В бар.
Роман сидит за стойкой, понурив голову над полупустым стаканом. Значит, сказала. Вот и еще один убитый.
«Добро пожаловать в наш клуб… Сочувствую!»
Юра садится на расстоянии нескольких метров от зама.
— Виски.
Бармен переводит взгляд с одного на другого. Он должен сохранять равнодушное выражение лица, у него здесь свои задачи, свои обязанности, но он тоже человек, умеет сопереживать. Он много видел за время работы здесь. Видел всякие драмы. Видел, как крепла дружба Юрия Сергеевича с Ксенией Борисовной. Это при нем врач с «Огоньком» явился и прочистил управляющей мозг насчет ударных доз кофе. При нем гоняли чаи. При нем они тут утром смеялись. Все – при нем. Видел Ксению Борисовну с Романом Евгеньевичем. Слышал обрывки их разговоров, видел выражение лиц, видел, как развивались эти отношения. Какие-то больные отношения, надо сказать. Вся эта история происходила и происходит на его глазах. Управляющей сегодня он не видел ни разу.
С этими двумя происходит что-то страшное.
— Ваш виски, Юрий Сергеевич.
— Что, Юрий Сергеевич, бросила Вас Ваша подружка? — хриплый голос Чижова заставляет врача вздрогнуть. Юра поворачивает голову. Роман не пьет – продолжает рассматривать свой стакан. Интересно, который по счету?
— То же самое могу спросить и у Вас, Роман Евгеньевич. Но не буду.
Они долго молчат, каждый наедине со своими мыслями. Бармен отошел подальше и начищает бокалы.
— Я давно все понял... Насчет вас... Фактически сразу. Что бы Ксюша мне ни говорила, как бы себя ни вела.., — внезапно разорвавшее тишину признание слишком неожиданно. Виски пошел не в то горло.
«… ... ...»
— Зачем же тогда отпустили её… со мной?
— Подозрениями измучился. Это осознанный был шаг. Попытка или подтвердить свои догадки, или успокоиться уже, наконец, — Чижов передернул плечами и, помолчав немного, продолжил: — Я устал от этого всего, устал метаться, устал от ревности. Жить с этим – невозможно. Когда видишь в человеке спутника жизни, хочется быть уверенным в ответных чувствах, быть уверенным в нём. Я не был уверен… Совсем. Не знаю, что у вас там произошло, и знать не желаю… Очевидно, что-то… Значит, я не ошибся. Но… тем не менее.., — каждое слово давалось ему тяжело, каждое он буквально заставлял себя произнести. — Признаюсь, я в глубине души даже где-то рад, что все вскрылось… Хоть это и чертовски больно. Она мне сказала сегодня, что у нее нет никаких сил, что меня она не любит и не полюбит, что не может здесь оставаться… И что Вы тут ни при чем. Я так не думаю. Уверен, как раз Вы то и при чем. Со мной она наверняка могла бы продолжить работу… Но знаете, Юрий Сергеевич… Отчего-то мне не хочется Вас убить прямо тут, на месте. Странно…
«Похоже, все здесь зрячие. Кроме меня...
Отец её... Валентина... Лев. Юлия. Даже Чижов. А я слепой»
— Я Вам сочувствую, Роман Евгеньевич… В свое время сам через это проходил… Но виски нам с Вами не поможет. Это не выход.
— Ксения заслуживает эту должность, именно здесь, в «Гранде». Она слишком много вложила в этот отель, — Роман вздыхает, делает бармену знак обновить и ждет, когда стакан снова наполнится. Еще один желающий забыться. Двое желающих забыться здесь и сейчас. — Если найдёте ее – постарайтесь вернуть сюда. Я уволюсь. Она права: работать бок о бок мы не сможем. Лично я, понимаю сейчас, не смогу. Смотреть на вас двоих будет выше моих сил.
«Поди попробуй ее найди...»
— Пока глухо, Роман Евгеньевич. За весь день у меня ни одной зацепки.
Он кинул на врача странный взгляд.
— Она звонила из аэропорта. Извините, но больше ничем не могу Вам помочь. Другой информации у меня нет. А теперь, — он одним залпом высушил стакан до дна, —позвольте откланяться. Спокойной ночи.
Чижов сполз со стула и не очень твердой походкой отправился в сторону выхода из отеля. Юра долго смотрел ему в спину.
