– Слушай, а этот твой мужик… – вдруг встрепенулась она, – давай его поищем в соцсетях?

– Давай, – я готова была расцеловать Любаню в обе щёки. Иногда она умела генерировать отличные идеи.

– Как его зовут?

– Егор.

– А фамилия?

– Не знаю… – мне как-то не пришло в голову спрашивать фамилию Егора.

– Ну ты даёшь, сестрёнка, – восхитилась она, – переспала с мужиком и даже не знаешь, как его зовут.

Я вышла в кухню. Прислонилась лбом к окну, глядя в серый летний сумрак. Из уст младшей сестры всё звучало совсем иначе. Это действительно на меня непохоже. В нашей семье легкомыслием отличалась только Любаня. Я же была аллегорией здравомыслия и рассудительности.

До вчерашнего дня…

– Ладно, не парься, – сестрица ворвалась в кухню, размахивая своим смартфоном, – давай поищем твоего Егора. По фотке хоть узнаешь?

– Узнаю, – я улыбнулась. Конечно, узнаю.

Через полчаса радости у меня поубавилось, а через час она и вовсе рассеялась. В социальных сетях оказалось несколько миллионов Егоров и ни одного, похожего на моего.

– Сегодня у тебя заночую, электрички уже не ходят, – когда сестрица начала зевать, я бросила взгляд на часы.

Ой, как поздно.

– Пора спать, мне утром на работу.

Но ещё долго лежала без сна, слушая, как рядом сопит Любаня. Я думала о Егоре, вспоминала наше недолгое знакомство и не могла поверить, что всё вот так закончится.

Ничего, с первой же зарплаты куплю телефон, даже если мне придётся завтракать, обедать и ужинать исключительно макаронами с солью.

Через три дня я улетела в Нью-Йорк, оставив свою съёмную квартиру младшей сестре. У неё не было денег, чтобы проплачивать дальше, но до конца месяца сестрёнка сможет пожить самостоятельно. Пусть наши приёмные родители немного отдохнут. Любаня иногда может быть сложным человеком.

Нью-Йорк тоже встретил меня проливным дождём, и я решила, что это хороший знак. Мы обязательно встретимся с Егором. Ведь это любовь, та самая, что одна на миллион. Она не может испариться бесследно.

Новый гаджет я купила спустя две недели. И, если честно, ожидала, что, когда включу его, тут же посыпятся эсэмэски. Но телефон молчал. Сим-карта была девственно чиста.

Но я не отчаивалась.

Каждый вечер прочёсывала соцсети: «Фейсбук» «Вконтакте», «Инстаграм», даже «Одноклассники». Я тоже везде зарегистрировалась, разместила свою последнюю фотографию и ждала, что вот-вот пиликнет сообщение.

Несколько вечеров спустя заметила, что все лица сливаются в одно, и я уже не была на сто процентов уверена, что этот мужчина не может быть моим Егором, или вот этот…

Спустя ещё две недели бесплодных поисков я сдалась. Но где-то в глубине души всё равно продолжала надеяться. Не выпускала телефон из рук, даже когда ходила в ванную. Ложась спать, клала его под подушку, чтобы ответить, если вдруг Егор позвонит.

А потом поняла: он не позвонит.

С меня как будто сняли шоры, и я увидела ситуацию, как она есть. Мужчина в командировке развлёкся с неопытной девушкой. Все получили удовольствие. А дальше – ничего не будет. Егор же не обещал мне долго и счастливо. Он вообще ничего мне не обещал.

Не знаю, как я не умерла тогда. Сердце то вдруг замирало, то начинало колотиться как заполошное. Я задыхалась. Бросилась открывать окно, забыв, что здесь они устроены по-другому. Сходу не сумела разобраться, поэтому уселась на подоконнике, обхватила руками колени и разрыдалась.

Какая же я дура.

А в шесть утра поднялась, приняла душ, наложила дневной макияж, чтобы скрыть следы слёз и бессонной ночи, и отправилась на работу. Это всё ерунда, от разбитого сердца не умирают. Сделала вывод и будешь жить дальше.

И ещё много всяких попыток подбодрить себя.

Не скажу, что это помогало. В первое время мне было очень плохо. Но я нашла утешение в работе.

