В большом светлом холле ко мне сразу же подбежала медсестра в светло-зеленой униформе, препроводила на второй этаж в кабинет педиатра. Им оказался долговязый молодой человек, гладко выбритый, но взъерошенный, в очках, но приподнимающий их на лоб во время заполнения медицинских бумаг. Белый халат смотрелся на нем нелепо; в кресле на колесиках он словно бы не умещался, наваливаясь то на один его поскрипывающий поручень, то на другой, а во время осмотра Рины постоянно сдувал со своего высокого лба спутанные черные пряди.

При нем Рина моментально перестала плакать, лишь жалобно посвистывала забившимся носом. Я стоял у закрытой двери, прижав кулак к плотно сомкнутым губам до боли в деснах, и всякий вопрос врача отзывался у меня яркой вспышкой тревоги.

— Голова болит? — заботливо спросил он, приподнимая челку Рины и изучая разбитый лоб.

Девочка кротко кивнула, поморщившись, и добавила:

— Как будто гудит… И шум в ушах…

— Затылок, — тихо встрял я с галерки, и врач удивленно обернулся, словно успел позабыть о моем присутствии вовсе. — Она сильно уд…

— Не стоит взрослому навязывать ребенку свою версию событий, — без гонора покачал он головой. — Ваше виденье перекроет ее, а ведь именно она — главный участник происшествия. Ты готова говорить в его присутствии? — вернул врач взгляд на Рину. Пациентка кивнула. — Тогда расскажи, пожалуйста, что произошло.

— Я спрыгнула с качелей — для веселья, — начала она, и я виновато отвел глаза на стеклянный шкаф. — Упала на коленки, а потом меня по затылку ударили качели, и я шмякнулась носом в землю! Там был камень — о него я разбила лоб.

— Захватывающее приключение, а? — чуть улыбнулся врач, нежно ощупывая затылок Рины. — Будет что вспомнить в старости! Но лучше бы поменьше именно таких воспоминаний…

— Это точно!.. — неловко хихикнула Рина, со стеснением глядящая на его большие даже по моим меркам кроссовки.

— Папа, Вам есть что добавить?

Как от удара током, я вздрогнул — не сразу сообразил, что медик обращался ко мне.

— Я не ее отец. Я… — Язык не повернулся сказать: «…присматриваю за ребенком». Отлично, твою мать, присмотрел!.. — Все так и было…

— Ясно-ясно, — задумчиво проронил он и наконец выпустил из ладоней голову Рины. — На затылке большая шишка, — произнес он, наклонившись и заглянув Рине в глаза, — размером с яйцо или орех, а может, с целое яблоко! О, или с арбуз!

— Все Вы врете! — прыснула девочка.

— Да, есть немножко. — Бережно он взял ее левую руку и помог детским пальцам нащупать нужное место.

— Большая, но не с арбуз и не с яблоко! — смелее ответила Рина врачу, усаживающемуся в кресло и перелистывающему страницы ее медкарты. Ее лицо больше не было бледным, а руки не заламывали друг друга панически. Его тон, откровенность и включение Рины в ее собственный осмотр развеяли страх. Жаль, мне ничто не поможет от него избавиться…

— Не-папа, — через плечо бросил врач, — Рина теряла сознание после травмы? Даже если на секунду, это тоже считается.

— Нет, она все время плакала…

— Я не плакала! — стыдливо вспыхнула Рина. Специалист одарил ее обворожительной улыбкой, и девочка, прижав подбородок к ключицам, пробормотала в пыльную школьную форму: — Подумаешь, чуть-чуть всплакнула… но не рыдала же…

— Тебя тошнило?

— Вырвало…

— Сейчас голова кружится?

— Немного…

— Слабость испытываешь?

— Наверное, да…

— Ясно, — повторил он, оставил скрипнувшее кресло, взял из стеклянного шкафа спрей-антисептик, ватные диски с пластырями и занялся раной у Рины на лбу. Девочка морщилась от боли, но мужественно не проронила ни звука. — Твоя мама позвонила мне сразу же, как узнала; скоро она приедет, подпишет кое-какое разрешение, и тебе сделают абсолютно безболезненный анализ — на компьютере посмотрят, как себя чувствуют твои мозги.

— От удара они могли помяться, да?.. — с откровенной опаской спросила Рина.

