Есть и другая любовь, горькая, разочаровывающая, приносящая человеку смятение и боль в душе. Бывают люди неорганизованные, эгоистичные, те, которых называют шальными. Видимо об одном из таких писала Марина Глебова как о человеке, от которого ей пришлось испытать много зла:

Р.А.

Каково это сказано: «Ты осколок того обмана, что Иуда отправил в путь»? Не сам Иуда, а его наследник, его жалкая тень. И опять повествовательный стиль не мешает Марине дополнить свою образную картину символом смерти любви: «Ты не предал меня, не ранил – ты убил меня наповал». Это не просто стихотворение, в котором основным лейтмотивом выступает обвинение. Это стихи, в которых метафоры точны и сильны: «ножевая рана», «Иуда», «разрывала путы», «не сойдёмся на поле брани», а символом любви становится не только предательство, но само её убиение – и изменой, и клеветой. Стихотворение, в котором метафоры, символы, сравнения становятся афоризмами, говорят о высоком мастерстве поэта. В таком стихотворении образ, символ, мысль соединяются в поэтическую гармонию. Это есть у Марины несомненно.

В перекликающемся с этим другом стихотворении звучит уже не обвинение и упрёк, а просьба не делать зла другому человеку в любви.

Афористичность этих строк не портят даже не совсем удачные с точки зрения их осмысленности метафоры. Например, «по капле кровь из жил» не капает, а просьба к судьбе о «незаживании раны любви» звучит алогично. Есть в этом стихотворении и не очень удачные рифмы. Но эти неточности поглощает сам образ любви как раны.

Не только разочарование, уныние и безысходность любви есть в стихах Марины Глебовой. В них есть и утверждение о том, что возможна любовь как естественная сила жизни. Ведь как любовь могут понимать люди, думающие о ней, что она есть проявление природного инстинкта? – Как простое размножение. Можно ли думать о любви как о стремлении человека стать в одну эволюционную цепь, ведущую от природы к Богу? – Конечно, можно. Но у Марины понимание любви становится иным. Не только возвратом к природной естественности, а обогащением радостью, вызовом против осторожности, перерывом безысходности в радостном забвении всего обыденного. Это можно увидеть в следующих красивых строках.

В этом стихотворении о Любви выражено языческое отношение человека к миру. Словно греческий бог Дионис внушил поэтессе стихию чувств, мыслей и поступков – стихию, не знающей меры, границ и общепринятых норм. Но в мифе о Дионисе древние греки отразили вынужденность его скитаний, его полусумасшествие и буйство его поведения, его упоение пьянством и разгулом. У Марины в её стихотворении главное – упоение Любовью, уносящей человека в космическую высь, к единению со звёздами и морем, о котором напоминает само имя поэтессы. И в этом соединении имени и стихии мира чувствуется возврат Любви к её истинной сути – к её рождению в самой природе. В то же время красивые и оригинальные метафоры: «безнаказанность пира», «ночь – кубок, наполненный звоном и гулом с отрывистым стоном и воплем: «До дна!», «два взгляда скрестились – и сразу запахло грозою» – погружают нас в природу, где чувства и растворение человеческой души в естестве жизни важнее разума.

Поэтесса бросает вызов нормам и обычаям:

В этом вызове она понимает любовь как истину, превосходящую обыденное понимание её как пользы, как приспособления или самосохранения. В таком понимании присутствует естественность Любви, её полная раскрепощённость, её возвращение в Дом Природы. Такая чувственность одобряется разумом, становится искусством сотворения Любви.

Вспоминается «Вакхическая песнь» А.С. Пушкина с её афористическими возгласами: