– Плохой знак, я устал, внимательность снизилась, могу упустить детали, надо передохнуть, – сказал сам себе агент.
В такие минуты Максим практиковал простое упражнение для расслабления глаз, суть которого в том, чтобы найти самую дальнюю видимую точку на горизонте и долго на нее смотреть, стараясь ни о чем не думать. Таким образом глаза немного расслабятся и смогут передохнуть. Перед тем, как встать и подойти к окну для поиска точки, Максим сам не зная зачем потянул за ручку и выдвинул ящик стола. Достал оттуда завалявшийся в углу жетон, задумчиво на него поглядел и положил обратно. Агент встал из-за стола, спина затекла на неудобном деревянном стуле. Молодой человек потянулся и сделал короткую разминку. После внимательно посмотрел на подоконник, халатное преображение которого он закрыл старым полотенцем, так и выглядело лучше, и из окна, казалось, меньше дуло.
Максим устремил свой взор на самую дальнюю часть самого дальнего здания в доступности его обозрения. Словно погрузившись в воду, его мозг поддался на уговоры усталости, прервав генезис мыслей. За окном на холодную землю, с ледяными объедками уже редкой плюсовой температуры, безмятежно ступали снежинки. Они тут не гости, они здесь не впервые, в несчетный раз они повторяют бесконечный ритуал круговорота воды, а человеки так и не хотят понимать, что для скоротечных людских судеб это и есть вечность. Снег непоколебимо стремится исполнить предначертанное, не придавая значения нашему безразличию. Это не он скоро выпадет и скоро растает, это само человеческое явление меньше чем мгновение в существовании любой молекулы воды. Задул ветер, и эти плоды зимы – владычицы наших широт вследствие планетарного задирства – помчались по его требованию для выкройки холодных покровов. Макс продолжал смотреть в одну точку на далеком сером здании, когда-то бывшем голубым. Здание как полководец возвышалось над подобными себе старыми, облезлыми солдатами, давно утратившими свой первозданный вид. Перед глазами агента в бесчисленный раз предстала огромная армия нашей угрюмости, некогда давшая народу то, что и по сей день слепцы именуют стабильностью. Вот они, демотиваторы наших улыбок, сообщники похитителей нашего солнца – туч, таких же серых, как и они сами. Павшие войска, расквартировавшиеся в наших городах, смотрят на нас мозаикой серых плит, скованных безобразными швами, они пали вместе с империей, навсегда утратив свою идеологию.
Ветер подул в окно, и из расщелин в стене потянуло навязчивым холодом. Максим немного передохнув, собрался с мыслями и снова сел за отчет. Поработав еще час, он закончил и, взглянув на часы, произнес: «Пора выдвигаться».
Агент стоял перед зеркалом на двери старого шкафа и разглядывал в отражении молодого парня с зачесанными набок черными волосами, чуть длиннее среднего. Милое лицо с мужественными чертами, не было в нем чего-то выдающегося или же отталкивающего. Губы были обычного размера, верхняя чуть толще нижней с правильным изгибом посередине. Нос прямой, небольшой, со слегка вздернутым кончиком, лоб был скрыт за волосами, брови густые, неширокие, доходили почти до висков. В комнатном освещении глаза казались блекло-зелеными, но о глазах это не все. Смотрящий в эти глаза, кто бы он ни был, бился об заклад, что этому парню известны факты, неведомые остальным. Максим был крепок, но телосложение скорее стройное, чем коренастое, хотя в последние годы агент начал прибавлять вес из-за неподвижной работы. Ростом контрразведчик был немногим менее ста восьмидесяти сантиметров – каждый раз на медкомиссиях были разные показатели, когда сто семьдесят шесть, а когда сто семьдесят восемь сантиметров. Максим обладал, как и положено человеку, мечтающему стать разведчиком, обыкновенной внешностью, а его философия, исключавшая ношение ярких вещей, нанесение татуировок, надевание украшений или даже отбеливание зубов, гарантировала незапоминаемость. Девушки считали молодого парня симпатичным, но не более того, им нравилась его скромность, а благодаря немногословности он походил на умного.
– А вот тесты на выпуске ты завалил, – сказал своему отражению Максим.