— Не-е-ет, помяться — нет. Мозг — он как желе. Когда качели столкнулись с твоим затылком, мозг прыгнул к противоположной стенке черепа и врезался в нее. А при ударе лбом о землю — уже в затылок. Как, скажем, телефон или планшет, мозг может «глючить» после этого, но в отличие от любой техники он восстанавливается и излечивается сам, так что все будет в порядке. Мы просто хотим увидеть, как сильно он ударился и каким именно местом. Хочешь доктора Мишутку? — вдруг осведомился он.

— Да, — жалобно поджала губы Рина, — только на этот раз зеленого…

Врач открыл дверцу тумбочки, стоящей возле шкафа: на двух полках сидели небольшие разноцветные медведи в умильных медицинских халатах. У кого-то на шее болтался миниатюрный стетоскоп, у кого-то на лбу красовалось головное зеркало, у третьих к лапам были пришиты плюшевые градусники и шприцы, совершенно не опасные на вид. Врач подал Рине медведя салатного цвета с белыми дефибрилляторами, и пациентка, погрузившись в фантазию, тут же начала оживлять свои колени, приговаривая: «Разряд!» — и изображая жужжанием ток.

Педиатр пригласил меня присесть, я занял стул рядом со столом, и доктор тихо заговорил:

— Удар был сильный — да еще двойной. К сожалению, судя по симптоматике, у Рины сотрясение мозга. Нет ли внутримозгового кровоизлияния — покажет МРТ. Или КТ — это уже как решит ее мама. Рине нужны покой, здоровый сон и в ближайшие несколько дней медицинское наблюдение, так что на какое-то время она останется в клинике. Если в течение ближайших двух-трех суток у нее не проявятся еще какие-нибудь симптомы, родители смогут забрать ее домой.

— «Еще какие-нибудь симптомы» — это какие?.. — спросил я, украдкой покосившись на мурлыкающую под нос Рину. На сердце давил не камень — могильная плита моей первой и единственной попытки взять на себя ответственность за другое живое существо…

— К примеру, судорожные припадки, длительные обмороки, парез, паралич…

Беззвучно проронив ругательство, адресованное главному виновнику произошедшего — мне, я уперся локтями в стол и зажал голову обеими руками. Мне было плевать, что сделает со мной Отис и сколь нежными словечками одарит Сара — что бы они ни выбрали в качестве наказания, я это, безусловно, заслужил. Кровь стыла в жилах, и холод сковывал мышцы из-за страха за Рину… Пусть с ней все будет хорошо, пусть сегодняшний несчастный случай никак не отразится в будущем на состоянии здоровья!.. Не потому, что за любые последствия ее травмы я буду нести многотонную вину, а потому, что хрупкая, но озорная, умная и любознательная Рина должна быть здорова и счастлива. От ее смеха у меня в душе звенят колокольчики, от взгляда этих больших чистых глаз становится теплее, уютнее в собственном теле. Я бы запросто пожертвовал жизнью, лишь бы спасти ее, уберечь от чего угодно… Это же испытывает Отис к собственной дочери?.. И откуда у меня эти чувства?..

По просьбе странноватого, но, определенно, доброго и знающего свое дело врача медсестра принесла мне стаканчик крепкого кофе, а Рине — лимонный леденец. Через несколько минут в кабинет шумно ворвалась Сара, бросила мне краткое «Привет!» и сразу же включилась в беседу с врачом, обнимая Рину и целуя в макушку. Я выскользнул в коридор без единого звука, как сбежавшая от хозяина тень: больше мое присутствие там не требуется. Я был бы рад покинуть клинику совсем, но такой уход стал бы побегом. Нет, я должен дождаться Сары… или Отиса… Второе отчего-то виделось мне куда бóльшим испытанием, чем первое. Сердце кровью обливалось, стоило представить, каким разочарованным взглядом окинет меня Отис. До бесконечности я мог притворяться, что независим ни от чьей оценки, не оглядываюсь и никого не слушаю, но истина была куда приземленнее: именно мнение Отиса — только его — оказывало хоть какое-то влияние на мои решения и поступки. Его извечное презрительное, полное осуждения «Животное…» заставляло змей в моем животе скручиваться в тугие кольца, пережимать ими кишки, порождая интенсивную тупую боль. И вот совсем скоро я буду разбит вдребезги его правдивыми обвинениями… полностью уничтожен…