— Есть, сэр!

Поскуливающего Паркера из кресла пришлось буквально выковыривать. Сиденье кресла было мокрым, как и брюки капитана.

Красин неодобрительно покачал головой и демонстративно прикоснулся к сенсору. Влетевший в кабинет адъютант, для разнообразия — человек, получил приказ убрать изгаженную мебель. Когда это было исполнено, и дверь в очередной раз закрылась, майор пристально посмотрел на Лану.

Под его взглядом невозможно было сидеть, и она встала, ежась от смеси страха и странного возбуждения. Пришлось сделать строгое внушение предательски задрожавшим ногам, но девушка всё-таки удержала равновесие. Где-то за спиной маячил капитан Рурк, готовый подхватить под руку, но пока не рискующий вмешиваться.

— Рядовая Дитц. Обвинение: небрежение долгом. Снято. Обвинение: дезертирство. Снято. Обвинение: убийство рядовых Варгаса и Нельсона. Снято. Обвинение: утрата личного оружия…

— "Раскат" Дитц у нас, сэр, — вклинилась лейтенант Дюпре. — Рядовая действовала в соответствии с обстоятельствами.

Майор на секунду закатил глаза, однако отчитывать взводную не стал, всего лишь повторил, нарочито медленно и раздельно:

— Обвинение: утрата личного оружия.

Демонстративно помолчал и усмехнулся:

— Снято.

Эрнестина Дюпре в порыве восторга грохнула кулаком по столу. Стол крякнул, но устоял. А Красин продолжил, улыбаясь теперь в открытую:

— Ты не расслабляйся, нам с тобой ещё многое предстоит уточнить. Но не сегодня. Сегодня — спать, ясно? И есть. Много спать и много есть. Мой генерал?

— Свободны, Дитц, — Саиди тоже улыбался, чуть иронично и при этом ободряюще. — Ступайте, не мешайте работать серьезным людям.

Лана, ненавязчиво поддерживаемая Рурком (ногам уже не помогало никакое внушение), начала поворачиваться к выходу, когда подал голос полковник Гейхман:

— С вашего позволения, мой генерал, у меня вопрос к Дитц.

Пришлось снова сесть. С юристами Лане доводилось общаться мало, но то, что народ они предельно въедливый и неторопливый, она помнила ещё по конторе Вольфганга Мариани.

— "Право первого ступившего" не самая широко известная юридическая норма. Да и используется редко. Откуда вы узнали о ней?

— Мне рассказал отец, сэр.

— Ваш отец — юрист?

— Никак нет, сэр. Он легионер. Старший сержант-инструктор Конрад Дитц. Сорок пять лет службы. Много видел, много слышал. И рассказывал мне. Я первые месяцы после удочерения спать боялась. Думала, закрою глаза, потом открою — и окажется, что мне всё приснилось. Отец. Дом, где не бьют. Еда, которую не надо красть. Вот па и заговаривал меня вечерами. Рассказывал истории о людях, чьи поступки ему нравились.

Генерал Саиди вдруг насторожился. И не он один, это Лана видела предельно отчётливо. Взгляды всех присутствующих скрестились на ней, как лучи прожекторов. Стоящий за спиной Рурк переступил с ноги на ногу, как будто вскипевшая внутри энергия требовала хоть какого-то выхода.

— И в какой же истории фигурировало "право первого ступившего"? — мягко поинтересовался Гейхман.

— В истории про лейтенанта Дивизиона, который этим правом добавил к имуществу Легиона здоровенный пиратский комплекс на одной из планет. После зачистки, понятное дело. Па сказал — теперь вся планета Легиону принадлежит. Так и называется — Легион.

— А имя этого лейтенанта вы помните? — спросил Саиди, весело блестя глазами и, кажется, с трудом сдерживая улыбку.

— Нет, сэр. Я тогда в эти истории сразу себя подставляла. Вот всё то же самое, а в главной роли — Лана Дитц, — смущённо пожала плечами она. — Думаю, так поступают многие дети, особенно слабые. Так здорово представить себя сильной, храброй, умной…

Генерал подпер щеку кулаком, окинул взглядом явно веселящуюся аудиторию и картинно вздохнул:

— Не помните, значит… эх, говорила мне прабабушка: оставь у дороги лепёшку, и она вернется и приведёт за собой жареного барашка… этого лейтенанта, Дитц, звали Махмуд Саиди.

