Хто ти є? Ти взяла моє життя. [Кто же ты? Ты забрала мою жизнь]
І не віддала [И не вернула]
Хто ти є? Ти випила мою кров [Кто же ты? Ты выпила мою кровь]
І п’яною впала [И пьяной упала]
Твої очі, кличуть, хочуть мене [Твои глаза манят, жаждут меня]
Ведуть за собою [Ведут за собою]
Хто ти є? Ким би не була ти [Кто же ты? Кем бы ты ни была]
Я не здамся без бою! [Я не сдамся без боя]
Я не здамся без бою! [Я не сдамся без боя]
Тишину ночи нарушил знакомый гитарный бой. Кто-то из соседей. Нашли время... Врач вслушался. «... Ведуть за собою». Он знал эту песню наизусть. «Хто ти є? Ким би не була ти – Я не здамся без бою!»
Комментарий к Глава 5 // Ничего ты обо мне не знаешь Добро пожаловать во френдзону 💔
Поделитесь со мной мыслями по этому поводу? Кто-нибудь попадал? Как себя чувствовали в ней?
Без бою: https://music.yandex.ru/album/4056452/track/24889137
https://youtu.be/bbkEVJgrBUs
====== Глава 6 // Друзья ======
У Завгородней теперь другая жизнь. Каждое новое утро – хмурое ли или солнечное – начинается с утреннего кофе в компании Юры. Каждый вечер заканчивается очередной записью в блокноте и неизменным смс с пожеланием доброй ночи. Количество сообщений, пересылаемых друг другу в течение дня, растет, кажется, в геометрической прогрессии. За несколько месяцев они стали очень близки. Друзья.
Никто вокруг в их дружбу не верит. Где это видано – два взрослых привлекательных человека – и дружат? Хотя, если он не по девочкам, то ничего удивительного… За их спинами перешептывались, на них кивали, смотрели косо. В глазах сотрудников управляющая видела сочувствие. Отель целыми днями занимался гаданием на кофейной гуще и делал ставки на эту странную парочку. Ксюша реагировала на это болезненно, немного успокаивало её лишь отношение к сплетням Юры. Он был непробиваемой стеной, за которой она уже привыкла находиться:
— Не отравляй себе день, — вот, что он обычно говорил. Или вот еще вариант: «Перебесятся».
Она честно пыталась не обращать внимание. Но кончилось всё же тем, что управляющая вызвала к себе менеджеров департаментов по одному и довольно холодным тоном – научилась у врача – попросила их донести до сведения сотрудников, что если еще хоть раз до её ушей дойдут любого рода сплетни, оштрафован на треть зарплаты будет не только сотрудник, которого она на этом поймает, но и весь его департамент, включая самих менеджеров. Поймает на том же второй раз – уволит.
Теперь подчиненные старательно отводили взгляды, когда пересекались с ней в помещениях. Девушка знала, что перетирание косточек продолжается, но она хотя бы этого всего не слышала. Совсем совесть потеряли!
Единственные два человека, знавшие всю правду об этих отношениях, – Юлька и Борис Леонидович: оба безоговорочно верили девушке. Отец как-то отловил дочь в коридоре и спросил в лоб:
— Доча, что у тебя с этим врачом?
— Ничего, па, мы просто друзья, – она смотрела открыто, не отводя взгляд.
Он по её тону понял – правду говорит. «Жаль», — мелькнуло в отцовской голове. Борис Леонидович чувствовал людей. И Юрий Сергеевич ему нравился. Никогда не откажет в помощи, всех его шалопаев принимает у себя без вопросов, хотя и предупреждал в первый свой день, что толпы в его кабинете ему не нужны. Шутки смешные шутит. Да и дочь с ним так тепло общается. Значит, человек он хороший. А вот Валентина в «эту байку» верить отказалась. Сказала ему: «Помяни мое слово, она с ним еще наплачется».
Что до Юльки, та и ревновала, и сочувствовала Ксюше одновременно. Она понимала, что подруга – не без ее усилий – попала в западню, из которой не хочет выбираться. Ей там, в западне этой, было хорошо. Нет, Ксюхе там было плохо, но она не была готова отказываться от этого общения. Она так и говорила Комиссаровой: «Нет!». Она стала зависима. Стоило врачу уехать куда-то, например, в свой выходной, Завгороднюю накрывала тоска. Девушка не выпускала из рук телефон. И по лицу ее всегда было понятно, кому она отвечает на сообщение.
