— Прекрати, — впустую пригрозил я ему пальцем, отдалился от койки и без сил рухнул на диван, закрыв запястьями глаза. Я ощущал, как горит в венах кровь; я чувствовал, что Вельт ломает меня безупречно отточенной логикой, недоступной мне, многоликому взрослому, трусливому и потому лживому. — Если раньше я полагал, что ты путаешь привязанность и признательность с любовью, то сейчас — вот он, ответ! Вот какие чувства ты неосознанно перевираешь! Принимаешь за любовь генетическую связь…
— А ты своего отца любишь? — выстрелил в тот же миг Вельт.
— Я не знаю своего отца, тебе это известно!
— Но ведь у тебя генетическая связь с ним: по твоей логике, ты должен любить его в любом случае, даже не будучи знакомым.
— Это не работает так! Нельзя любить того, кого не знаешь!
— Откуда тебе известно, как это работает — и работает ли вообще? Не существует запрограммированной любви, иначе бы банка спермы не было, как и приемных семей: все дети тянулись бы к своим биологическим родителям. Но этого нет. Любовь определяет не кровь, а теплота человеческих отношений.
— Прекрати! Пожалуйста…
Он лишал меня мнения, выдергивал уверенность, как врач — швы из кожи. Забирал оправдания, позволяющие не распрощаться с рассудком и личным моральным кодексом, остатками этой практически догоревшей книжонки…
— Дэм, какая разница, подарил ты мне жизнь, отговорив родителей от аборта — или дав семя маме? Я все равно существую только благодаря тебе — и узнал что о первом, что о втором уже после того, как понял неправильность своей любви к тебе… И это ничего не изменило по итогу… Но заставит тебя отказаться от меня, бросить?..
— Я не бросил, — виновато, с сожалением, ответил я, так и оставшись искусственно незрячим — до давящей боли в глазах. — Я же здесь…
— На твоем пальце нет кольца.
— Я не женился…
— Почему? — не столько спросил, сколько приказал мне Вельт: «Говори».
— Хватит, прошу! Не после новости о том, что я…
— Почему, Дэм?
— Потому что я люблю тебя, ясно?! — вырвалось отчаяние в немой картонный потолок.
— Как именно? Ты и раньше меня любил.
— Да что же ты делаешь?! Ты мне руки выкручиваешь!..
— Как именно, Дэм?!
— КАК ДРУГОГО ЧЕЛОВЕКА! ПРОСТО «КОГО-ТО» — Я НЕ ЗНАЮ, КАК ОБЪЯСНИТЬ! — выкрикнул я, рывком поднявшись. Я хотел взглянуть Вельту в глаза, но сил не хватило, и я закрыл лицо ладонями, сгорбившись сидя на диване. В темноте отчетливее становилась боль, паника, распирающая череп, однако и эти неприглядные эмоции были не так страшны, как та подлинная вера в мою правильность, кою излучал его чистый измученный взор. — Я уговаривал себя, что осознал незначительность любви к Синди из-за дружбы с Даян, к которой проникся теми же чувствами; что разглядел привязанность к девушке, которую думал взять в жены, благодаря сравнению с настоящей дружбой… Но в глубине моей проклятой головы свербела непроговариваемая мысль, возникшая там после твоего дня рождения — после игры в сожительство и отношения, будь это все неладно… — проскрежетал я в ладони и позволил им медленно упасть, как и маске, ранее плотно прилегавшей к коже.
Я глядел на Вельта из-под жалостливо сведенных бровей: мне было жаль не себя нынешнего, а Дэма из недалекого прошлого, впервые познавшего глубокую нежность рук Вельта, его взгляда, слов и самого сердца…
…впервые познавшего любовь…
— Я… гнал от себя признание того, что люблю тебя как запавшего в душу человека с улицы: без груза всех этих детских воспоминаний, игры в родителя, пока Шерон и Пол были заняты… Я не сумасшедший, чтобы дробить тебя на части и различать маленького Вельта и Вельта, оказавшегося в одной постели со мной, — но слившиеся воедино две роли несовместимы. Даже просто совместное прошлое, воспитание тебя как родного для меня — невыносимо! А тут еще и это!.. Вельт, у тебя были годы на то, чтобы смириться с новостью о кровном родстве; у меня — жалкие часы… Мне не хватило всех минувших недель, чтобы сжиться с неверной любовью к тебе…
…не хватит и жизни…
— Значит, дело во времени? — тихо заговорил Вельт. — В какой-то момент ты все-таки сможешь начать относиться к этому проще…
Нет, никогда…
— Я не знаю… — солгал я, не сумевший сказать изломанному близкому человеку жесточайшую правду.
