– Точно, у меня были какие-то дела… Или я болела. Не помню.

– В этом году ты вроде бы здорова и не очень занята, – улыбнулся Грэди, повернулся и обнял жену за талию.

Ложась спать, Агата прислушалась к себе. Тревога была. Слабая, неясная… но была.

– Олден, ты бывал в Ницце? – спросила Агата, покачивая на коленях притихшую Марту.

Олден отвлёкся от игры с Микаэлем.

– Бывал пару раз.

– Тебе понравилось?

– О да. Изумительные места! Лазурное море, светлые домики, пальмы… Будто в раю побывал, только с картавыми ангелами.

Агата неуверенно улыбнулась и расправила платье на коленях, с которых спрыгнула Марта.

– Послушай, а ты помнишь, как Грэди ездил в Ниццу в прошлом году?

– Отлично помню, – помрачнев, отозвался Олден. – Вы вроде… Микаэль, мы разговариваем. Иди к сестре. Так вот, вы собирались ехать вдвоём и даже звали меня с собой, но я не смог, а ты… Грэди вроде бы сдал твой билет в последний миг и очень сердился.

– На что?

– Кажется, на то, что сначала ты хотела поехать.

– Что?.. Нет, я же сама отказалась от поездки. Я помню. С чего бы Грэди сердиться?

– Может, на то, что в Ницце ты гуляла бы среди загорелых красавцев с солнечного побережья, – покачал головой Олден. – Ты спроси сама у него или авиакомпании, раз мне не веришь. Если это важно, конечно.

Агата не стала спрашивать у мужа. Зато в авиакомпании подтвердили, что билет действительно сдали.

– Найдите оператора, принимавшего тот звонок, пожалуйста.

Вместо оператора нашли запись. Грэди раздражённым голосом попросил отменить заказ одного билета, а на вопрос о причинах ответил: «Жена внезапно расхотела лететь к красавцам с солнечного берега».

Ночью Агата лежала без сна. Рядом мирно сопел Грэди. Агата смотрела на профиль мужа и пыталась найти объяснение. Хоть какое-то… Может, у нее проблемы с памятью? Или Олден врёт? Но он давнишний друг семьи, с чего ему врать? К тому же есть доказательства: фото, этот вот звонок и даже тот странный уборщик… кажется, Чаз.

Неужели Грэди?..

Когда Агата коснулась сенсорной панели, вмонтированной прямо над литой ручкой, дверь со щелчком приоткрылась и впустила авторизованную гостью. Олден усадил её в гостиной.

– Милая, что с тобой? Выглядишь уставшей.

– Не могу уснуть вторую ночь. Я думала над твоими словами. Не хочу, не могу поверить, но кажется… – Агата быстро оглянулась. – В моей голове что-то не то. Не моё. Ненастоящее.

– Хочешь сказать, – медленно протянул Олден, – тебе переписали память? Милая, если всё так, это нарушение закона. Кто пошёл бы на такое?

– Если бы кто-то хотел удержать меня рядом… Боже, я не верю, что говорю это!.. Олден, ведь Грэди мог переписать мою память, да?

– Грэди?

– Посмотри, вот… Это список того, что я плохо помню. Где есть несостыковки, неточности, странности – как в случаях с Линдой, Чазом и поездкой. И тут вот выделено… Милый немец с той вечеринки, одиночный тур по Великобритании, уроки фортепиано, пошив платья для Мелиссы – всё это важно для меня, понимаешь? Всё это – я, мои успехи, мои минуты славы, моя жизнь, в которой почти не было Грэди. Моя личная, самостоятельная, которая из-за чего-то срывалась. Я думала – болезни, дела, форс-мажоры… А вдруг… вдруг нет?

Олден посмотрел на неё испуганно и слегка отодвинулся. Совсем чуточку. На таком расстоянии он успел бы вскочить и убежать за помощью.

– Агата, пожалуйста, не нервничай. Ты ведь не знаешь точно…

– Откуда я могу знать точно?! Что в моей жизни теперь может быть точно?! – вскрикнула Агата, выронив листок со списком. – Всё ведь было так хорошо!..

Она заплакала. Олден засуетился, поднял листок и бросил на стол, принёс Агате воды и вскоре проводил гостью до дверей. Агата уехала на вызванном такси и долго смотрела на удаляющийся силуэт Олдена. Крыльцо дома казалось ей перроном.

