Может быть, потом ничего уже не будет.

***

Самка — Мать молчала. Царица Крыс тревожно попискивала на Её плече, когда на её шерсть падали капли слёз, но Одра счастливо и нежно улыбалась, чем очень смущала разум Царицы — мало чуять, что Мать страдает. Как — то нужно было принимать и то, что Мать возлюбила и взлелеяла Своё страдание и была счастлива, и что это именно будущее давало Ей такую уверенность в том, что всё случившееся будет всем во благо.

Старший хмуро посматривал на Самку — Мать, но Его странное чувство, что — то вроде болезненной нежности к Ней, перебивало раздражение на детёныша, который опять заставил весь мир плясать вокруг своей малозначительной особи. Впрочем, Старшего очень развлекало всё, что вытворял Младший, и Он с удовольствием ждал, когда же дефектное отродье ошибётся так, что понадобится Его помощь. Предвкушать было желанно, и Древнее Оно с удовольствием думало о том, что Оно сделает с Младшим, сколько раз и в какой последовательности.

Это было очень приятное занятие, заглушающее даже Голод.

***

Видеть Пеннивайза рядом с Авери было невыносимо.

Джорджи давно уже проклял своё терпение, свою чуткость и братскую любовь к Биллу. Да, он сам виноват — надо было всегда действовать, как тогда, в Лондоне, когда Пенька целиком и полностью принадлежал только ему, и когда сердце его спокойно билось, а не сжималось в предчувствии того, что старший брат найдёт их и юное Оно с радостным воплем кинется ему на шею, забыв о нем, Джорджи.

Ну и как ему жить, если ему нужен только чёртов «мистер Грей»? Дайна была бы, пожалуй, идеальной подругой…но Джорджи знал, что это был бы обман и с его, и с её стороны. Она думала только о Туми, о том, что сделала с ним. Главный Лангольер Дайна вместо юного Оно?

Мальчик засмеялся, и смеялся долго, до слёз и боли в животе.

Он ведь всего лишь выбежал в дождь за корабликом, обыкновенный американский мальчик, которому везло в жизни — старший брат не очень часто бил его, мать и отец его обожали, да и полиомелит его пощадил — и всё ради того, чтобы он умер от болевого шока в грязной канаве, а потом стал чудовищем с серебряными глазами, до смерти влюблённого в своего убийцу.

Джорджи не боялся того, что Авери может убить его. Что ему очередная смерть? Младший Денбро как никогда готов был доказать этому сопляку, что «вторым Джорджи» ему никогда не быть.

Джорджи печалила только мысль о Дайне. Возможно, эта девочка и заслужила свою грусть, но мальчик не мог смотреть, как она мучается.

Что ж, если он погибнет, пусть хоть Дайна получит прощение от самой себя и станет счастливой.

Найти Ника Хопуэлла и Крейга Туми в прошлом было несложно — лангольеры сами нашли его. Когда Джорджи попросил Туми вернуться с ним и поговорить с Дайной, Крэйг побледнел, но согласился — правда, не без колебаний и сердитых взглядов на Ника, который идеально сыграл свою роль. Именно его насмешливая улыбка заставила решиться Туми, который, став лангольером, потерял большую часть былой покорности и чаще делал именно то, что Ник запрещал ему делать.

***

Авери чувствовал себя прекрасно и ужасно одновременно. О да, Существо в нём ликовало, высасывало силы из всего, что сияло, наполняя и насыщая свою бездонную, безграничную ярость. Вкус крови во рту, этот мерзкий вкус боли и слёз, теперь не вызывал у мальчика отвращения — даже когда он снова, как наяву, чувствовал те секунды своей кошмарной смерти. Давление бетонных плит, кровь — Авери улыбался почти с нежностью, думая о Институте.

Ребята давно уже нашли это место — более того, они построили на крови и смерти Свой Институт, не из камня или бетонных плит, а исключительно из Сияния.

С трудом верилось, что несколько Огоньков Оно способны на такое, но если кто — то из ребят иногда забывался и пугался прозрачности «стен» или «пола», Авери почти сразу принял невозможное как истину.

То, что Сияние Института не нужно было поддерживать вливанием в него «свежих сил», мальчика тоже не удивляло.

Это был Дом всех сияющих детей на Земле. Самое безопасное место в мире, в космосе да и за его пределами. Это был он, Авери.