Здесь всё было иначе. Раньше я считала, что Нью-Йорк похож на Питер, но теперь поняла, как ошибалась. И мне это нравилось, заставляло отвлекаться от печальных мыслей.

И только, когда шёл дождь, я вспоминала…

К счастью, работы было много. Пару раз я задерживалась в офисе за полночь. Не ожидала, но руководство оценило моё рвение. После окончания стажировки мне предложили остаться.

Дома у меня был только один родной человек – сестра. И я позвонила ей.

– Ты что, сумасшедшая? – вскинулась она на моё желание вернуться домой. – В Америке ты столько зарабатываешь. Да ты мои кредиты за пару месяцев выплатишь. И я ещё смогу квартиру снять…

– Опять с Геной поругалась? – поняла я.

– Он просто невыносим! – я даже видела, как она надулась.

С Геной, нашим сводным братом, то есть родным сыном наших приёмных родителей Любаня всегда цапалась. Думаю, он был в неё тайно влюблён, но не выдерживал напора и отчаянно огрызался.

Гене – семнадцать. Он на год младше Любани, и она его дразнит «малы́м».

– Нам нужны эти деньги, – сестра сменила интонацию, она стала просительно-уговаривающей.

Но я и так знала, Любаня права. Нам нужны эти деньги. Любе нужно оплачивать учёбу, одеваться, на что-то жить. Она совсем юная девушка, и у неё всё ещё впереди. А моя задача – обеспечить ей будущее.

– Ты права, – согласилась, – я останусь. А если захочешь прилететь ко мне на каникулах, оформлю тебе визу.

Мне нравилось это решение. Мне нравилось работать, считать цифры, выискивать ошибки. Приходилось сосредотачиваться, и времени на посторонние мысли не оставалось.

А ещё мне нравилось моё вынужденное одиночество. За четыре года я так особо ни с кем и не сблизилась. С женщинами моего возраста мы были слишком разными. Они хотели развлекаться в свободное время, ходить в клубы, знакомиться с мужчинами. Меня же от подобных предложений брала оторопь, и я предпочитала погружаться в работу.

Вот только каждый раз, когда шёл дождь, я вспоминала и ничего не могла с собой поделать.

Телефонный звонок застал меня врасплох. Я вздрогнула от приподнявшей голову слабой, почти призрачной, но надежды. Тут же встряхнулась, заставив себя мыслить рационально.

Я уже давно не мечтала, что Егор мне позвонит. Я знала, что этого не случится. Затолкала надежду обратно в тяжёлый кованый сундук, закрыла крышку, накинула на петли железный замок, провернула ключ и выбросила в Атлантический океан.

Этот ритуал я мысленно проделывала тысячи раз. Он был отточен до мелочей. Но каждый раз, когда звонил телефон, всё повторялось заново.

Это была сестра.

– Люб, что случилось? – в рабочее время Любаня могла мне звонить только в одном случае – у неё серьёзные проблемы.

И она подтвердила, всхлипывая в трубку:

– Вера, ты нужна мне. Возвращайся.

Сначала был удар. Жуткий грохот, треск сминавшегося металла и раскалывавшегося пластика.

Потом был полёт. Моя голова мотылялась из стороны в сторону, а руки и ноги подскакивали вверх и вниз, как у марионетки на верёвочках.

Это было хуже, чем на американских горках. Потому что на горках страшно как бы понарошку, и там не бывает боли. Сейчас же мною владел самый настоящий ужас, и было очень больно от сотрясений и ударов, когда машина переворачивалась.

Хотя об этом я узнала позже, в больнице, когда медсёстры шёпотом произносили слово «авария».

Тогда мне было просто страшно. Я не понимала, что происходит, и почему так темно. А потом открыла глаза и поняла, что просто зажмурилась от страха.

Я висела вниз головой. Передо мной было искореженное лобовое стекло, а внизу – осколки, раскрытая мамина сумочка с вывалившимся содержимым. И ещё руки. Окровавленные. Раскинутые в стороны.

– Мама… – позвала я и почувствовала во рту вкус крови, потому что прикусила язык, когда машина кувыркалась в полёте.

Рядом раздался стон. Снизу.

– Мама… – это молчание было очень страшным. И я продолжала звать, повторяя самое важное слово на все лады.

– Помолчи… – раздался снизу скрипучий голос. Он был совсем не похож на мамин, нежный и ласковый. Но я послушалась.