя на несколько неприятной мысли. Мне вдруг отчётливо стало понятно, что вектор моих последних действий устремлен не совсем в верное направление. Вместо того чтобы помочь органам внутренних дел в поимке настоящего убийцы, я пытаюсь в ещё большей степени запутать следствие.

По сути, я занимался тем же самым, что проделали именно со мной… То есть, сваливал тяжкое преступление на чужие плечи. Лет пять назад, как законопослушный гражданин, я бы, и подумать о том не посмел. Что-то во мне, определённо изменилось. А быть может, что-то незримое изменилось вокруг меня, в этом окружавшем меня мире.

Возвращаться в квартиру я вовсе не спешил, по-прежнему стоял на лестничной площадке в тягостных раздумьях. Уткнувшись взглядом в бетонный пол, я продолжал рассуждать о своих дальнейших действиях. Собираясь закурить, достал из кармана пачку сигарет и тут… В мою голову вновь закралась неожиданная мысль.

«Твою ж мать… А ведь пол на лестничной площадке абсолютно сухой. Ни капельки талого снега. Если Полина Никитична действительно пришла из соседнего подъезда, то пробираясь по заметенным снегом дорожкам, она просто обязана была оставить в тёплом подъезде свои мокрые следы. Не переобулась же она, в самом деле, перед дверью моего подъезда!..»

Каким-то шестым чувством мне удалось поймать, хоть и весьма незначительную, а все же несостыковку. Однако перекрутив в голове массу версий, я, так и не смог найти в ней хоть какого-то логического смысла. Возможно, именно здесь, в этой самой «несостыковке» я и упустил некую зацепку к постижению некой, очень значимой для меня тайны.

Уже докуривая сигарету и собираясь вернуться в квартиру, я вновь спохватился.

«Э-э, брат! А ну, подскажи… Какого чёрта, ты закрыл чердак на замок? Коль ты собрался спихнуть убийство голой девки на пьяных соседей, то этот самый чердак в обязательном порядке должен быть открыт. Ведь если отталкиваться от версии об убийстве девушке моими соседями, то каким образом пьянчуги сумели бы затащить данный труп на чердак, когда на люке висит замок?..» – усмехнулся я сам себе.

Помните, как у Пушкина: и в третий раз закинул он невод…

Нет, вовсе ни невод. И, не о пушкинском старике идёт сейчас речь… Это мне уже в третий раз пришлось взбираться на деревянную лестницу. Теперь, это необходимо было сделать для снятия с петель, навешенного пятью минутами ранее амбарного замка.

Если б кто наблюдал за мной со стороны, он наверняка бы подумал о моем окончательном помешательстве. Да, вы только сами представьте… Тридцатилетний мужик лезет в полночь на чердачную лестницу. Падает с нее вниз головой. Очнувшись, опять подымается наверх, чтобы закрыть чердак на замок… Спускается вниз, перекуривает… После чего, вновь взбирается к люку, дабы его открыть. Этакая, полуночная зарядка для тех, кто не спит. По-моему, полнейший идиотизм. Не находите?

«А быть может, я действительно уже «тронулся умом»? И эта убитая девушка, лишь плод воображения моего воспалённого мозга. Некое фантомное видение из моей прошлой военной жизни…»

Уж и не знаю зачем. То ли, ради подтверждения, или опровержения своего помешательства… То ли, опять же, по причине своего нездорового любопытства… Короче, сняв с чердака замок, я приподнял крышку и заглянул в образовавшуюся щель.

Дабы не утомлять читателя излишними подробностями своих чувств, страхов и прочих переживаний – скажу сразу: мёртвого тела там уже не было.

И если вы посчитаете, что данное обстоятельств повергло меня в некое шоковое состояние; чрезвычайно меня расстроило или несказанно удивило, то вы ошибётесь. Человек – это такое совершенное существо, которое очень быстро может привыкнуть или приспособится к чему угодно. Как к очень хорошему, так и к невероятно плохому.

Примерно тоже самое произошло нынче и со мной. Все эмоции одним махом иссякли. Похоже, они чуть ранее были использованы мною по самому максимуму. Отчасти я был похож на некоего зомби. Лишённый каких бы то ни было чувств, я нынче подчинялся исключительно животным инстинктам. Собираясь окончательно закрыть крышку и, как минимум, до утра забыть об этом гребаном чердаке, я в последний раз окинул взглядом тёмную крышу и увидел… Если быть более точным, то в противоположном конце чердака я случайно уловил едва пробивавшийся наверх лучик света.

«Ну, конечно!.. Какой же я осёл… – мне ничего не оставалось, кроме как посмеяться над самим собой. Разгадка исчезновения трупа, оказалась предельно простой. – …Как же я сразу не дорубил?.. Ведь там, во втором подъезде, наверняка имеется ещё один, точно такой же чердачный люк. Должно быть, именно через него какие-то твари и таскают сюда свою трупятину. То заволокут её на чердак, то перетащат в мою квартиру, а то и спрячут мёртвое тело где-то у себя… Именно поэтому, поджидая ментов у своего подъезда, я и не заметил ничего подозрительного.

Что тут скажешь?.. Ловкие хлопцы. И, в общем-то, не лишённые чувства юмора… Чёрного юмора. Ну, ничего… Сейчас мы посмотрим, кто из нас ловчее. Похоже, мне необходимо немедленно сбегать в соседний подъезд… Если я поспешу, то обязательно возьму их с поличным. То есть, с мёртвым телом той самой девахи, прирезанной моим армейским ножом. Там-то мы и узнаем: кто и с какой целью пытается довести меня до «последней ручки»!..»

Быстренько сбежав по ступенькам вниз, я выскочил в морозную ночь улицы. С десяток широких прыжков по заснеженной дорожке и вот, я уже вхожу в соседний подъезд. Небольшой тамбур, после которого настежь открытая дверь коммунальной квартиры. Глаз режет чересчур яркий свет лампочки, без какого-либо абажура подвешенной по центру длиннющего коридора. В коммуналке суетятся женщины с какими-то тарелками и кастрюлями. Меж них бегает ватага детишек в возрасте от трёх до двенадцати лет. Повсюду шум, гвалт, какая-то предпраздничная суета.

«Ах, да!.. Ведь у них нынче новоселье. Кажется, именно на него и приглашала меня Полина Никитична…»

Честно сказать, я ожидал увидеть несколько иную картину, потому и слегка под растерялся, вовсе забыв о чердачных люках. Не часто, знаете ли, в наши дни можно увидишь подобное единение, по сути чужих друг для друга людей, характерное скорей для прошлого века, для эпохи 50-70-х годов минувшего столетия.

Прямо у входа, я вдруг заметил небольшую комнатушку: два на три метра, с небольшим столиком и парой длинных скамеек. Сейчас, в предвкушении хлебосольного застолья, в той комнатушке коротали время мужчины, человек шесть. Травили байки, перекуривали; незаметно от женщин по-тихому выпивали.

Один из них мгновенно отреагировал на мое появление.

– О-о!.. Никак наш новый сосед пожаловал!.. Ну, проходи-проходи, не стесняйся. Здесь все свои. Давай, что ли, знакомиться. Меня дядей Лёшей кличут… – крепкий дядька лет пятидесяти семи вышел мне навстречу и, широко улыбаясь, протянул руку для рукопожатия.

Не ответить на столь дружеский и открытый жест, с моей стороны было бы просто свинством.

– Присоединяйся к нашему коллективу… – похлопав меня по плечу, дядя Лёша как-то осторожно и ненавязчиво подтолкнул меня в ту самую «сугубо мужскую» комнатушку. – …Ребята, налейте гостю. Спирт у нас, хоть и технический, зато чистый и легко пьется. Да, и в голову бьет практически сразу…

– Помнится, Полина говорила… – из толпы мужиков навстречу мне вдруг двинулся изрядно подвыпивший парень. – …Дескать, ты идти к нам не захотел. Ты это чё, пижон грёбаный?.. Брезгуешь с нами вмазать? Выходит, впадлу тебе посидеть с обычными работягами за одним столом…

– Петруха, сукин ты сын… – прикрикнул на него дядя Лёша. – …А ну, закрой свою варежку, ни то схлопочешь. Уж троих детей успел настрогать, а умом так и не обзавелся.

– Петро… – тут в комнатушку вбежала высокая худощавая женщина, почему-то с верёвкой на шее. – …Ты, что ли, бузишь?

– Надька, ты б забрала своего мужика… – почти в приказном порядке рявкнул дядя Лёша. – …У нас, понимаешь, гость. А этот… Вон, как раздухарился. Уж и не знаю, где он успел так надраться. Валерка, а ну, помоги Надюхе довести горемыку до кровати.