У неё случилась истерика прямо в поезде. Проводник прибежал испуганный и бледный, принёс воды; в дверях купе столпились сердобольные пассажиры и жадно глазели. Агата рыдала, обхватив голову руками. Только бы прогнать этот образ! Только бы не видеть этого уборщика, глядящего на неё мёртвыми глазами!..

На станцию она сошла выжатой, молчаливой. В руке белел смятый платок. Такси быстро везло Агату мимо обычных бетонных и стеклянных зданий в элитный район пригорода, где стояли особняки из прошлого, а то и позапрошлого века.

Агата тихо зашла в дом. Дети, судя по голосам, были наверху. Агата медленно обвела взглядом холл, выронила платок и кинулась в кабинет мужа. Она залезла в компьютер, в рабочий планшет, перерыла все бумаги, стараясь потом всё вернуть на свои места, но нигде не было и слова о ней. Нужно найти… Не может не быть этих записей!..

– Да где они… – сбивчиво бормотала Агата, и на глаза наворачивались злые слёзы.

Она почти расплакалась, сидя на полу посреди кабинета, когда заметила что-то под столешницей. Небрежно приклеенные листы. Милый старомодный Грэди…

Агата узнала почерк: лёгкий и аккуратный, почти без нажима ручки. Словно распечатка, сделанная разными чернилами. Видимо, не одновременно.

Агата помнила эти случаи. Помнила, как Грэди встречал в роддоме с огромным букетом. Как ограбили на вокзале, а когда полиция призналась в своём бессилии, Грэди замял дело, чтобы не причинять жене беспокойство, вытаскивая историю на свет. Как она шила великолепное, способное прославить её платье для миссис Эддингтон, а та оказалась женой криминального авторитета, и Грэди для сохранения репутации Агаты стёр все следы их общения. Помнила, как Линда начала засматриваться на Грэди, а потом и вовсе пыталась его соблазнить, за что была уволена. Помнила, наконец, как отказалась от неожиданной поездки в прошлом августе, и Грэди расстроился из-за того, что сюрприз не удался.

Или… всё было не так?

Новой истерики не случилось. Агата посидела немного, забрала листы и ушла в ванную, где заперлась на весь вечер.

– Милая, ты не видела мои рабочие запонки? – спросил Грэди, входя в столовую и на ходу поправляя рукава рубашки.

– Нет, – бесцветным голосом ответила Агата. Крупная запонка со включённым микрофоном надёжно пряталась в пышной причёске.

Агата перенастроила диктофон в отсутствие мужа – это оказалось несложно – и решила записывать события каждого дня, а потом переслушивать. Она не думала, что и это решение осталось в памяти, что его можно прочитать при первой же возможности. Агате вообще было сложно думать. Ей снились Чаз, Линда и платье Мелиссы. Снилось солнечное побережье Ниццы и улыбающийся Грэди в холле роддома. Здесь она почти всегда просыпалась с криком.

– Что с тобой, дорогая? – беспокоился Грэди.

– Мамочка, у тебя что-то болит? – участливо заглядывали в глаза дети.

– Агата, ты выглядишь испуганной, – качал головой Олден.

– Я только пытаюсь понять… Я хочу понять, что было на самом деле! – плакала у него в доме Агата.

Олден молчал, гладил по спине, приносил попить, но ничем не мог помочь. Конечно, решение было очевидным. Поговорить с Грэди, только-то и всего! Просто спросить!

Агата не могла себя заставить. Ведь если Грэди узнает… А он наверняка узнает при очередном «осмотре». Или даже раньше, когда обнаружит пропажу листов. Он узнает, усыпит её, увезёт в клинику и исправит. Перепишет. Сотрёт. «Плановая подчистка».

Поверить в предательство человека, с которым живёшь десять лет, шесть из которых воспитываешь общих детей… Сложно. Было бы сложным, если бы не бумаги, разговоры и люди.

Вера в предательство затмила веру в человека.

Агату тряхнули за плечо, потом стали целовать в щёки.

– Проснись! Агата, посмотри на меня! Я здесь, здесь.

Она смотрела в потолок, а видела надвигающийся на неё шлем, утыканный изнутри иголками.

– Ты в порядке? Я так испугался, милая… Это всего лишь ночной кошмар, хорошая моя.

Прикосновение чужих рук казалось холодным. Агату трясло, она плохо чувствовала тело.

– Тебе снова приснились родители? Да? Хочешь, мы сотрём это? Тебе не будет сниться эта авария, не будет причинять боль. Всё хорошо, милая.

– Сотрём? – пересохшими губами повторила Агата.

– Да, бесследно. Или нарисуем на этом месте что-то хорошее. Милая, мы запишем тебя как пациентку, и всё это пройдет. Но если ты не хочешь, чтобы кто-то знал, я готов даже нарушить правила. Только ради тебя я их нарушу…

– Ты спрашиваешь, хочу ли я этого?

– Конечно.

Агата медленно села и повернула голову. Грэди захотелось спрятаться от этого взгляда, полного тоски. Ни одно собрание Ассоциации со множеством глаз, взирающих на него, не пугало так сильно, как эта неизбывная тоска. Последний взгляд умирающего зверя. Взор жертвы на мучителя.

– Ты спрашиваешь?.. А почему ты не спросил раньше? Почему не спросил, хочу ли я забыть Чаза? – Голос Агаты постепенно набирал силу. – Почему я должна была забыть, из-за чего не поехала на карнавал, из-за чего так и не дошила платье, из-за чего лишилась единственной подруги здесь, в этом огромном доме? Почему ты не спросил меня, можешь ли забрать мою память?

Грэди с ужасом покачал головой.

– Что ты такое говоришь, Агата?!

– Много ли ты переписал и без всяких планов? Моя ли это жизнь – там, в голове? Любила ли я тебя хоть когда-то? Знала ли я тебя? Знаю ли я саму себя?! – Агата сорвалась на крик, кинулась вперёд, упав на четвереньки. – Я всё поняла, всё, всё!.. И теперь ты снова сотрёшь меня, ты напишешь меня заново, напишешь свою идеальную жену, которая спит спокойно и никогда не затмит своего мужа!..