— Он мне не нянька, — обиженно (на меня) просопела Катя, поторопилась выполнить просьбу и уже от самой двери спальни выкрикнула, как кинжал воткнула в спину: — ОН МНЕ ВООБЩЕ НИКТО!
Громко захлопнулась дверь. Еще один мяч в мои ворота — еще одно очко в копилку Алексея…
— Блудный сын вернулся, — всплеснул он руками, и не думая выходить за порог. — Наслышан от Кати: завалился без приглашения как гром среди ясного неба, злобно позыркиваешь на Марка, чудом не убил его племянницу; осталось отравить его собаку, чтобы получился «Роял Флеш».
— За дверь. Быстро.
— Раскомандовался. Тебя здесь вообще быть не должно, — спокойно парировал он.
— Как и тебя.
— Ошибаешься. Видимо, ты в курсе нашей совместной с Марком истории, раз смотришь на меня еще озлобленнее, чем при первой встречи. Так вот если бы я не уехал, если б с самого начала делал все правильно, то именно здесь я бы и был, по эту сторону порога; Валик был бы по-прежнему моим лучшим другом, Катя — моей крестницей, Марк — моим парнем. А тебя в его жизни не было бы и в помине. Ты — ошибка, глюк, приключившийся из-за парочки моих неверных действий. Что бы ты там ни пытался теперь исправить, ты уже не актуален: я был рядом с этой семьей последние три года, и ты видишь разницу: как Катя принимает меня — и с какой оправданной ненавистью глядит на тебя. Хочешь ей понравиться — не усугубляй ситуацию и впусти уже ее старого друга — меня.
Сведенные зубы ныли, пульсация этой боли передавалась в челюстные суставы, от натуги приподнявшие кожу лица желваками. Я горел изнутри, таял как свечка, а этот гад, стервятник, прилетевший три года назад полакомиться трупом моих отношений, непоколебимо отсвечивал самой стеклянной, пустой и холодной улыбкой из всех.
— Вон, — не отступил я.
— Упрямый идиот…
— Марк — хозяин квартиры, вот стой под дверью и жди его. С той стороны двери. Авось впустит.
— А иначе что, — осторожно осведомился он, дернулся вперед, видимо, намереваясь высокомерно склониться ко мне, но вовремя передумал, вспомнив про мои кулаки, — драться будешь?
— Не советую проверять, — проскрежетал я, неподвижный. Скованный нефтяными волнами прошлым. Я не дрался уже так давно… С того самого дня… Сердце бешено ускоряло ход, кишки сводило от нарастающей нервной боли. Прихожая плыла перед пересохшими глазами: казалось, вот-вот реальность подернется рябью, и я провалюсь в привычный ночной кошмар, пытающий теми бессилием, стыдом и пожирающей меня безвекторной злостью, которые я испытал, не сумев защитить себя…
Бравада сработала. Враг поверил оскаленной пасти, вздыбленной спине и глубокому рыку. Ненавидимый мною гость сделал широкий шаг назад. Я рванул к двери, как захлебывающийся — к поверхности воды! Со страшным грохотом захлопнул ее, запер на поворот встроенную в дверь задвижку, но и этого мне показалось мало — я не чувствовал себя в безопасности, едва сдерживал тремор в кистях и коленях. Закрылся еще и на ключ: четыре поворота ключа (возможный максимум) вместо двух. И все равно за тонким слоем выкрашенного в коричневый металла по лестничной клетке плавала акула, способная с легкостью перекусить меня надвое… Я не шел на кухню — бежал, тяжело топая. Мне нужен был стакан воды…
— Где дядя Леша? — недовольно спросила Катя, яростно сжимая обеими руками плюшевого кролика Марка. К таким испытаниям кожа на ее ладошках еще не была готова, корка потрескалась в нескольких местах, Кате было больно, но не так, как болела ее детская гордость.
— На лестнице, — как можно более безэмоционально ответил я. — Пока Марка нет дома, чужим сюда нельзя.
— Но я же его пригласила!!! — слезно выпалила Катя и понеслась босиком в прихожую. Открутила задвижку, навалилась на дверь. Еще и еще — безытожно, ведь я закрыл нас на ключ, а он в недосягаемости, на вешалке. — НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! — ревела она, размахивая игрушкой по пути к спальне Марка. — КОГДА ЖЕ ТЫ ИСЧЕЗНЕШЬ! ТЫ ВСЕ ТОЛЬКО ПОРТИШЬ! ТЫ ЗЛОЙ И РАССТРАИВАЕШЬ ВСЕХ! УЕДЬ УЖЕ В СВОЮ ЭТУ АНГЛИЮ И НЕ МУЧАЙ НАС!..
