– Разбилась отливка? – спрашиваем мы.

– Нет, с ней ничего не сделалось. Потом мы ее разобрали и тремя отдельными частями подняли наверх.

– А где помещаются моторы, которые двигают краны? – допрашивает Билл.

– В начале стройки на том же этаже, где и краны, но их мы перемещаем с этажа на этаж, на шесть или восемь этажей выше моторов, а после уже переносятся и сами моторы.

– А сигналы? – задаю я вопрос. – Как вы их подаете?

– Вначале на краю того этажа, где работают, ставят рабочего, и он подает машинисту сигналы колоколом. При той высоте здания, которую мы имеем в настоящее время, мы подаем рабочему на тот этаж, где находится кран, электрические сигналы с земли, а он, нажимая различные электрические кнопки, передает их дальше крановщику.

Разговаривая, мы спустились уже настолько низко, что я не предполагал возможности каких-нибудь новых приключений. Карабкаться по стремянкам нам теперь было не нужно, к нашим услугам была железная лестница снаружи здания, но, оказывается, нам предстояла новая беда. Желая сэкономить время, Хочкис велел нам спуститься на пять пролетов и там обождать, пока он закончит внутри постройки свои дела и спустится по другой лестнице.

На третьем пролете наша лестница оказалась заваленной кучей строительного материала, и нам ничего не оставалось, как пройти по узкой балке, переброшенной поперек шахты, и оттуда метров с 2,5 спрыгнуть на лестницу. Балка лежала снаружи здания, а под ней этажей на десять ниже были узкие подмостки. Я пошел вперед и сразу оценил положение. После того, что я пережил на 37 этаже, меня все время мучало досадное воспоминание о насмешках клепальщиков. Нет, я не трус, то и дело уверял я себя. Понадобится, не побоюсь хоть через Ниагару по канату пройти. Пусть Билл или кто еще там на меня глаза пялят, убедятся, что я за молодец.

Все это молнией проносится у меня в голове и, не задумываясь ни на секунду, я всхожу на балку и уверенно двигаюсь по ней, стараясь не глядеть вниз. Но ветер дует с такой силой, что мне приходится согнуться, чтобы не потерять равновесия и, не пройдя и трех шагов, я случайно поглядел в глубину.

Тотчас же начинается головокружение, ноги подкашиваются, и открытая пропасть неудержимо влечет к себе. Я шатаюсь и ищу какой-нибудь опоры в воздухе. Внезапно стихают порывы ветра, в глазах у меня темнеет, я чувствую озноб в спине, общее потрясение во всем теле, ряд глухих толчков.

Оказалось, что Билл бросился за мной, быстро схватил меня за пиджак и прыгнул, или скорее свалился, на лестницу. Мы здорово ушиблись и катимся вниз по ступенькам до следующего этажа. Какой вид у меня, я не знаю, но лицо Билла пепельно-серого цвета и крупные капли пота на лбу. С минуту мы сидим и недоумевающе глядим друг на друга.

– Славный мой Билл, ведь ты спас мне жизнь.

– Ну, стоит ли об этом говорить.

Разминаем наши помятые члены, отряхиваем одежду и неуверенными шагами идем к тому этажу, где мы должны встретить Хочкиса; к счастью, ждать его приходится довольно долго, и мы успеваем оправиться.

– Помнишь, Джим, мы сюда взобрались, чтобы взглянуть, что будут делать с большим цилиндром, который устанавливали наверху здания, и совсем о нем забыли.

Когда к нам подошел Хочкис, спрашиваем его об этом.

– Это дымовая труба, которая проходит насквозь до самого верха.

– Если у вас такие дымовые трубы, какой же силы должны быть ваши машины?

– Около двух тысяч четырехсот лошадиных сил. Для обслуживания такой громадины необходима солидная сила. Мы рассчитываем на население в семь – девять тысяч человек. Им мы предоставим восемьдесят одну тысячу электрических лампочек. Если сложить все электрические провода этого здания, их хватило бы на провод между Нью-Йорком и Филадельфией.