После этого разговора Агата впервые за годы семейной жизни ушла ночевать в маленькую спальню, подальше от Грэди.

Собрание Южной Ассоциации проходило в светлом зале на верхнем этаже ремклиники. Ремеморы сидели за длинным столом, словно на пиру, и говорили на тему, заданную председателем – многоуважаемым Грэди Норфолком. Обсуждали идею новой процедуры – реставрации воспоминаний.

– Нет, погодите. Править конкретный участок – одно, а рыться в чужом грязном белье, имея на руках лишь неясные описания клиента, – совсем другое.

– Я уверена, что это будет полезно. Мы сможем даже вытаскивать на свет память о раннем детстве. Только представьте! А если доберёмся до периода внутриутробного развития!..

– Вот уж куда я не хотел бы соваться, так это в живот беременной женщине…

– Вы оттуда вылезли, мистер Каппендорф.

– Спокойнее, господа. Мне кажется, если клиент даёт на что-то согласие – письменное, между прочим, – то мы имеем полное право и даже обязаны выполнить свою работу качественно и закопаться в ваше нелюбимое «грязное бельё» как угодно глубоко.

– Фу, ну у вас и метафоры… Жалею, что слышала всё это.

Грэди устало смотрел поверх голов на большую голограмму на стене: изображение аппарата РП-2, в просторечии – редпама, для непосвящённых больше похожего на пыточное устройство. Ещё бы… Кресло с ремнями, шлем с «иголками» внутри, опутанный проводами загадочный пульт, маска для быстрого и слабого наркоза – это выглядело зловеще. Но какому благому делу служило это высокотехнологичное чудовище!

На выходе после собрания Норфолка выловил секретарь.

– Мистер Норфолк, к вам молодой человек. Недавно закончил обучение, весьма перспективный ремемор. Хочет обсудить какие-то вопросы, касающиеся сегодняшней темы собрания… Видимо, прочитал на официальной страничке.

Грэди вздохнул, прикидывая, насколько откладывается ужин.

– Пригласите его ко мне.

Посетителя звали Джеймс Свифт, и он всем своим видом напоминал типичного великовозрастного студента: сутулый, русые волосы в беспорядке, под тёмными глазами явные следы недосыпа. Даже руку пожать забыл… Зато разговорились легко, как профессионал с профессионалом.

– И вы считаете, Свифт, что нам рано заниматься реставрацией?

– Нет. Я думаю, с неё стоит начинать. Ведь это как выкрутить яркость и резкость на фотографии. Гораздо проще, чем перекраивать картинку за картинкой. Но даже с этой задачей мы уже справляемся, а возможности свои не используем. Это расточительство.

– Вам пока рано говорить «мы». Понимаю, после восьми лет обучения вы чувствуете себя важным и всемогущим, но это ошибочно. Каждая модель редпама – уникальный, тончайший аппарат, обращение с ним требует большого мастерства. Это вам не выкручивание яркости.

– Конечно, там ведь нет картинок! Только ряды чисел, графики и схемы, по которым мы можем менять жизнь человека.

– Не нужно считать нас богами.

Джеймс посмотрел на него как-то странно, почти сочувственно. Кивнул. И перешёл к другой теме. Когда Грэди всё-таки вышел из кабинета, даже Олден покинул клинику. Клиентов в тот день у него не было, видимо, как и причин задерживаться.

Агата впервые радовалась, что Грэди так рано уехал на собрание. Она думала об этом, сидя в просторном купе, и пальцы беспокойно сминали подол платья. На вокзале Агата выскочила из поезда и побежала искать кого-нибудь из персонала. Первым попался уборщик.

– Скажите, вы знаете Чаза Грина? – Она вцепилась в бедолагу так, что он даже вздрогнул.

– Что? Кого?

– Он работает тут уборщиком. Чаз Грин, ну!..

– Простите, мэм, я тут новенький… – Уборщик перешёл на шёпот. – Но вы, наверное, про парня, который повесился?

– Повесился? – тупо повторила Агата.

– Ага, прям на рабочем месте. Меня сразу взяли только потому, что он, ну… того. Сходите к старшему менеджеру, если нужно.

Менеджер, узнав имя посетительницы, отдал ей свёрнутый листок бумаги, подписанный «Агате Макленнан». Её девичья фамилия… Агата села на обратный поезд и медленно, как в трансе, развернула записку.