А когда нашел, то не увидел ничего удивительного: обычный парень лет двадцати — при гибели ему было тридцать шесть лет. Только вот уголок платочка из кармана нагрудного выглядывал, как и при знакомстве. Видимо, это его фишка, но мало что говорящая Нэю.

Ну, и на обороте портрета место и год рождения с его, Буга Дарби, слов: «Дамания. Мелкая такая и жаркая. Южная Солия. 13 марта (ан) 1404 года от Пришествия Скирии». Нэй вздохнул, взял тут же лежащее на письменном приборе, вечное перо, обмакнул его в чернильницу и дописал: «Дата смерти: Королевский Лес, 24 июня (ин) 1440 года от Пришествия Скирии».

— О-о-о! — послышалось за спиной. — Редко мы узнаем о смерти своих адептов, кто нечасто к нам заглядывает.

Сказал Том и положил на стол еще одну папку, более пыльную и старую. Ну, да, Арфо Кут ведь постарше будет.

Портретов Арфо Кута оказалось целых четыре! Два были какими-то скукоженными, как и многие в папке, а два других почти свежие.

— Ах, да, — Том закачал головой, вспоминая. — Это одна из папок, попавшая в последний потоп, после которого, лет тридцать назад, Абр и решил строить отдельный Архив. Тут как ты можешь видеть Арфо Кута в двадцать лет и в тридцать лет, ну, а эти портреты мы уже при реставрации сделали.

Если перевернуть, то можно было прочитать: «Честно говоря, где родился, не знаю. Но где-то на севере, в Ровенском королевстве, возможно. 16 апреля (ар) 1372 года от Пришествия Скирии».

Какой словоохотливый. Нэй усмехнулся.

Что же касается портретов.

То на скукоженных от воды рисунках Арфо выглядел почти неразличимо. Карандаш стерся или, скорее, смылся. Но при этом одна деталь была очень заметна, что на «потопных», что на новых, реставрированных.

Нэй взял свой рисунок и архивный и, вытянув руки, как бы соединил два портрета.

— Том, что-нибудь в глаза бросается?

— Хм… — тот помолчал. — Да чтоб меня! Беретика нет! На наших портретах у Арфо Кута нет берета!

— Как ты думаешь, Том, — задумчиво проговорил Нэй, — человек часто меняет свои привычки? Особенно в головных уборах?

— Берет слишком заметный. Конечно, к старости мы можем и поменять привычки. Но этот берет все-таки модника, а не старика.

Нэй хмыкнул:

— А ты можешь найти мне еще одно имя?

— Все что угодно, — Том поклонился.

— Марон ди Ковил, альв. Рождение где-то тысячу лет назад.

— Он точно адепт Ордена? — с сомнением в голосе спросил Том.

Нэй пожал плечами:

— По некоторым сведениям, да. Но то, что он «ормейн» — это факт неоспоримый.

— Сейчас посмотрю, — Том ушел, а через несколько минут Нэй услышал его вскрик: — Е-е-есть!

А еще через минуту Том появился с очередной папкой:

— Ну, надеюсь, это тот, кого ты ищешь. Хотя ди Ковилов и ди Кавилов тут много. Был бы портрет, было бы легче найти.

— Ну, я видел его один раз, но не думал, что может пригодиться.

Том хмыкнул:

— А я и забыл совсем! Это ведь был самый первый портрет, который я перерисовывал! — он взял плотный лист и протянул Нэю. — И…

— Перерисовывал?

— Карандаш, графит — основное средство написания портретов, что сейчас, что тысяча, что полторы тысячи лет назад. И он имеет свойство затираться. Поэтому время от времени мои помощники отслеживают папки и перерисовывают блеклые портреты. Или как после того потопа. Или раз в сто лет начинается большая рисовка, или как мы называем, «чистка», потому что чистим папки, приводим рисунки в божеский вид. В общем, наводим портретный марафет. Но не восстанавливаем рисунки, потому что это сложнее. Да и бумага тоже имеет свойство портиться и иссушаться, даже в помещениях с хорошей системой хранения. Ну и как бы память о рисовальщиках прошлого. Поэтому особо старые или уже «тяжелые» рисунки, это когда уже ничем не помочь, мы отправляем в специальный архив, который уже почти никогда не тревожим. Ну разве что песок вытряхиваем. Конечно, жалко, но все эксперименты с магией ни к чему не привели. Рисунки, как и люди, умирают, — грустно проговорил Том.

Нэй, слушая Тома, смотрел на портрет. А на него с портрета смотрело лицо Марона ди Ковила, надменное, холодное, с любопытными женственными глазами. Да и сами черты лица были ближе к женским. Этакая женская надменность или жеманность. Ну, альвы, как и эльвы, все такие. И человек, и эльф одновременно.

А ведь этот человек, э… альв, был, говорят, отличным Охотником на Демонов! Что же стряслось с тобой, Маронис асто вис Нумис?

Нэй вздохнул. Ответа не последовало.

Но, главное в портрете было не это. Все эти мысли и вопросы всего лишь мысли и вопросы. Которых стало еще больше.

Потому что на голове Марона был…

Берет!

Вот это уже ни в какие ворота не лезло.

Нэй перевернул портрет и прочитал:

— Марон Адонис Фим ди Ковил. Родился в городке Лиф, та еще дыра, на юге Аркетского Королевства, в 432 году от Пришествия Скирии.

Год жизни совпадал со сведениями, известными Нэю. Тут вообще-то было портретов шесть одного Марона одного возраста. Видимо, он больше не появлялся, но со временем, как говорил Том рисунки имели свойство блекнуть, хотя портреты Марона сохраняли вполне достойную свежесть, как будто сами по себе сохраняли силу альва.

— Вот именно этот берет мне и запал в память. И больше такой шахматной раскраски ни у кого не видел.

— Да, беретик знатный, — Нэй снова выставил на вытянутых руках два портрета Марона слева и Арфо Кута справа. Представить было сложно, но береты были один в один!

Нэй даже мотнул головой от наваждения. Показалось…

Нет, показалось.

— Ты можешь мне перерисовать этот портрет?

Том хмыкнул:

— Этот забирай, а я уже не спеша его восстановлю, чем галопом по Европам. Не думаю, что у тебя есть время на ожидание.

— Ты прав, король ждать не будет.

— Король? — не совсем уловил мысль Нэя Том.

— Обед у его Величества. И уже завтра.

Том понимающе кивнул головой, и тут же жутко и истерично вскрикнул:

— Ты чего! — и прямо-таки вырвал портрет из рук Нэя, который уже собрался его сложить пополам или даже в четверть.

В руках Тома, как по волшебству, появилась тонкая папка, как у художников, с завязками, и он очень аккуратно, как достояние республики, положил туда рисунок. Закрыл папку, завязал тесемки и уже в таком виде вручил Нэю.

Тот вздохнул, и принял легкую, но довольно объемную папку.

— Не хочу, чтобы кое-кто раньше времени увидел этот портрет.

Том отчаянно махнул рукой:

— Ладно. Хорошо! Когда выйдешь из Архива, можешь его складывать как хочешь, но не на моих глазах!

— Извини. Рисунки как дети — это я понимаю, — Нэй засунул руку в карман и выгреб горсть синьки и положил на крышку ксерокса. — Надеюсь, этой платы достаточно?

— Более чем! — Том уже в свою очередь сгреб синьку к себе в карман. — Надеюсь, ты нашел ответы на свои вопросы?

— Скорее, ответы стали новыми вопросами. Но кое-что в голове своей я прояснил.

А когда оказался уже у выхода, неожиданно повернулся к провожающему его Тому:

— Есть у меня знакомый алхимик. Гений, можно сказать. У него, возможно, найдется рецептура для восстановления древних рисунков и рукописей. Надеюсь, он мне не откажет и поделится этим рецептиком…

— Э… Это было бы… э… замечательно, — Том Леонардо немного опешил от такой новости.

— Спасибо тебе, Том, — Нэй оставался в задумчивости. — За все.

— Всегда рад помочь.

Они пожали руки, и Нэй с папкой подмышкой двинулся в сторону главного орденского двора…

Он так и не понял, кто на самом деле его враг.

Или все-таки «их» враг?

========== 14. Королевский обед ==========

8 октября (ос) 1440 года от Пришествия Скирии.

Мир Рошанский.

Мирминор.

Прощенное утро.

Вернулись в Мир Рошанский к ночи. Гнать не гнали. Но торопились.

Нэй всю эту дорогу был малоразговорчив и задумчив. Странно, конечно, что его вранье вдруг превращается…