— А ваша семья?

— У меня нет семьи. Отец бросил нас, когда мне было 10, мама... ее больше нет. Она была замечательным человеком. Теперь не с кем порадоваться и не от кого получить взбучку.

— Простите...

— Это Вы меня простите. Обычно я никому не рассказываю. Но Вы почему-то вызываете доверие...

Она долго молчала.

— Мой отец тоже ушёл от нас, когда я была ребёнком. Так что мама воспитывала меня одна. То, что сейчас у нас с ним тёплые отношения – это какое-то чудо. Хотя с утра Вам наверняка так не показалось. Просто работа это работа, здесь не должно быть места фамильярности. Мне жаль, что Вы не можете разделить с матерью свои радости и горести. Но она наверняка видит, как Вы идёте вперёд, и радуется за Вас оттуда, сверху... я хочу так думать об ушедших людях.

— Спасибо, Ксения. Я не верю в ад, рай, но иногда действительно очень хочется, чтобы они нас видели...

— Юрий, скажите мне начистоту, с чего вдруг Вы решили взяться меня опекать? Мне, конечно, очень приятно, Вы действительно мне помогли сегодня, еще и от голодной смерти только что спасли, но – не понятно. Мы знакомы без году неделя.

«Странно прямой вопрос».

Слишком много любимых им качеств в одном человеке.

«Что еще она для меня припасла?»

— Потому что тут Вы одна против всех, Ксения. Вы любите свое дело, вкладываете в него всю себя, живете им. Вы напоминаете мне меня самого. Вы – хрупкая, «надломленная», но с огнем в глазах. Упертая. «Чистое создание». Мне хочется Вам помочь. «Достаточно прямо?»

Этот ее вопрос неожиданно выбил его из колеи. Он не привык делиться историей своей жизни даже с хорошо знакомыми людьми, но сидит и рассказывает. Привык уходить от ответа на неудобные для него вопросы, но выкладывает ей тут всё начистоту. Тащит ей этот «Цезарь» черт знает куда и черт знает сколько ждет, чтобы её накормить. А мог бы журнальчик в тепле читать. А она сидит, смотрит на него в темноте своими глазищами, в самое нутро. И он чувствует – соври он ей, она его расколет, как орех. Сейчас под её взглядом он чувствует себя… раздетым. Внутри начала подниматься злость – на себя самого, на нее, ни в чем, в общем-то, не виноватую.

«Ты уже решил. Не трогай её».

Завгородняя, откинувшись на спинку, молчала, пытаясь унять участившееся дыхание. Пусть думает, что она свежим воздухом дышит. Девушка надеется, что так это и выглядит. Ей абсолютно нечего было сказать. Задавая прямой вопрос, она не ожидала прямого ответа. Совершенно ничего при том не прояснившего.

«А что ты хотела услышать? «Потому что Вы мне нравитесь, Ксения», это?

Сиди теперь, переваривай. Вместе с «Цезарем»»

Затянувшуюся тишину прервал телефонный звонок. Юрий снял трубку:

— Да, Лев Глебович. Где? В бане? Сейчас подойду.

Встал со скамейки:

— Извините, долг зовет, — и, отвечая на ее немой вопрос, продолжил: — Не думаю, что Вы там нужны. Кажется, переводчик напился и не «аллё», а они там еще не закончили веселье. Спасибо за компанию.

«Значит, выбрали раков с пивом»

— И Вам спасибо. За салат.

Ксения осталась сидеть, провожая врача взглядом.

22:02 От кого: Юрий Сергеевич: Не принимайте близко к сердцу

23.30, 15 июня

Он сказал, что я одна против всех, хрупкая, влюбленная в свое дело.

Он принес мне любимый салат. Буквально спас утром.

Он ничего не предпринял.

Я не понимаю.

Комментарий к Глава 4 // Не принимайте близко к сердцу * Гр. “Кино” – Муравейник

А вы верите в дружбу между мужчиной и женщиной?

