Она уже почти добралась до строящегося фонтана, когда обратила внимание на шаги за своей спиной. Сначала она почувствовала, как замерзшая земля вибрирует под ногами. Затем услышала звук. Она сделала шаг в сторону, чтобы пропустить вперед бегуна.

Удар в спину был сильным. Кафа упала вперед на каменные плиты у фонтана, едва успев выставить перед собой руки. Жгучая боль в колене, грязь и гравий впились в ладони, и подняв голову, она увидела высокого мужчину средних лет в тренировочных леггинсах и толстовке с капюшоном. Он пробежал мимо и даже не обернулся.

– Извините, – прокричал он и побежал дальше.

– Но какого хрена…

Кафа с трудом поднялась на колени. Твою же мать. Она приземлилась на замерзшую грязь. Руки болели, а на колене брюк образовалась дыра. Брюки вообще-то недешевые были.

– Все нормально?

Кафа обернулась на голос. Пожилая женщина маленького роста в круглых очках и в безупречном дорогом пальто протянула ей сумочку. Та женщина с остановки.

– Ну и тип. Даже не остановился, – сказала она и помогла Кафе подняться.

Утреннее солнце еще стояло низко на небе. В нескольких окнах бетонного строения, где разместилось отделение ортопедии Софии Минде в больнице Акера, горел клинический свет. Замерзшая осенняя листва хрустела под ногами. Фредрик ходил вперед-назад перед зданием. Клубы пара изо рта увеличивались в объеме по мере того, как телефонный разговор становился громче.

Открывая входную дверь, Фредрик впустил с собой порыв ледяного ветра. Андреас глубже засунул руки в карманы куртки. Тонкий шарф – единственный признак того, что коллега все же осознавал – на улице уже вовсю ноябрь. Светлые летние брюки и обтягивающая желто-белая рубашка подчеркивали загорелое лицо под копной седых кудрей. Андреас мог быть красивым мужчиной, когда был в настроении.

– Косс? – спросил он, встретившись с мрачным взглядом Фредрика.

– Беттина, – буркнул Фредрик в ответ.

– Хочешь поговорить об этом?

Фредрик посмотрел на часы. Еще оставалась пара минут до назначенной встречи.

– Нет, – ответил он, но все же продолжил: – Она бесится, что Якоб все время сидит в своей комнате. Утверждает, что он асоциален. Что нам нужно заставить его больше времени проводить с друзьями.

Он опять забормотал.

– Знаешь, что я делал, когда был пацаном? Мы жили рядом с заведением для людей с задержкой в развитии. Вместе с другом сидели в роще и стреляли по ним из пневматического ружья.

Он этим не хвастался, но это было правдой. Было чертовски трудно попасть. Зерна кукурузы разлетались во все стороны. Три попадания подряд, и друг покупал сигареты.

– Так что если юношеский бунт Якоба заключается в том, что он сидит в своей комнате и пьет колу зеро, почти идеально играет Брамса и срать хотел на уроки, то я скажу – да ради бога.

Фредрик потер ладони друг о друга, чтобы вернуть им тепло.

– Его Академия будет давать рождественский концерт в Народном театре. Крутая тема. Полно народу, члены правительства и все такое. Якоба пригласили играть. Беттина считает, что мы должны запретить ему, если он не изменит поведение.

Последние слова он произнес тоненьким скрипучим голосом Беттины. Фредрик увидел, что Андреас поднял брови, и заметил, что его это, кажется, немного задело.

Их принял молодой протезист с прямой спиной и черной как уголь кожей. Когда им был предложен на выбор зеленый чай или чага, Андреас обошел вокруг древние протезы из дерева, стали и кожаных ремней.

– Вы не пьете кофе в вашей стране? – спросил он кисло.

– В моей стране? Что вы имеете в виду?

Фредрик послал коллеге резкий взгляд, на что Андреас замотал головой.

– Просто расскажите нам о руке.

– Довольно обычный протез, – пояснил протезист. – Не самый продвинутый, но с механической силиконовой кистью руки, она может хватать и поворачиваться.

– И он изготовлен у вас? – спросил Фредрик.