Лана — и откуда силы взялись? — вскочила и вытянулась по стойке "смирно":

— Виновата, сэр!

— В чём? В том, что напомнили мне о временах, когда я был молод, нахален и удачлив — совсем как вы сейчас? Отдыхайте, Дитц. Вы это заслужили.

Просыпаться не хотелось. Ни капельки. Но спорить с организмом и дальше грозило конфузом, поэтому Лана всё-таки открыла глаза, которые, наконец, престали болеть, и осмотрелась.

Палата лазарета была та самая, в которую она пришла… когда? Браслет ей пока не вернули — его место на запястье занимал датчик, полускрытый свежей повязкой. А тёмно-серая муть за матовым оконным стеклом могла с равным успехом быть как поздним вечером, так и ранним утром следующего дня.

В лазарете было тихо, шум плаца сюда не доносился. Пожалуй, это было единственное по-настоящему качественно звукоизолированное помещение на базе, если не считать штаба. На соседней койке мирно посапывал Тор, и Лана решила, что сейчас, пожалуй, всё-таки утро.

Проклятье, она совершенно не помнила, как разделась и легла! Как пришла в палату — помнила, как кивнула встревоженному Тору — тоже, а вот дальше…

А дальше кто-то её раздел, причем шершавое постельное белье свидетельствовало, что ничего, кроме повязок, ей не оставили. Интересно, Тор видел? Видел, естественно… плохо. Не ко времени проснувшаяся женщина от всей души досадовала: наверняка тот, кто освобождал её от одежды, об эстетике процесса заботился меньше всего. Не говоря уж о том, что порядком исхудавшее тело в синяках, ссадинах и бинтах было весьма далеко от идеала.

Девушка дотянулась до лежащей на табуретке медицинской робы и кое-как напялила её под одеялом. Никакой застенчивостью она сроду не страдала, тем более что у мринов из сельских областей не существовало табу на наготу. Но жизнь под одной крышей с вулгом научила её деликатности. Дразнить Тора, который мог проснуться в любой момент, было как минимум свинством. Да и чем дразнить-то? Начавшими отслаиваться струпьями?

Одевшись, она откинула одеяло и обнаружила, что, судя по замятостям на жёсткой одноразовой простыне, не пошевелилась во сне ни разу. "Укатали Сивку крутые сявки!", сочувственно пробормотал в голове голос Лазарева.

Не слишком прислушиваясь к пра-пра-… и так далее дедушке, Лана нащупала босыми ногами обнаружившиеся возле койки ботинки и вышла в коридор. Возле стоящего у стены хромоногого стола обнаружились двое: Ким и ещё один мужчина с нашивками медика на форме Дивизиона. Улыбки их были одинаково удовлетворёнными. Незнакомец ограничился приветливым кивком, а Ким негромко произнес:

— Выспалась? Молодец. Душевая там. Повязки можешь смело мочить, я потом посмотрю.

Когда Лана, утолившая самые насущные потребности организма, вышла из душевой, оказалось, что состав публики изменился. Незнакомый врач исчез, а на его месте сидел, закинув ногу на ногу, ухмыляющийся Дерринджер. Перед ним на столе лежали аккуратно свернутая форма и большой пакет, упоительно благоухающий мятой.

Толком порадоваться вернувшемуся в полной мере обонянию она не успела: должно быть, Дерринджер устал молчать и тут же повел атаку:

— Привет! Мяты хочешь? Я тут нашим шепнул, мол, мрина у землегрызов без мяты загибается, так народ скинулся, а то непорядок! Держи, это всё тебе.

Лана открыла пакет и еле удержалась от того, чтобы уважительно присвистнуть: сколько сейчас на базе "Роузхилл" мринов, она не знала, но в любом случае походило на то, что скинулись все. Кто-то, вероятно, дважды. Помимо стандартных брикетов — целых и начатых — с символикой Легиона здесь было некоторое количество экзотики. Мята с лимоном, мята с пряностями, мята со стимуляторами и легкими релаксантами…

— Ну, что же ты? — кажется, парня обидела её нерешительность.

— Да видишь ли, Ходок, — отозвалась Лана, машинально называя Дерринджера услышанным накануне прозвищем, от чего он прямо-таки расцвёл, — я хочу мяты. Очень хочу. Со страшной силой. Но ещё больше я хочу есть. Жрать, если точнее.