Максим не завалил тесты при выпуске из академии, в целом выдав средний балл. Но невысокие показатели не дали ему сразу отправиться на передовую разведки, где нужны выдающиеся. По этой причине молодой агент в наказание для себя решил, что тесты он не иначе как завалил. В недостаче баллов вины молодого человека, как ни странно, не было. Максим был талантлив и способен, только вот система подготовки оставляла желать лучшего. До поступления в академию, во время учебы в кадетском корпусе, к нему, как и к остальным кадетам, не предъявляли высоких требований. Причин тому было много – это и некомпетентность преподавателей, и незаинтересованность руководства кадетского корпуса в высокой успеваемости подопечных, и слабая школьная подготовка самих кадетов. Как результат – Максим поначалу навёрстывал упущенное в кадетском корпусе, после авансом получив место среди курсантов высшей подготовки, прилагал титанические усилия, чтобы соответствовать повышенным требованиям академии. Будучи курсантом, он мало спал, плохо питался, и почти все свободное время ему приходилось заниматься самообучением. Второй аванс, и снова от дяди: Максима назначили на спецоперацию. Его, а не десяток не менее достойных кандидатов. Несмотря на невысокий подтвержденный уровень подготовки и знаний, молодому агенту дали шанс стать разведчиком. Он хорошо осознавал, что, только выполнив задание, можно отработать авансы и начать двигаться к желаемой цели.
– Тебе выдали еще один крупный аванс, ты обязан его отработать, – давал установку агент, тыча пальцем в зеркало. – Только бы не попасть на крючок или, еще хуже, – не возиться с дезой. Если деза, то тогда все напрасно.
Переодевшись в свою невзрачную и не привлекающую внимание одежду, контрразведчик взял куртку и перед тем, как надеть проверил в ней потайные карманы, чтобы они были готовы. В этот момент дверь его комнатушки резко открылась, в нее без стука и приглашения с важным видом зашел Петр Степанович. Максим снимал у него эту маленькую комнатку потому, что контора на жилье выделять деньги отказалась. Молодому агенту нормальные жилищные условия не полагались. Тратить те небольшие деньги, которые зарабатывал младший клиентский менеджер Артем, на съем отдельного жилья Максим не хотел, он рассчитывал, что такое положение вещей ненадолго и, как только он докажет свою состоятельность, все изменится.
– У меня там вода с порошком осталась, полы мыл. Она нормальная, чистая, я ж полы постоянно мою, пачкаться не успевают. В ванной оставил. Если тебе надо бери, заодно тоже помоешь, чтобы свежачок был в комнате. – Для убедительности при словах о свежести пожилой мужчина согнул руку в локте и сжал кулак на уровне между глазом и ухом.
Петр Степанович, невысокий, коренастый мужчина, с белесыми глазами и постоянно грязной головой. Накрахмаленная старая кремовая рубашка подчеркивала болезненную красноту кожи. Максим съязвил про себя, что краснота эта от любви мыть полы с порошком. Хозяин квартиры считал это своей особенностью, мудростью, которую он приобрел с жизненным опытом, и, само собой, находил в этом способе массу полезных преимуществ.
– Хорошо, спасибо, но, только если потом, мне сейчас уходить, – холодно ответил квартиросъемщик.
Максим с пониманием относился к загонам пожилого мужчины. Однако ему не нравилось, что этот человек – яркий представитель старой советской закалки, по инерции ушедшей эпохи – не признавал прав на частную жизнь, личное пространство и прочей, по его мудрому мнению, чепухи. Нередко без стука и разрешения он вторгался к своему квартиросъемщику или проникал в комнату, когда Максима не было дома. Что Петр Степанович искал во время таких рейдов, известно было только ему самому. Агент догадывался, что скорее всего пожилой мужчина, напротив, хотел убедиться в отсутствии того, что подтвердило бы его опасения. У страха глаза велики, поэтому, по мнению Петра Степановича, обнаружить в комнате Артема, к примеру, использованные шприцы было чуть ли не наименьшим из опасений. Именно с такими токсичными, побочными явлениями обрушившегося на Россию либерализма Петр Степанович ассоциировал данную ему по факту рождения свободу. По всей видимости, круто изменившийся уклад жизни людей в России, за которым последовали упадок нравов и губительная интерпретация свободы, закрепили в нем твердое убеждение о преимуществе саморазрушившегося режима. В отсутствие эмпирического опыта ему не дано было понять, что из себя представляет и чему служит наличие естественных для человека прав. Как Петр Степанович отказывался понимать суть современных технологий, предпочитая доверять тому, что скажут. Точно так же из тех же источников он жаждал регулярно получать нелепые обоснования нарушения своих прав, нередко преодолевавших границу здравого смысла. Именно так ему удавалось сохранять внутренний баланс, не задавать вопросы и не искать на них ответы, которые его огорчат.