– Верно. Пациенту ампутировали руку за границей, но он был на реабилитации в больнице Сюннос.

– Ага. А где за границей?

Парень почесал густые брови большим и указательным пальцами.

– Это занятная история. В Сюнносе почти нет данных по этому пациенту. Он, видимо, попросил их все удалить. Конечно он имеет на то полное право, но это очень необычно.

– Но имя-то у вас есть? – нетерпеливо перебил его Андреас.

– Есть, – сказал протезист, раздраженно покосившись на него, и достал визитку из нагрудного кармана. – Я записал его сюда. Здесь же у вас будут и мои данные, если что-нибудь понадобится, – сказал он, положив визитку на стол.

Фредрик наклонился и сощурился.

Труп из люка звался при жизни Микаэлем Морениусом.

Осень. Из всех метафор больше всего она не любила эту: осень жизни. Которая наступает вместе со старостью, но иногда врывается как снежная пурга посередине мая.

Именно здесь, в ее кабинете, или в кабинетах других врачей дальше по коридору, и поднимался этот ветер. Врачи как будто прогнозировали погоду, когда сообщали, что, вероятно, головная боль – от чего-то большего, чем просто от стресса. Что свернувшаяся кровь в фарфоровой чашке – признак чего-то другого, чем обычных полипов.

Осень уже наступила. И теперь их ожидает зима.

Бочкообразная дама в халате врача смотрела куда-то поверх голов пожилой пары, сидящей перед ней. На улице в солнечном мерцании бронзой светилась листва, ветер свистел между корпусами больницы, и ледяной воздух задувал в щель в окне, вытягивая запах болезни, мыла и лекарств.

Женщина сидела, склонившись и потирая колени. Муж рукой с изящными, почти женскими пальцами гладил ее по спине. У него было отсутствующее выражение лица, и врач понимала, что он прислушивается к голосам детей за дверью. Там их двоих негромко ругала медсестра.

Как он справится? Один с детьми? Доктор знала, что именно об этом он думает.

– Вы абсолютно уверены?

Врач была уверена.

– Но… – начала женщина.

Ну вот, началось.

– Мы… мы же собирались в Индию. Руар получил работу в посольстве. Мы… мы не сможем поехать? Что я скажу своим детям?

Врач средних лет в подтверждение только покачала головой. Нет. Они не поедут в Индию.

– Мы можем облегчать боли. Обсуждать способы продления жизни. Но никакого лечения нет. Вы должны подготовиться к новой жизненной ситуации. Все вместе.

Потому что ты умрешь. В течение года твое время закончится. Вот что ты скажешь своим детям, подумала врач.

А он довольно сообразительный, этот Руар. Его глаза оживились. Он отреагировал так, как делают те, кто предстал перед смертью. Начал искать выход.

– Но… может быть, нам следует поговорить с другим врачом? Сделать новые исследования? Разве нигде нет никакого лечения? Может быть, в США? У нас есть средства.

– От рака люди умирают и в США тоже, – ответила врач.

Как часто ей приходилось сидеть вот так, за этим столом? Мы, люди, почему-то думаем, что мы такие особенные. Такие уникальные. Но мы не такие. Мы – это просто бесконечная череда причин и следствий с пустым пространством между.

Она считала осень красивой. И было печально, что ее наградили такой метафорой.

Когда пара ушла, она выдвинулась на коляске из-за стола. Подкатилась к окну и открыла его настежь. Откинувшись на спинку, стала бегать глазами по фасадам зданий больницы. Сидела так, пока не задрожала от холода, пока пальцы на руках не побелели, а на ногах не сжались.

Руар с женой, которая никогда не узнает, каково жить в Индии, взяли с собой детей в центральный блок больницы Уллевол. В тихую комнату. Там и прольется свет. Там дети обо всем узнают.

Пока они не вернутся, пройдет какое-то время, и это было ей на руку. Она выкатилась в коридор и подтолкнула коляску к маленькой семейной палате. Открыв дверь ногой, остановила коляску и поднялась. Было больно, но это только на пользу кровообращению. У кровати она подняла трубку с телефона пациентов и позвонила.