====== Глава 5 // Ничего ты обо мне не знаешь ======

Ксюша сидит за барной стойкой над чашкой с зеленым чаем и рассматривает попавшие в нее чаинки. Подденет ложечкой и смотрит, как они плавно опускаются на дно. Становятся все больше, набухая в горячей воде. В стеклянном чайнике перед ней раскрылся какой-то цветок. Китайцы такое любят. Зачем она заказала этот чай? Сама не знает. Знает. Он напоминает ей о враче. Которого она не видела и не слышала уже неделю. Точнее, на планерки он, конечно, приходил, сидел там, не отсвечивая, изредка поглядывая на нее. Ничего особенного – ровно так же он поглядывал и на остальных менеджеров, наблюдая на ними. Вопросов к его департаменту у Ксении не было, а значит, не было повода к нему обратиться.

Он отстранился, после совещаний не задерживался, обедал всегда один: управляющая регулярно заставала его в лобби с журналом, но сама подойти не решалась. Она видела, как время от времени к нему пыталась подкатить какая-нибудь официантка или просто гостья отеля. В первое время у нее сердце в пятки уходило… Но сцена разыгрывалась всегда одинаковая: девушка говорила что-то, улыбаясь, врач поднимал на жертву свои небесного цвета глаза. Судя по движению его губ, он произносил фразу или две. Улыбка спадала с лица подошедшей, она разворачивалась и с надутым видом ретировалась. Некоторые были посмелее, но и их в конце концов неизменно ждало фиаско. По отелю поползли слухи, которые, к счастью, до ушей самого предмета обсуждения пока не дошли. А может быть и дошли, управляющая не знала. В любом случае, весь его вид говорил о том, что ему – глубоко фиолетово.

Время от времени он присылал сообщения в мессенджере, но по содержанию они мало отличались одно от другого. «Льву Глебовичу необходимо поменять рацион». «У Льва Глебовича сегодня высокое давление с утра». Лев Глебович то, Лев Глебович сё…

Ксюша ругает себя за собственную прямоту. Зачем было задавать ему этот дурацкий вопрос? Говорят же умные люди: «Не лезь в чужую душу в галошах: то, что ты вытер ноги, значения не имеет». «Не принимайте близко к сердцу». Она не принимает. Нет, она принимает. Принимает! В ее блокноте – исписанные, исчёрканные страницы. Премия, которую Лев пообещал ей за удачные переговоры с испанцем, не радует. Да что такого она спросила то? Управляющая злилась. За два дня приручил её и исчез из поля зрения.

Юра не хотел. Так получилось. Само собой. Он испугался. Испугался, что придется впустить её в свою жизнь.

В первый же день врач почувствовал в ней родственную душу, нашел ее забавной и думал, у них получится выстроить дружеское общение.

На второй поймал себя на том, что сидит с «Цезарем» на холодной лавке, чтобы всучить его ей. Такой номер до этого он вытворял только раз. Она, не предпринимая ни малейших усилий, залезла ему в нутро. Он сам виноват – растерялся, впустил, рассказал.

На третий день она там, внутри, обустроилась.

На четвертый ему уже было тошно от себя самого. Он набирал ей смешные сообщения, стирал и писал что-то про Льва Глебовича. Получая в ответ неизменное: «Я поняла, спасибо».

На пятый понял, что ведет себя как мудак, что наверняка обидел её, но продолжал гнуть про Льва Глебовича.

На шестой почувствовал, что ему невыносимо скучно тут одному, и что единственного человека, с которым действительно интересно и хочется общаться, он оттолкнул сам.

Она слишком хорошая, он не хочет кормить её пустыми обещаниями.

Он словно подсел на дозу.

На седьмой он сдался.

Вот она сидит и тыкает ложкой в свой чай. Судя по всему, зеленый. Судя по всему, скучает. В отеле сегодня затишье. Возможно – перед бурей. Он ничего не знает о том, что здесь планируется в ближайшее время. У него – обед. Юра встает, оставляя на столике свой журнал, и приближается к ней со спины. Она не видит его. Ему нравится так возникать из ниоткуда. Как правило, в такой момент на лицах у людей отображается много всего интересного.

— Ксения, как вы себя чувствуете? Меж лопаток не припекает?

Управляющая вздрагивает, перестает насиловать чаинки, откладывает ложку. Поворачивается к нему и говорит:

— Вы меня напугали, — взгляд у неё сегодня тяжелый. — Вам скучно?

— Простите. Подошел сообщить, что вон тот мужчина, кажется, сейчас прожжёт в Вас дыру. Не оборачивайтесь, у него взгляд как у Медузы Горгоны. Застынете ещё. Даже я буду тут бессилен.