Юра, бывало, звал её составить ему компанию, но неизменно ответом ему было отрицательное качание головой. Выходных Ксения позволить себе не могла. У нее не было зама. Он кипятился, хмурил брови и раз за разом говорил, что выходные должны быть, что она себя угробит на этой чертовой работе, и что лучше горничной, но с законным отдыхом, чем управляющей, но вот так. В такие моменты Ксюша обычно смотрела куда-нибудь в сторону. Она знала, что он прав, она не помнит, когда отдыхала, но страх, что в ее отсутствие в отеле что-то случится, страх, что она лишится своего места, заикнись Льву о заме или выходных, был сильнее. Федотова все устраивало. Она буквально слышала в голове его недовольное: «Не справляешься? И катись тогда отсюда, найду того, кто справляется». Но самым сильным был страх, будучи уволенной, потерять контакт с ним.
Страх во мне оставляет следы.
Я думал, что страх – это просто слова…
Друг из него был хороший.
Подруга из нее была хорошая. По вечерам они играли в шахматы в его кабинете, и, надо сказать, врач нередко проигрывал. Гуляли по территории, гоняли чай в лобби. Она могла молча выслушать, когда надо, а когда надо – дать единственно верный совет; могла развеселить одним только выражением своего лица или просто побыть рядом в конце напряженного рабочего дня. У них, как выяснилось, и музыкальные вкусы совпадали, поэтому помимо сообщений ни о чем они перекидывались ссылками на разные композиции. «Послушай». Иногда по вечерам сидели на лавочке, разделив одни наушники на двоих. Она его «лечила», сама об этом не догадываясь. Он стал чаще улыбаться.
Ему нравилось наблюдать за тем, как она, такая маленькая, «раскидывает» рабочие задачи и проблемы направо и налево. Он не переставал удивляться. По сравнению с ее работой его работа была совсем не пыльной. Иногда, в каких-то тяжелых случаях, она приходила за советом или поддержкой к нему. И всегда их получала, как он ей тогда пообещал.
Ему просто нравилось за ней наблюдать. Ходячая харизма.
С ней было хорошо, интересно, уютно, легко. И спокойно. Иногда. Чаще, честно говоря, нет.
Она часто продолжала за него фразы, каждый раз вгоняя этим в ступор. В конце концов Юра стал думать, что она видит его насквозь. Это ему не то чтобы нравилось. Были вещи, которые ему хотелось бы от нее утаить. Он же сам! Сам предложил ей дружбу, и она не давала ему ни одного повода думать, что в этой сделке её что-то не устраивает. Ни взгляда, ни слова, ни намёка, ни лишнего касания – никаких двусмысленностей. Тут всё ясно. А вот своё отношение к их дружбе врач понять не мог никак. В её присутствии полные штили внутри сменялись бурями – туда-сюда, туда-сюда. Он потихоньку привык к этому своему странному состоянию и начал принимать его как данное.
Склонностей к мазохизму Юра ранее за собой не замечал.
Врач часто ловил на ней мужские взгляды и всегда – всегда! – пытался обратить на это ее внимание. Зачем? Ему нравилось наблюдать за ее реакцией. Он хотел увидеть реакцию. Каждый раз она лишь отмахивалась от него смущенно. Ей было не интересно. И это почему-то его успокаивало. Но при этом (что было очень странно при данных обстоятельствах и никак не соотносилось с желанием не увидеть реакции) он хотел, чтобы кто-нибудь, наконец, её «увёл». Он бы тогда, наверное, все-таки угомонился.
Он же тоже человек. Со вполне себе традиционной ориентацией, кто бы там что ни говорил за спиной. И она его волновала. Он старался как-то отвлекаться, но получалось с переменным успехом. Особенно когда она как губу прикусит и смотрит на него своими невинными шоколадными глазищами. Чистый ангел. Он всегда отводил потемневший взгляд, прячась.
Пользоваться её расположением он не станет. Знает, чем это кончится – при условии, что нормальных отношений он предложить ей не может, не готов. Рана от прежних ещё ныла, зудела, постоянно напоминала о себе. Это ей он свою историю представил, как нечто незначительное, но на самом деле всё было гораздо, гораздо хуже. Алёну он любил. До безумия. В этих нездоровых отношениях, длившихся три года, он был как слепой котёнок. Из них двоих именно Юра мечтал о детях и о совместной старости. Она никогда об этом не заикалась. Любила потусить, любила дорогие шмотки. Он сейчас даже не вспомнит, чем она его взяла. Бывает такое. Помутнение – и все, ты себе не принадлежишь. Когда она ему позвонила, пьяная, мир рухнул. Три года! Той ночью он приехал в их пустую съемную квартиру, собрал вещи, оставил на столе какие-то деньги, чёртово это кольцо, купил в салоне связи новую сим-карту и поехал на вокзал. Чтобы никогда больше не возвращаться в этот город. Здесь его больше ничего не держало. Ни матери, ни невесты, ни единственного друга.