Закрывшаяся дверь в спальню выстрелила как из дробовика! — Катя не поскупилась на силу. Я стоял, согнувшись над графином с водой. Пальцы тряслись, хоть и упирались в столешницу стойки. Сердце сотрясало рубашку.
…Он для Кати не просто «знакомый ее дяди», а сам как член семьи… Они часто виделись, он бывает здесь, когда ему заблагорассудится; может даже, они гуляли вместе по выходным: он, Марк и Катя — как Паша, отец и я, когда я был маленьким… Три года он наверстывает упущенное, три года втирается в доверие. Сколько времени потребовалось, чтобы войти в эту семью?.. За полгода мы с Марком стали друг для друга всем, а этот крутится поблизости три года… Три года наедине с Марком, пока Катя спит… Три года… Три года…
Я так и не попил, хотя в горле пересохло все до рези. В глазах застрял песок. В мозгу осела пыль и припорошила весь здравый смысл, подменив им невыносимые фантазии о чужом раю на кладбище моего личного «долго и счастливо». Время неслось во весь опор. Дважды щелкнул замок. Опустилась ручка, но дверь не открылась. Еще два поворота ключа — и лишь тогда Марк попал домой с двумя раздутыми от продуктов тканевыми сумками. Я не бежал его встречать, за меня несколько сонно, медлительно это сделал Везунчик. Кроссовки остались у тумбочки, Марк донес сумки до кухни и аккуратно опустил их на пол у крайнего барного стула.
— Я… встретил Лекса в парадной, — осторожно начал он.
Уже тогда я ощутил в полной мере, что сорвусь: что словесно нападу на того, кого обидеть хотел бы меньше всего; что, как и выкрикнула Катя, возможно, до сих пор плачущая из-за моей твердолобости, начну мучить Марка тысячей своих теорий на его счет; что вымещу гнев на сложившуюся совсем не так, как я хотел, реальность на невинной жертве, попавшемся под руку человеке… Чтобы не стать подобием его умершего отца-садиста, я молча обошел стол, удивленного Марка, прикованного ко мне взором, затихшего у сумок Везунчика и скрылся в кабинете. А через пять минут, одевшись, с кошельком в кармане — и все, ушел.
====== Глава 111 ======
Повстречавшийся в парадной Лекс кратко изложил мне свою версию событий. Пропитывающая слезами мою подушку Катя — подробно и эмоционально — свою. Но проблема заключалась в том, что я так и не увидел произошедшее глазами Антона. Или, вероятнее, в том, что именно его точку зрения я считаю наиболее важной… Почти сразу же, как он ушел, я попытался связаться с ним, но на звонок «ответил» Везунчик, вопросительно выглянувший из кабинета, где Антон свой телефон и оставил. Куда он мог направиться, я не знал. Да и не имел возможности, как раньше, безрассудно следовать за его импульсами: теперь на моей ответственности ребенок. Ребенок, раздавленный невозможностью противостоять власти взрослого; ребенок с потрескавшейся и кровоточащей коркой на заживающих руках; ребенок, терзаемый и нелюдимостью, и виной, и гордостью, мешающей разобраться хотя бы со вторым — извиниться, взять все сказанное в сердцах обратно. Конечно, я звезд с неба не хватаю, но сумел-таки догадаться, что Катя не выносит не Антона, а тот хаос, который он привнес в нашу размеренную жизнь, пугающее чувство новизны, отсутствие предсказуемости, а значит, крепчающие с каждым днем тревоги. Он — все то, от чего прежде я по глупости прятал Катю, как поступала со мной и мать; он — улица, просочившаяся в, казалось бы, непреступный и потому безопасный дом; он — чужак в узком круге знакомых, и черт знает чего от него ожидать. В отличие от Кати, я надеялся, что все-таки знаю… Что Антону нужно время, чтобы побыть одному, собраться с мыслями, охладить голову, после чего он обязательно вернется. Вернется — так-то оно так, раз все, и даже телефон, осталось дома, но когда вернется и в каком состоянии?..
Словно верная жена, я ожидал его возвращения, сидя на кухне. Входная дверь была не заперта: он ведь ушел без ключа, а если я запрусь и ему придется звонить в дверь, думалось мне, его решимость дождаться меня на лестнице пропадет, и он уйдет на еще более длительный срок… Днем мы с Катей сыграли на кухне в подаренную Лексом настольную игру. Она на четверых, но что-то я сомневаюсь, что Антон захотел бы к нам присоединиться, как и пригласить на партейку-другую самого Лекса. Моя жизнь изменилась, а я не нашел путей Антону об этом сказать… Вечером мы делали за барной стойкой уроки. Пока Катя напряженно думала, я замирал с ручкой в пальцах над тетрадью в клеточку и бездумно пялился на дверь, точь-в-точь собрат Везунчика. Надеюсь, он не наделает глупостей, не влипнет в передрягу…