— Ты сможешь, я верю…
Похоже, лекарство снова объяло сознание Вельта сонливостью: веки начали смыкаться чаще и на большее количество секунд, а в какой-то момент не разъединились вовсе.
— Только не бросай меня опять… — прошептал он сквозь разлившийся сон.
Я оставил диван, встал у самой кровати. Аккуратно, невесомо прошелся кончиками пальцев по его волосам.
— Не брошу, спи…
…Это все — ужасная ошибка. Я собственноручно разрушил свою жизнь и не имею право совершить то же с Вельтом. Я буду рядом, пока он не поправится, пока от моего присутствия зависит его психологическое состояние, а от него — восстановление тела. Но как только последствия аварии останутся позади… я исчезну из жизни Вельта…
========== Глава 40 ==========
Когда уже стемнело, в больницу вернулся Пол, позаботившийся о жене — и чуть ли не насильно уложивший ее спать после плотного ужина. На удивление ответственный и заботливый, точь-в-точь во время окончания школы, когда Пол собрался с мыслями, пережил панику и начал вести себя по-взрослому, готовясь стать отцом, он выгнал меня домой, надавив на то, что моя измученная усталая физиономия не настроит Вельта на скорейшее выздоровление. Я подчинился невероятно легко, потому как, признаться, сам хотел покинуть палату — уже был готов исполнить данное себе обещание и перестать коптить небо Вельтовой юности. Но пока до этого было далеко, судя по количеству переломанных костей.
Домой я доехал на такси, в пути отрубился, и по приезде водителю пришлось выйти из салона и активно расталкивать меня, чтобы разбудить и получить оплату.
Дом выглядел… поблекшим и опустевшим. Синди, понятное дело, не было, как и всех ее вещей: мелкие безделушки, одежда, косметика, журналы, немногочисленные томики любовных романов и многое-многое другое оставили свои привычные места на вешалках, полках и в ящиках. Пропал не только ее чемодан для дальних путешествий, но и пара его крупных братьев, а также вместительная сумка и походный рюкзак. Стоя перед опустевшим дном платяного шкафа, я явственно видел, как днем, ближе к вечеру, Синди поштучно вытаскивает на дорожку у дома багаж, сквозь сведенные зубы беззвучно выплевывая совершенно точно заслуженные проклятия в мой адрес, а усталый таксист переносит все новые грузы к машине и пытается впихнуть как можно больше в забитый под завязку багажник, но в итоге сдается и принимается загружать уже заднее сиденье авто.
Синди молодец, что справилась так быстро: обрезала все нити, связывающие ее с неподъемной гирей — со мною. А вот я поступил как отпетый негодяй… Права Даян, — я не должен был выжидать до последнего, как трус избегать честного разговора что с ней, что с собой. Никто не заслуживает быть брошенным в день своей свадьбы… Быть может, рассказанное Шерон — мое кармическое наказание за подлое предательство искренне любившей меня женщины…
Я рухнул на постель прямо так, без душа, в костюме, и прежде чем потеряться в сумбурных, хаотично сменяющихся образах, невыносимо долгие минуты бездумно пялился в потолок, изучал едва заметный рисунок редких тончайших трещин. В необъятной темноте сомкнувшихся век шумели соленые волны, грохотали грозовые раскаты, по чудовищно крутым и высоким гребням швыряло суденышко, и постель подо мной раскачивалась вместе с потерявшимся в безымянных водах корабликом, летала из стороны в сторону, как набравшие скорость качели. Я вздрагивал сквозь сон, вновь и вновь на мгновение погружаясь в падение, просыпался, не размыкая ресниц, и проваливался опять в помявшееся покрывало, похожее на цепляющуюся за одежду паутину, иссохшую, как осенние листья, простыню под ним и голодную трясину-матрас. Наутро шторм не утих, он лишь перебрался внутрь моей головы, и с этим распирающим череп шумом я проснулся, скинул истерзанный ночью кошмаров свадебный костюм и кое-как затолкал его в шкаф, после чего отправился захлебываться колкими каплями в душе, рикошетящими от стены.