«Всё же не всё с Вами потеряно, Роман Евгеньевич…»
Ксюша разлепила глаза и уставилась прямо перед собой. Обстановка непривычная. Она помнит, как здесь оказалась, помнит, зачем сюда приехала, помнит весь предыдущий день поминутно и не помнит своих снов – видимо, ничего и не снилось… Видимо, потому и проспала до… Сколько времени? За окном встает солнце. 8 утра? Она спала больше 12 часов! Тогда откуда это ощущение разбитости?
Еще полежала. Не хочется вставать. Она ясно слышит шум моря за окном. Закрывает глаза и становится той самой чайкой. Правда, не летит: сидит на каком-нибудь прибрежном камушке. Чайкой с подбитым крылом. Её тянет к морю.
Все же вылезает из-под одеяла, достает из чемодана первые попавшиеся джинсы и худи, умывается, одевается – какие-то автоматические, безжизненные движения, бессмысленные действия. Завтрак? Есть не хочется. Может, назад в постель? Нет. «Долго еще ты собираешься умирать?». Виновато скребется в соседний номер.
Юлька уже наготове, встречает ее при полном параде.
— Хм, Завгородняя… Я уж думала МЧС вызывать, чтобы дверь твою вскрывали. Тишина, на звонки не отвечаешь…
— Зачем МЧС? На Reception бы помогли… Прости, Юль.
— А телефон чего не берешь? — подруга испытующе уставилась на Ксюшу.
— Я… Я его спрятала. В чемодан…
— За семь замков? Как в той сказочке про Кощеево яйцо?
— Точно… Юль, пойдем к морю, а?
Они довольно быстро собираются, заматываются в свои куртки, шапки, шарфы, и идут. На побережье сильный ветер, особенно остро чувствуется терпкий соленый запах. Далеко в море уходят волнорезы из деревянных пеньков. Тут и там с них взлетают и садятся обратно чайки. Зимние ботинки погружаются в мягкий песок, оставляя на нем рельефные следы, которые время от времени слизывают волны.
«Вот так – идешь, оставляешь в чьей-то жизни свой след.
Потом одна мощная волна – и все, никаких намеков на то, что ты тут был.
Никаких намеков на тебя.
Только память»
Ксюша рассказывает Юле всю историю от и до. Не скрывает ничего, ни детали, ни слова. Рассказывает про зама, но больше про врача. Описывает свой диалог с Ромой и то, как он ее отпускал; описывает этот концерт, все чувства в деталях, все, что может вспомнить. Описывает, что с ней происходило той ночью и на следующий день, как она не могла смотреть в глаза Роме и наблюдать равнодушие Юры. Как видела их вместе у бара и как Рома признался в том, что врач советы ему давал. Как закрылась в подсобке, рыдала и думала о том, что он определенно жалеет, что ему стыдно, что он поддался моменту под воздействием алкоголя. О ночной переписке, нелепых извинениях. Об этом откате, «просто поцелуе», о ночном кошмаре. О желании выломать ему дверь среди ночи, о решении жечь до тла все мосты сразу.
— Юля, я же не железная… Я просто не могу там оставаться, понимаешь меня?
Подруга слушает молча, не перебивая. Не пытаясь ее утешить, вытереть ей слезы. Пусть плачет. Рано или поздно, она должна их все выплакать. Юля понимает, что могла бы сейчас кидать ей в лицо что-то типа:
— «Я тебя предупреждала! Я говорила тебе!». Или «Все мужики козлы! Они твоих слез не стоят!», — но она молчит. А толку? Чем ей поможет эта банальщина? Тем более, если не все здесь потеряно.
Ксюша рассказывает о предложении работать в сети отелей, о заявлении об уходе, о том, как ночью собирала чемоданы, выгребая из комнаты все, что можно. А разговоре с сонным Львом, с ошарашенным отцом. О заблокированном контакте. О трусливом звонке Роме из аэропорта. О мучительном полете. О внимательном таксисте. О том, что это море она так себе и представляла. Молчит.
— Чайку решила, смотрю, у сердца хранить, да, подруга? — Юля вглядывается в неё с прищуром, но без осуждения.
Ксюша на автомате тянется пальцами к шее, обмотанной шарфом – до кулона не достать.
— Юль, нет... Я не могу с ней расстаться.., — отводит взгляд. И правда не может. Это все, что у нее осталось. Эта чайка… Она придает ей сил.
— Любишь ты его.
Она молчит. Хмурится. Не смотрит на неё.
