— Да?

— У вас было открыто, сэр, — говорю я вместо формального приветствия. — Можно?

— Заходи, — приказывает голос после короткой паузы (за которую жужжащий шум утихает).

Я спешу повиноваться.

Лицо с порога обдает порыв влажной теплой духоты. Сердце пропускает удар из-за резкой смены температур, дыхание перехватывает. Влага через ноздри соприкасается с высохшей носоглоткой, и я закашливаюсь. В ванной комнате стоит вязкая, тяжелая жара, которая — я знаю — очень нравится хозяину.

Я захлопываю дверь.

Он лежит в узкой невысокой ванне. Одна рука закинута за голову, другая — вытянута по линии белого бортика. Серебряное широкое кольцо на среднем пальце мерцает в свете настенных светильников. Тело наполовину скрыто горячей водой. Одна нога согнута, и кожа на округлом колене влажно поблескивает. Седые волосы промокли и слиплись отдельными тонкими локонами на концах. Жесткая полуседая борода потемнела. Он поглядывает на меня из-под кустистых бровей.

Крупную дрожь удается сдержать лишь ценой титанических усилий. Я подхожу ближе, без застенчивости глядя ему в глаза. Без предисловий достаю из кармана рифленый складной нож. Раскрываю его.

Показываю ему, стараясь сохранить твердость в слабой руке.

— Пришлось уламывать полчаса, — говорю я. — Но, в конце концов, ублюдок сознался. Во всем.

Мистер Рэйгер чуть вытягивает шею, разглядывая лезвие, сплошь покрытое уже подсохшей темной кровью. Я прилипаю взглядом к дряблой коже, пошедшей из-за этого немудреного движения складками. Слюнные железы набухают в мгновение ока. Мистер Рэйгер усмехается и хмыкает. Откинувшись обратно на бортик ванной, он поднимает брови и с раздраженной усталостью говорит:

— Меня не впечатляют голословные высказывания, дитя. Мне нужна конкретика. В чем «во всем»?

Гулкий низкий голос дрожью отзывается под грудиной. Босс переставляет ногу, отводя ее подальше. Его заросшая грудь тяжело вздымается, ноздри расширяются, втягивая густой спертый воздух. Крохотные капельки то ли конденсата, то ли пота расчерчивают выпуклый изрытый морщинами лоб. Я хочу пить. Ужасно хочу. Я отвечаю ему:

— Он мухлевал с поставками несколько лет… около пяти, если быть точным. Четверть товара не доходила до рынка — ее по прибытии просто не вносили в списки…

У меня стойкое ощущение, что от каждого слова на моем языке вспухает безобразная мозоль: они даются мне с таким трудом, они тянутся из моего рта с такой неохотой… Они кажутся такими грубыми, как необтесанные обрубки. Я осознаю их важность, я понимаю, что в них заключено очень многое. И все же я ненавижу их, потому что совсем не то сейчас крутится в моей голове. Совсем не то…

— …Разумеется, ему помогали. Несколько компаний грузоперевозок. «Синд-прайз», «Гловер-транспорт», «Эртейс-лайнс»… В основном эти три. Насколько я понял, получали они определенный процент… причем, нехилый такой. Порой расходы за грузоперевозку были такими крупными, что выручка с продаж едва-едва их покрывала…

Его тело «поплыло» и отяжелело, как часто бывает у людей с возрастом: живот размяк и обвис, спина, бока и бедра «заплыли» небольшой прослойкой жира, плечи стали более покатыми. Руки у него приятные: мягкие, аккуратные, неширокие. Пальцы не слишком длинные, но и не чересчур короткие. На каком-то одном он всегда носит кольцо — в зависимости от настроения разное. Сегодня это серебряное широкое с витиеватым орнаментом, чем-то отдаленно напоминающий кельтские руны. Мое любимое.

— …Это, разумеется, ему не нравилось. Собственно, поэтому они все нам стали известны — он был только рад сдать нерадивых транспортников с потрохами.

— «Эртейс-лайнс»… — задумчиво повторяет мистер Рэйгер, поглаживая указательным пальцем губы. — Я работал с этой компанией, у меня там много приятелей… Эбер Эртейс… Черт меня возьми, дружище, до чего ты опустился…

Я слежу за подушечкой пальца, мягко проводящей от одного уголка тонких гибких губ до другого. Я слушаю слова, произносимые тихим голосом, полным усталого и, по большей части, наигранного сожаления. Я продолжаю старательно сдерживать благоговейный трепет.

