На моем языке крутится сотня тупых вопросов, но я быстро смываю их порцией соленой влаги с тела Джеймса. Я делаю так, как он просит. Вода из ванны уходит стремительно вниз, в трубы… и также стремительно льется сверху, из душа. Обжигающие капли смачивают волосы, скользят по спине, попадают в рот и затекают нос. Юркие, мелкие, жгучие. От них мне щекотно, жарко… и хорошо. Просто великолепно. Джеймс садится повыше, и я располагаюсь между его коленей. Горячие струи обмывают нас, словно дождь — дождь из самой Преисподней.
Я обхватываю его руками, чтобы он не упирался мягкой спиной в каменную стенку. Я прижимаюсь к нему близко, чтобы между нами не осталось никакого пространства. Я целую его. Целую его морщинистое лицо, его топорщащуюся во все стороны бороду, его дряблые складочки на шее, его рыхлые покатые плечи, его обвисшие заросшие груди. Джеймс тяжело дышит мне на ухо, иногда — постанывает и сдавленно ахает.
Его руки оглаживают мою спину — серебряное кольцо холодит разгоряченную кожу. Его колени сжимают мои бока — жесткие волоски царапают свежие синяки. Его плоть трется о мой живот — нежные венки пульсируют в такт отчаянно стучащего сердца. Он облизывает мое ухо, прикусывает шею и зацеловывает плечо. Он жарко выдыхает в место между моими ключицами.
— Я так соскучился, — шепчет Джеймс, поднимая голову. Его влажные глаза затянуты поволокой, его низкий голос полон волнения. — Дьявол, как я соскучился по тебе.
— Джеймс, — вырывается у меня жалким стоном.
— Я чувствовал себя таким… грязным, — продолжает Джеймс, и его лицо искажает болезненная гримаса. — Я хотел дождаться тебя, хотел показать тебе, каким я был когда-то, но… не смог. Мне блевать хотелось от запаха, которым я весь провонял. От воспоминаний, которые он полностью пропитал…
Джеймс стискивает зубы и жмурится. На выпуклом лбу отчетливо проступают борозды морщин. Мелкие морщинки собираются в уголках губ и глаз. Я чувствую, как напрягается все его тело.
— Каждое мгновение в том доме тянулось так долго, оно так душило меня, так скручивало кишки, что хотелось плюнуть на все и выйти вон, громко хлопнув дверью, но… — Джеймс тяжело переводит дух. Касается своим лбом моего лба. — Но я знал, что обязан это сделать. Я вспоминал тебя, вспоминал твои слова, вспоминал твои глаза и… ко мне тут же возвращались силы. Возвращалась ярость.
Он мягко оглаживает мои бока, мой живот… обхватывает и ласково сжимает мой член, вырывая из меня низкий грудной стон. Я запрокидываю голову, и горячие капли прочерчивают влажные дорожки на моем лице.
— Я так это не оставлю. Я не выкину это из головы. Я не успокоюсь. Ты слышишь? Не успокоюсь, Лиам, — шепчет Джеймс, пока я перехватываю его поудобнее и покрываю быстрыми поцелуями щеки. — Они ответят. Я клянусь тебе, они заплатят. Они все… Они… Ох…
Я ласкаю его мягкий живот и бока, глажу заплывшую спину и плечи. Я прикусываю кончики седых волос, зарываюсь носом в густую бороду. Я благоговею, трепещу и растекаюсь перед ним. Из моей груди рвется жалостливый бессильный скулеж.
Джеймс Родерик Рэйгер держит рынок оружия и контрабандного алкоголя уже больше двадцати лет. Его пытались потеснить, пытались обманывать, пытались убрать с дороги, но, в итоге, так и не смогли ничего сделать. Брат Джеймса — капитан крупного полицейского участка на левом берегу города Z, человек, который одной улыбкой способен покорить, а одним взглядом — привести в ужас. Многие пытались их рассорить, многие пытались вставлять им палки в колеса, но ни у кого, в конечном итоге, так и не вышло. У Джеймса много друзей среди старых и любимых горожанами представителей интеллигенции. Джеймса ценят, Джеймса помнят. Джеймса уважают. По-настоящему, а не из слепого страха или корыстного лизоблюдства.
«Почему ты не видишь этого?! Почему отказываешься это видеть?! Почему считаешь, что тебя вышвырнули на помойку истории и забыли, словно безнадежно испорченный агрегат?! Тебе всего пятьдесят два — ты не так стар, как тебе кажется! Посмотри в глаза людей, что тебя окружают! Посмотри в глаза Молли, Джека, Томми, Карла… Посмотри в мои глаза! Оглянись вокруг и пойми, что все ждут твоего возвращения, как Второго Пришествия! Ты — их надежда! Один из символов мира, возродившегося из прошлого! Ты нужен им!.. Нам… Мне».
