— Но ты же сбежал, — с нотками белой зависти возразила она. — У тебя… теперь свой личный дом. Ты не сталкиваешься с людьми, проводишь время наедине с собой и своим хобби. Ты волен делать все, что тебе заблагорассудится — потому что ты сбежал… Скажи, ты счастлив?
Этот вопрос, адресованный совсем не мне, вошел в грудь с болью: если мне, не имеющему, по сути, отношения к подслушиваемой приватной беседе, так тяжело слышать его, то каково же ему?.. Я хмурился, сам того не замечая. Вслушивался в молчание, вязкое и засасывающее, словно болото.
— Нет… Нет.
— Тогда почему не вернуться?.. Ты в любом момент можешь сбежать опять, только уже сюда…
— Серьезно хочешь знать?.. Потому что я трус… Потому что я боюсь и ненавижу людей — ненавижу за то, что боюсь. Они… такие, как ты их и описала. Зачастую хуже. И даже встречая относительно хорошего, доброго по отношению к тебе человека, ты запускаешь таймер — бесчувственный отсчет до того момента, когда он либо сам тебя предаст и оставит на месте себя ноющую, зудящую пустоту, либо, ни в чем не виновный, исчезнет из твоей жизни и этим ее уничтожит… разобьет тебя на куски… Люди ранят друг друга и не помогают подняться; умирают — и тем самым убивают нас… Я выбрал побег. И вот я заперт. Мне не выбраться наружу. Это был неправильный выбор. Не совершай моих ошибок. Тебя ударили — бей в ответ, будь сильной, не позволяй вытирать о себя ноги. Иначе… — Он печально вздохнул, и со стуком его затылок встретился с ледяной неприветливой стенкой.
Он не заканчивал мысль: она и так была предельно ясна. Всем присутствующим.
Пораженный услышанным я осторожно сел обратно. Исчезла необходимость ловить чужие шаги, шорохи одежды, скрип закрывающейся двери. Только что я слышал собственные мысли…
Протянув незаметно для водителя левую руку назад, я нашел тепло родных пальцев, холодных по вине нервной дрожи. Мы не выпускали руки друг друга до тех пор, пока здание больницы не выросло из-за угла…
====== Глава 67 ======
Решаясь пойти навстречу сексуальным желаниям Антона, я предполагал, что этот день запомнится мне дискомфортом и болью, однако все же он сумел преподнести мне сюрприз. Неприятный.
Уперевшись спиной в изгиб холодной больничной стены, я полусидел-полулежал поперек ряда сплавленных металлических стульев. Ранее Антон помог мне поднять и положить ровно травмированную правую ногу, потому что сделать самостоятельно я это не мог, как и поменять позу теперь. От льда стали ныл копчик, я уже почти не чувствовал онемевших ягодиц, к сожалению по-прежнему ощущая относительно терпимый зуд в заднем проходе: все-таки первый анальный опыт в нижней роли не располагает к последующему длительному сидению на пятой точке. Но иного выхода у нас не было — очередь к дежурному врачу была длинна. Антон сидел по соседству с моими ногами, бледный и терзаемый виной. Его руки нервно мяли друг друга, брови проложили глубокую морщинку над переносицей. Отчаянным волчьим взглядом он провожал проходящих мимо людей, будто они одним своим существованием отдаляли мой черед проковылять в тринадцатый кабинет. Хотя у меня ранее и не было возможности спросить, я все же был твердо уверен, что Антон ненавидит тратить время в очереди так же сильно, как и я или любой другой случайно выбранный человек. В отличие от большинства, я, тем не менее, умел мастерски коротать время: благодаря натренированной в раннем детстве фантазии, минуты и даже часы проносились почти незаметно! Если бы я сумел возвести вокруг себя воображаемые красочные стены с личным мирком внутри них, так бы случилось и в этот раз, но ноющая боль в ноге, заднице, пояснице и спине, как на резинке, дергала меня обратно в реальность, мучительно скучную. Обняв свои локти, я попытался заснуть — полнейшая «засада» ждала меня и тут: нога была против. В итоге, когда подошла наша очередь, я был готов ласточкой влететь в кабинет — резко сбросил ноги на пол! — и столь же резко откинулся на металлическую спинку, проглотив громкий вскрик. Антон побелел еще на пару тонов; заботливо он помог мне подняться и добраться до низкой кушетки в кабинете врача. Похоже, получи я травму серьезнее, окончательно бы его добил… Сердце начинало саднить от одного только взгляда на Антона, кажется, едва сдерживающего слезы. Хорошо, что я пришел к нему сегодня, а не завтра, в день рождения — испортить такой важный день было бы еще стыднее… Хотя о чем это я: заявись я к Антону завтра, не столкнулся бы с велосипедистом и не оказался бы здесь. Все обошлось также, если бы я ушел сразу, занеся подарок…