— С ними мы тоже поговорим… если вы, конечно же, хотите этого, сэр, — продолжаю я. — Здесь, само собой, все пройдет не так гладко, как с Кварком, но можете не сомневаться — мои ребята не разочаруют. Мы будем стараться изо всех сил и выложимся ради вас по полной.

— И почему я так легко тебе верю, дитя? — лукаво усмехается мистер Рэйгер. — Где сейчас Кварк?

— У вашего брата, — рапортую я. — Капитан Джаспер решил с ним отдельно… побеседовать. Томми и Джек ему в этом помогают. Лан и Урри объезжают точки сбыта. Карл с Маккензи «просеивают» квартал. Аллия и Нуки обрабатывают новости. — «Мисс Эйдж занята приготовлением ужина для двоих». — Все спокойно, сэр. Вам ничего не угрожает.

Мистер Рэйгер не смотрит мне в глаза. Его взгляд скользит по дорогой светлой плитке, гладкому фарфору… моему телу. Я всей поверхностью кожи ощущаю этот пробирающий до костей невидимый след. Его радужка и без того имеет особый природный «грозовой» оттенок синего — нечто среднее между светло-голубым и темно-сизым. А сейчас она ещё и потемнела от жары, усталости и… Я прерывисто выдыхаю.

— Все при деле, — хмыкает мистер Рэйгер, убирая руку из-под головы и окуная ее в воду. — Даже мой дражайший братец. Один я отлыниваю.

— Отнюдь, сэр, — вырывается у меня быстрее, чем я смог себя остановить. — Вы, чую, наработали больше, чем мы все вместе взятые.

Синие глаза наконец-то встречаются с моими. Забираются в них, заползают внутрь черепа, застывают на подкорке воспоминанием, жгучим как клеймо. Кустистые, вечно хмурые брови медленно ползут вверх.

— Ты так думаешь?

— Да, сэр, — хриплю я.

— Из-за чего же? — нарочито удивленно спрашивает мистер Рэйгер.

Я делаю один шаг вперед. Волосы тут же падают мне на влажный лоб, прилипают к нему, закрывая обзор. Фланель натягивается, сковывает мои движения. Жесткие швы легких просторных джинсов натирают распаренную кожу. Рот мокнет от слюны, горло сохнет от духоты. Глаза жжет. Я замираю около ванны.

— Вы были у лорда Вакси, ведь так? — выпаливаю как на духу.

А у самого голова идет кругом, и сердце колотится о ребра, словно желая их пробить. Мистер Рэйгер, весь мокрый и голый, расслабленно растянулся в горячей воде. Мужчина далеко не первой свежести, беспомощный и бессильный… Ха. Ха. Ха. ХА! В руках этого человека, который кажется таким слабым, ведомым, подъеденным временем, власть. Такая власть, что одно лишь его слово…

— Иди-ка сюда, дитя, — после недолгой паузы говорит мистер Рэйгер. — Наклонись ко мне.

Мои колени слабнут, готовые разом подогнуться перед силой человека, что так доверчиво протягивает мне свою раскрытую ладонь. Но я в последний миг сдерживаюсь — осторожно опускаюсь перед ванной. Синие глаза внимательно наблюдают за мной. Тонкие губы складываются в ласковую улыбку.

— Так это… — тяжело сглатываю я, на миг зажмуриваясь, и продолжаю, тихо и горячо: — Его фамилия занесена в список Священных Двадцати Девяти. Его сеть игральных домов самая обширная и богатая на улов во всем городе, а сам он входит в Верхнюю Ложу городского совета. В Палате городской мэрии у него тьма известных и крайне уважаемых знакомых… И вы?.. Его?..

— Скажи, пожалуйста, — мягко перебивает мистер Рэйгер, касаясь моей щеки, — откуда ты так быстро узнал? Я вернулся с левого берега всего лишь пару часов назад.

— От вашего брата, — честно признаюсь я, млея от его прикосновения. Мои голосовые связки напряжены до предела, и голос из-за этого подрагивает. — Его «пташки» оперативно напели сводку свежих новостей.

— Я его когда-нибудь убью, — смеется босс и нарочито расстроенно вздыхает, изгибая брови. — Жаль, что ты узнал об этом от третьих лиц — я надеялся сделать тебе сюрприз.

Я ничего не отвечаю, и мистер Рэйгер прищуривается, вглядываясь в меня пристальнее. Его большой палец поглаживает мою щеку, а ладонь поддерживает подбородок как раз с той стороны, где побаливает десна. Его размякшая от воды кожа оставляет влажные следы на моем лице…