— Лиам… — стонет Джеймс, запрокидывая голову. — Дьявол… Лим…
Я закрываю глаза и делаю ещё одно движение. Мы так близко, так чертовски близко. Его кожа прилегает к моей, его тело прижато к моему, его плоть трется о мою. Его дыхание смешивается с моим собственным. Моя ладонь скользит по кафелю за его головой, мои ноги скользят по керамике меж его бедер. Я поддерживаю его, я прижимаюсь лбом к его плечу, я горячо дышу через нос. Одну руку он запускает в мои волосы — беспорядочно гладит их, ерошит, перебирает, тянет. Другой он все ещё стискивает мою спину. Серебро впивается в кожу с холодной тупой болью. Через каждое судорожное, рваное движение он оставляет короткий горячий поцелуй на моем лице.
— Пусть меня хватит инфаркт, — едва дыша, выпаливает Джеймс. — О-о-ох дьявол… Пусть у меня остановится сердце… Хочу уйти так, так…
— И меня, — выстанываю я, ломко и тонко. — Меня возьми с собой!..
— Куда ж я… ох… куда ж я без тебя? — сдавленно смеется Джеймс.
Горячие капли тарабанят по кафелю и обжигают кожу. Густой пар клубится под потолком и заполняет глотку. Вода течет по нам, собираясь ручейками, смывая пот, очищая от грязи. Я дурею от влаги, от ее запаха, от ее вкуса… От руки в моих волосах, от стали в моей кожи, от жара под моей плотью. Я нахожу его губы, я облизываю его зубы, я прикусываю его язык. Он пьет мое дыхание, он вытягивает из меня воздух, он отбирает у меня душу. Мир плывет и пульсирует, как сердце, как обнаженная плоть, как наслаждение в венах. Вокруг пар, вода, жар… Скользко, мокро, обжигающе…
Мыло, шампунь и гель попадали на пол, полотенца на вешалке промокли до нитки, кафельная плитка расцарапана ногтями. Ванна обмыта кипятком и обтерта нашими телами. Духота стоит такая, что глаза застит пелена. Я вижу его лицо через подрагивающий туман, я чувствую его прикосновения через жидкую влагу, я слышу его голос через шум пламени и пекла…
— Лиам… Ты мог бы… — выдыхает он.
И вдруг замолкает — у него перехватывает дыхание. По позвоночнику бежит мелкая дрожь, пока его тело сводит судорогой. Руки так крепко сжимаются в волосах и на плече, что из глаз брызгают слезы. Его бедра вздрагивают, живот напрягается и член дергается. Горячая жидкая влага сливается с обжигающей липкой. Мне хочется кричать.
— Черт, — сипит Джеймс, мелко дрожа. — Черт меня задери… Я… Дай-ка…
Я в дурмане и не понимаю, чего он от меня хочет. Только когда его рука выпутывается из моих лохм и смыкается на моей пульсирующей плоти, до меня доходит. Я зажмуриваюсь и инстинктивно пытаюсь отстраниться, а он ворчит и притягивает меня поближе.
— Тише ты, — шикает Джеймс, прикусывая кончик моего уха. — Дай хоть немного тебя поласкать, звереныш.
Я уже на автомате шиплю и прихватываю зубами волосы на его груди, а он только тихо смеется. Его рука чуть шершавая, горячая, мокрая. Его дыхание обдает шею, его волосы щекочут плечи, его запах… кислый, резкий, спертый… немного соленый… оседает под языком, растекается во рту…
Доводит дело до конца. Дрожь рождается из глубины нутра, пробегает по нервным окончаниям, сводит напряженные мышцы. Рассыпается мелкими искрами за сетчаткой. Сам собой распахивается рот, сами собой закатываются глаза. Теплая крепкая рука привлекает меня к мягкой, часто вздымающейся груди. Жар обдает низ живота. Растекается по коже…
Я шмыгаю носом и облокачиваюсь на горячее тело подо мной. Я тяжело сглатываю и перевожу дух, отплевываясь от воды. Я поднимаю глаза.
Мистер Рэйгер жмурится под потоком льющихся на него капель.
— Выключи это, — хрипит он, вяло указывая на душ и ненавязчиво поглаживая мой бок. — Чую, еще не много, и я в этой ванне растворюсь и утеку куда-нибудь в канализацию.
