Но оскорблять себя в голове было совсем невесело, поэтому я закрыла глаза и попробовала поспать. И когда задремала, забылась.

В моей палате всегда было тихо. Меня поселили с еще одной девочкой-полукровкой, но она со мной не разговаривала. Она вообще ни с кем не разговаривала, забивалась в углы, и смотрела на всех волком. В первый день я пыталась поговорить с ней раз или два, но всё было тщетно. Первый день я так и не запомнила толком, потому что смогла дойти до кровати и нормального душа, да упасть. Накануне меня под строгим надзором привели в нашу съемную квартиру, и я побросала кое-какие вещи в сумку, взяв с собой только то, что принадлежало мне, но не отцу, пусть мой взгляд и задержался на миг на вещах, которые он не успел забрать с собой. Я хотела еще взять ноутбук, но он оказался изъят, и по секрету Гектор шепнул мне, что компьютер мне не вернут, потому что будут снова и снова искать, какие следы мы с отцом могли там оставить. И я махнула на него рукой. Мобилку отдали, и то хорошо. Я переживала, что мне не оставят шкатулку, но удивительным образом она ни у кого интереса не вызвала.

Проснувшись, я первым делом добралась до душа, оттерла тело и наконец-то помыла волосы шампунем, а не мылом. Перья я промокнула полотенцем, а потом взъерошила, пока они не стали почти сухими.

Я вышла в палату и посмотрела на полукровку на соседней койке.

– Привет, – я махнула рукой. – Я Пандора, а тебя как зовут?

Она ожгла меня недовольным раздраженным взглядом поверх книги, подняла томик повыше и закрыла им лицо. Я пожала плечами. Ну ладно, не хочет дружить, значит не надо. Сев на кровать, я повертела головой по сторонам. Стоило бы начать представляться так, как у них принято.

– Давай иначе, – сказала я. – Полукровка Пандора, безродная. А тебя как зовут?

Девочка промолчала, повыше подняла книгу. Я вздохнула. Зашла медсестра, – судя по халату в крупных ярких цветах, – вкатывая тележку с двумя подносами. Бросив на них взгляд, я тихо хмыкнула. Рацион тут больничный, но пойдет. Я забрала свой поднос у нее из рук, ставя на тумбочку.

– Доброе утро, девочки, – сказала она, выпрямляясь. – Врач сейчас подойдет.

Пожав плечами, я принялась за еду, жадно поглощая принесенное. Диетическое или нет, это было определенно вкусней того, чем то, чем меня пичкали в тюрьме. Доев порцию, я посмотрела на вошедшего врача. Осмотр был простым и кратким. Я смотрела, как он разводит и сводит мои крылья вместе, просит встать или подпрыгнуть.

– У тебя сильные мышцы, так что тебе повезло, – сказал доктор, глядя на максимально вытянутое крыло. – Адаптируешься быстро, а когда получше обучишься магии, летать научишься раньше остальных.

– Летать? – я посмотрела на него, оглянувшись через плечо. – На вот этих штуках?

– Все крылатые создания могут летать. Но без равномерного развития магического потока это невозможно. У тебя нет типичных аномалий для полукровок, выросших в Первом мире.

– А что будет, если они появятся?

– Тогда можно будет ампутировать крылья, – он пожал плечами. – Такое тоже бывает, и ничего страшного в этом нет. Качество жизни слабо изменяется, – он заглянул в карту. – Расы родителей?

– Отец темный дэв, мать – чистокровный нефилим, – ответила я.

– Чистокровный темный?

– Нет. Дед был полукровкой, – тихо добавила я, и почему-то почувствовала, что к щекам приливает кровь.

– Я знаю, кто твой дедушка, – хмыкнул доктор. – Потрать свое бессмертие не хуже, чем он.

Никто не мог стать моим дедом, и сделать то, что сделал он, но я промолчала, не начиная этот разговор.

– После завтрака физиотерапия, потом до обеда свободное время. Я бы отправил тебя на электростимуляцию, но у тебя хорошие мышцы, так что думаю, не надо тебя залечивать. Если почувствуешь, что нужна дополнительная помощь, скажешь. Перед обедом еще терапия, потом обед, потом небольшие магические консультации. Ты хорошо осведомлена о магическом мире?

– Неплохо, – я небрежно пожала плечами.

– Все равно походишь. Считай, бесплатные курсы перед Академией. И психотерапия.

– Психотерапевт мне не нужен, – я поморщилась. – С головой у меня всё в порядке.

Папа бы со мной поспорил, но он сказал мне никогда никому не верить. Никакая терапия невозможна без доверия. Я уже доверилась Агарь и Белиалу, и ничего хорошего из этого не вышло.

– Не обсуждается. До вечернего осмотра.

Я проводила его взглядом, завернулась в крылья и вернулась обратно на кровать, чтобы перебрать вещи, которые у меня были. С собой я брала исключительно то, у чего был приличный вырез на спине, или что имело застежку сзади. Папе эти кофты никогда не нравились.

Я вспомнила его и нахмурилась, наклоняя голову и занавешиваясь волосами. У папы крыльев не было, но его друзья прятали их с помощью силы, и тогда на спине появлялись две татуировки. Помнится, в детстве я думала, что у всех, у кого на спине тату в виде крыльев, обязательно крылатые. Пока не узнала, что люди наносят такие рисунки ради собственного развлечения. Да и некоторые существа тоже.

Девочка закрыла книгу, поднялась на ноги и вышла. Я показала ей вслед язык, возвращаясь к разбору вещей.

Разложив вещи, я уселась на кровати со шкатулкой в руках. Моя жизнь изменилась, но она оставалась последней связью с папой. Вздохнув, я покрутила ее из стороны в сторону, вновь начиная передвигать деревянные плашки, пытаясь составить узор.

Задумавшись, я передвигала планки уже на ощупь, пока не услышала щелчок. Вначале мне показалось, что это очередная игра моего разума. Я опустила взгляд, покрутила шкатулку из стороны в сторону и медленно толкнула ногтями больших пальцев крышку вверх. Она открылась. Ни скрипа, ни шороха, просто сдвинулась на хорошо смазанных петлях. В воздухе запахло свежим кедром, голова закружилась, на миг я словно потеряла способность здраво мыслить.

Внутри лежал конверт. В мыслях быстро забегали предположения, что там может быть: старая валюта, чье-то любовное письмо, чье-то военное письмо… или какая-нибудь загадка. Конверт был новый, запечатанным серебристым воском. Печать я не узнала. Я знала, что на печатях писем из Загранья стоит профиль Миледи, а у Предела – пять переплетенных роз, как символ единого Пятимирья, Полярис рисует пятиконечную звезду. Но оттиск на воске скорее был похож на витиеватую букву, чем на чей-то знак. Личная печать? Что-то из других времен? Ответа я пока не нашла. Я достала конверт из шкатулки, погладила пальцами, ощущая шероховатость бумаги. С отца сталось бы одной загадкой спрятать другую. Одной рукой я сломала печать посередине, воск испачкал руку, оставляя на коже блестки. Обтерев ладонь о покрывало, я достала наружу всего один лист, заполненный резким угловатым подчерком. Некоторые линии букв были словно два раза обведены, и это напомнило мне классический стиль Загранья довоенной эпохи. Тогда вроде всех так писать учили: папа писал так же, ровными аккуратными буквами, даже не думая о том, что лишние линии прибавляют красоты, но не читабельности. Может это послание от папы? Он сунул мне в руки шкатулку, когда запирал меня в шкаф.

Я уставилась в листок, и медленно пробежалась глазами по строчкам, вникая в прочитанное.

«Обстоятельства иногда изменяются. Не все обещания могут быть исполнены.

Кровью окрашены воды царства подводных гномов, и они играют на инструментах, подобных арфам. Скорбная песнь звучит с уст погибшей богини.

Сквозь решетки на окнах смола стекает на кожу союзницы. Она идет за ключами, указания получены.

Воспоминания сумасшедшей нарисованы на стенах солнечным светом. По ветру бьется пурпурная лента над курганом разящей без промаха.

Семь колон, удерживающих крышу Суда, украдены узурпаторшей. Зелень проросла в глубине сердца спесивой красавицы, влюбленной в героя.

Наше наследство источила морская вода. Мы завещали его не тебе, а общему делу.