Еще несколько этажей вниз, и мы доходим до рабочих, укладывающих стены. И то, что я с улицы принимал за мрамор, к моему изумлению, оказалось терракотой, с наружной стороны покрытой какой-то глазурью. Это показалось нам обманом, но от Хочкиса мы узнали, что этот материал не только дешевле, но и во всех отношениях лучше натурального камня. Он легче и, безусловно, непроницаем для воды. Зимой не просачивается и не замерзает влага, и внешняя поверхность не выветривается. Затем он нам объяснил, почему не выведены стены нижних этажей. Каждый этаж имеет свою собственную наружную стену, укладываемую на поперечных балках, поэтому начинать постройку стен можно с какого угодно этажа. Сначала будут выложены блестящей глазурью кирпичные стены, для стен нижних этажей будет употреблен настоящий камень, это придает более красивый вид улице. Громадные каменные глыбы частью уже доставлены для работ и должны быть уложены с большой тщательностью. Некоторые из них еще в необделанном виде, их будут обтесывать.

Все железные части здания имеют свои номера, по которым они устанавливаются на определенные места. Также пронумерованы и все терракотовые кирпичи. Нет ни одной стенной части, которой, так сказать, не велся бы счет. Это произвело на меня большое впечатление и увеличило мое уважение к знаниям и умению архитектора.

Хочкис рассказал нам, что все терракотовые украшения наносятся на бумагу в натуральную величину, на что требуются иногда листы в 3– 4 метра.

– Ну, а когда стены будут готовы, в такую бурю, как сегодня, когда все качается, насколько это здание будет устойчиво?

– Вполне устойчиво. Вы и узнать-то о буре сможете только по дрожанию стекол. Правда некоторые постройки раскачивает так, что картины на стенах принимают наклонное положение. Но эта постройка выполнена настолько солидно, что она может выдержать давление ветра, имеющего скорость в триста километров в час, тогда как самые сильные бури в Нью-Йорке даже ниже ста шестидесяти километров в час. Городские строительные правила предписывают сопротивление силе ветра для всей наружной поверхности в сто сорок килограммов на квадратный метр.

Добираемся, наконец, до входной лестницы, не встретив управляющего, и Хочкис, освободившись от этой заботы, с еще большей готовностью удовлетворяет нашу любознательность.

– Но какой-нибудь предел высоты должен быть для небоскреба? В конце концов, фундамент может не выдержать его тяжести?

– Безусловно, выдержит, – и Хочкис ищет какой-нибудь наглядный пример для нас.

Он роется у себя в карманах и вытаскивает оттуда маленький болт. Отвинчивает гайку, измеряет ее поверхность и находит, что она немногим больше шести квадратных сантиметров.

– Немного более шести квадратных сантиметров… так?

Мы киваем головой. Тогда он кладет гайку на землю и становится на нее.

– Так, теперь я оказываю на грунт то же давление, что и все здание.

Мы с недоумением глядим на него.

– Именно так. Я вешу восемьдесят два килограмма. Восемьдесят два килограмма на шесть квадратных сантиметров, сколько это будет на один квадратный сантиметр? Считайте.

Билл соображает в один момент.

– Около тринадцати и семи десятых килограмма на квадратный сантиметр!

– Правильно. И нью-йоркские городские строительные правила запрещают нагружать фундаменты больше, чем тринадцать с половиной килограммов на один квадратный сантиметр.

– Но ведь нельзя поверить, – возражаю я, – что квадратный сантиметр такого большого здания дает давление на грунт только в тринадцать с половиной килограммов. Не станете же вы в самом деле уверять, что, если мы вырежем из этого здания столбик с самого верха до земли с основанием в один квадратный сантиметр, то этот столбик не будет тяжелее тринадцати с половиной килограммов.

– Не совсем так. Если мы такой столбик вырежем из стальных столбов, он будет весить в восемь – десять раз больше, но вырежьте вы его из пролета подъемника, он будет легок, как воздух. Посмотрите, как мало массивного в этом здании, с самого низа до верха концы столбов упираются в фундамент, который распределяет общую тяжесть на необъятную массу бетона. Под зданием приблизительно семьдесят бетонных площадок. Это настоящий тысяченожник, который бетонными лапами, иногда до шести метров в поперечнике, упирается в скалу на глубне в тридцать шесть метров под землей. Вы видите, сколько квадратных метров составляют фундаментные опоры!