***

Встреча Неудачников, «старых» и «новых», эта эпичная битва сознаний, чувств и возможностей, была более чем странной.

Неудачники из Старого Дерри давно стали легендой, и Авери, уважая и даже восхищаясь ими, боялся только одного; как — нибудь нечаянно не причинить им вред.

Неудачники, глядя на маленького мальчика Авери, прекрасно понимали, что они проиграли раньше, чем подумали о возможном проигрыше.

Авери уже не был ребёнком и даже человеком. Он был миллионами сияющих детей, и любой из Неудачников знал, что сила эта сметёт их в пыль ещё до того, как они смогут сформировать свои же мысли.

Авери смотрел на Неудачников.

Неудачники смотрели на него и на ребят, спокойно ждущих их решения.

Пеннивайз не смотрел ни на кого. Он полулежал на обломке стены, свесив вниз одну ногу, и свет его голубых глаз приглушенно мерцал из — под красных ресниц. Казалось, юному Оно было совершенно наплевать на всё происходящее, словно Оно пресытилось приключениями с Едой, и не исчезает только из — за лени и желания «досмотреть кино».

На самом деле Пеннивайзу было слегка не по себе — исключительно из — за того, что «кино» как раз заканчивалось. Что — то решалось сейчас, и это что — то меняло и юное Оно, и Неудачников, и Авери, и даже древнее Оно.

— Не надо мстить, Авери. — вдруг произнёс Билл, и слова его, прозвучавшие странно в тишине, нарушаемой только шумом ветра, заставили исчезнуть ослепительную улыбку Существа. — Я очень прошу тебя…вас всех. Не надо.

— А то что, Билли? — Существо жутенько улыбнулось. — Я стану сходить с ума, буду пытаться себя убить и превращу свою жизнь в Ад?

— Ты пожалеешь. — так же спокойно сказал Денбро. — Пожалеешь в тот самый миг, как нажмёшь на курок.

Пеннивайз быстро посмотрел на него и снова отвернулся. Билл улыбнулся, заметив это движение, такое, по сути, человеческое, и ему наконец — то стало хорошо от мысли о правильности своего решения.

— Мы уже говорили об этом, Билл. — Авери слегка нахмурился, наблюдая больше за Оно, чем за старшим Денбро. — Не смогли вы, сможем мы. Отдыхайте, Неудачники.

— Я тоже думал, что это п-правильно, Авери — убить ради справедливости. Ради мести. Но т-только твоя мечта, этот Институт, — тебе придётся забыть про неё. Придется платить за то, что ты сделаешь, всю жизнь до смерти и после неё. Всегда.

— А меня это не пугает. — Авери грустно улыбнулся. — Я ведь уже умер, Билл. Раньше, чем устал жить. И будь я проклят, если позволю ещё хоть одному сияющему ребёнку мучительно умереть только из — за того, что наша дряхлая раса ничтожеств пытается выжить, уничтожая тех, кто должен стать новой расой.

— Если бы ты мог вернуться к маме и папе, Авери, жить с ними долго и счастливо, видеть их старость, взрослеть самому и иметь своих детей — возможно, тоже сияющих. Ты отказался бы ради этого от Института? — неожиданно спросил Стэн.

Мама, папа. Быть ребёнком. Быть…человеком. Школа, друзья, вкусняшки, наклейки, коллекции, путешествия, любовь, радости и печали, поражения и победы, голубое небо над головой, вера в прекрасное будущее.

Как же больно.

Авери запретил себе плакать, но маленький десятилетний мальчик, запертый в Существе с Огнями Оно, буквально зашёлся от плача.

Как больно. Как же он недооценил этих Неудачников — этот Стэн, с его огромными светящимися болезненным Светом глазищами, ударивший в самое больное место…

Мама и папа.

— Вайз просил отвести его к маме и папе. Предложил тебе искупление, принёс себя в жертву ради твоего счастья. — сухо сказал Авери, обращаясь к Биллу Денбро и словно не замечая Стэна. — Что ты дал ему, Билл? Пулю из своей веры. Месть. Теперь твой друг обещает мне чудо, которое он может сделать. Но его самого создал тот, в кого ты стрелял, и сила его — сила существа, враждебного силе Вайза и моей силе. Как ты думаешь, что я отвечу?