Раз моя сосредоточенность дала громадную течь, Антон ответственно встал у штурвала и рассказал врачу причину нашего визита. Доктор, высокий лысый сухопарый мужчина в овальных очках, прощупал мою ногу, будто намеренно делая мне больно каждым нажимом тонких пальцев. С весьма очевидным признанием невообразимой скуки в самом его голосе, он сказал, что, в принципе, все ему ясно, но для уверенности нужно сделать рентген. Что именно ему, как специалисту, было ясно, он объяснить не потрудился и отправил нас на другой этаж. Я и видел, и чувствовал, что Антона горестные приключения сегодняшнего дня уже доканывают, попробовал отправить его домой — попытка вышла жалкой: «Ты можешь уже идти, я справлюсь сам!» — когда не получается самостоятельно шагать, звучит как так себе заверение… Мы отсидели очередь к рентгену, вновь застряли перед тринадцатым кабинетом, а после ждали в нем, пока врач носился по больнице, узнавая, куда подевался снимок моих берцовых костей — а может быть, элементарно, пошел покурить, перекусить, устроил себе десятиминутный перерыв… Лежа на кушетке, я думал о том, что скорее выздоровею сам, чем дождусь хоть какой-то помощи от отечественных медиков. Мне было не столько обидно за себя и правую ногу, напоминающую о себе каждую минуту вспышкой легкой боли, сколько за Антона, сгорбившегося на стуле подле меня. Электрический свет проливался на его волосы так, что порой мне виделась седина среди солнечных прядей. Будь я на его месте, тоже бы поседел. И все-таки быть рядом с больным дорогим человеком труднее, чем самому болеть…
Дверь в кабинет толком не успела открыться, как мы услышали:
— Сегодня Ваш счастливый день!
— Не сказал бы, — скривился я, следя взглядом за вернувшимся доктором. — Бывали деньки и получше.
— У Вас вполне мог быть перелом, — как ни в чем не бывало продолжил врач, — а Вы отделались трещиной в большеберцовой кости.
— И сколько нога будет восстанавливаться? — озабоченно осведомился Антон, выпрямив спину.
— Месяца два, а вообще — смотря как будете лечиться.
Антон жалобно поджимал губы, хмурился и тупил взор. Его выражение лица и, стало быть, самочувствие только ухудшились в момент, когда мне сделали укол обезболивающего в ногу перед наложением гипса. Джинсы показались врачу слишком узкими, посему он разрезал их ниже колена. На мгновение мне вспомнился наш с Антоном первый раз, ножницы в его руках и треск вспарываемой ткани. Это теплое воспоминание послужило не афродизиаком, а успокоительным: я точно погрузился в приятно горячую воду, наполнившую ванну до краев и укутавшую мои плечи… Конечно, это мог подействовать укол; я предположил, что в шприце было обезболивающее, но попавшийся мне доктор отчитываться о том, что делает и с какой целью, не любил. Я практически не запомнил, какие манипуляции он проделывал с моей ногой, — все мое внимание захватил Антон, украдкой сжавший мою руку, соскользнувшую с кушетки в недосягаемость для глаз врача. Он стискивал мои пальцы до боли, они заходили друг на друга, ютясь из-за отсутствии места в напряженной ладони Антона; я надеялся, что от этого ему станет лучше, но, к собственному глубокому разочарованию, не видел положительных изменений в любимом лице.
Врач надавал пару десятков рекомендаций, которые я запоминал через слово, благо Антон вызубрил все. Он также вручил Антону бумажку со списком препаратов, которые стоит приобрести, с его слов, в ближайшее время; видать, уяснил по моему растерянному виду, что полагаться разумнее на моего «друга». Далее из его уст я услышал только:
