Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Бич уже не свистит, а чвякает, напоённый волглой пеной. Варавва выглядывает среди ромеев старшего. Стоило ли накидывать на этого бедолагу багряницу? Тот белый хитон мигом окрасился бы в тот же цвет. Или решили скрыть, чтобы не дразнить толпу? Или белого хитона стало жалко? Варавва отыскивает в толпе купца. Тот ловит взглядом кусок оборванной алой ткани. В позе его сокрушение. «А ты как хотел?!» – презрительно усмехается Варавва.

Бич больше не взлетает. Наступает заключительная стадия. Легионеры подходят к кресту, опрокидывают его на землю. Потом берутся за осуждённого. Один ромей подхватывает его тело под мышки, другой за ноги. Два-три шага – и они опускают несчастного на крестовину.

Что там творится дальше, разглядеть трудно – легионеры заслоняют обзор… Но по стукотку и звяканью Варавва догадывается, что заколачивают гвозди. Проходит минута-другая, стук затихает. Крестовину начинают поднимать. Кто-то из ромеев пробует взять на плечо, кто-то – в обхват на уровне живота. Этот разнобой приводит к неразберихе. Старший машет, велит отставить, командует, как надо браться. Четверо легионеров – по двое с обеих сторон – обхватывают перекладину и тянут крест волоком. Достигнув уровня двух распятий, они останавливаются. Комель креста, волочащийся по земле, неожиданно срывается вниз. Там яма. О! Выходит, её заранее выкопали. Выходит, этот бедолага всё равно был обречён. Из них троих один был бы помилован, а этот всё равно бы здесь пал. Разыгрывали над ним суд, а на деле уже и приговор заранее вынесли.

Крест медленно вздымается к небу. Взгляд Вараввы, до того следивший за суетой солдат, обращается к распятому. Окровавленные стопы, распухшие лодыжки, посиневшие голени, разбитые колени, дальше лохмотья набедренной повязки. Как ясно и чётко всё видно. Словно не издали, а вблизи. Кажется, протяни руку – и коснёшься… Вот впалый живот, вот частокол рёбер, вот грудь. Грудь сплошь иссечена флагрумом. Значит, лупцевали прямо по сердцу. Глаза Вараввы скользят выше. Ключицы, сломленная безвольно шея, подбородок, бескровные губы. Рот изломан страданием. Ни злобы, ни ненависти на губах нет. Одно страдание.

Что Варавва выискивает, столь подробно и пристально разглядывая распятого? Что ему в нём надо? Или запоминает? Или, наоборот, что-то припоминает?

Взгляд разбойника вздымается выше и тут… Свет! Варавва отшатывается и даже закрывает ладонями глаза. До чего ослепительный свет открывается над челом распятого. Аж в глазах от него темнеет. «Нет!» – мотает разбойник головой. Недовольный собой, яростно сплёвывает – эк солнце напугало. И остервенело бьёт кулаком в землю.

Неожиданно в толпе, сгрудившейся у Голгофы, занимается ропот, здесь и там раздаются крики. Что такое? Начальник стражи в недоумении оборачивается, лицо его багрово. Переводя взгляд с одного кричащего на другого, ромей пытается понять, чего они требуют, эти иудеи, и наконец по жестам, которые порой красноречивее слов, догадывается. Торопясь поскорее завершить казнь – эту рутинную и докучную работу, – легионеры повернули распятого спиной к толпе. А толпе, особенно фарисеям, это не по нраву. Им, вынесшим приговор, нужно видеть мучения приговорённого. А то как же! Иначе не будет полного удовлетворения.

Начальник стражи поднимает руку, бронзовый налокотник холодно взблескивает. Этот жест и особенно проблеск живо усмиряют волнение и одновременно вызывают внимание подчинённых. Короткая команда – и вот легионеры уже поворачивают крест. Разворот исполняется грубо, рывками, что доставляет распятому новые страдания. Зато лица наблюдателей, фарисеев и законников, что гуртятся впереди, озаряются довольством и почти не скрываемым злорадством.

Всё кончено. Приговор приведён в исполнение. Земля под распятием утрамбована. Теперь дело времени. До заката все трое отойдут, и этот последний – прежде других.

Толпа начинает рассеиваться, стекая по склону и выходя на дорогу. На лобном месте остаются только легионеры. Они вытирают руки, о чём-то переговариваются, потом встают в круг, склоняются над землёй. Что они делают? Варавва догадывается – жребий бросают. Но на что? Проходит минута. Над кругом раздаётся крик победителя. Это тот молодой легионер, которого Варавва приметил ещё утром. В руке его белый хитон. Он доволен и не скрывает этого. Ещё бы! Не каждый день выпадает такая удача!

Варавва отползает за кусты и встаёт в полный рост. Ноги затекли. Пора двигаться. Но куда?

Неожиданно и резко начинает смеркаться. Вот только-только вовсю светило солнце, на небе не было ни облачка. И вдруг всё затянулось пепельной дымкой, серым сумраком. Странно. До вечера ещё далеко. Шесть часов по еврейскому счислению – полдень. Что за напасть?!

Потёмки быстро охватывают пространство. Суетятся, тыча в небо, легионеры, подхватывают с земли щиты, оружие, один за одним устремляются со склона. По дороге в город торопятся горожане. По обочине трусит какая-то хромая коза, которую подгоняет босоногая девчушка, что-то волочит за собой старик. Все спешат за стены, точно там остался день, кусок золотого солнечного времени. Их пугает не тьма – им ведомы кромешные ночи, их страшит её неурочность.

Варавва срывается с места. Он тоже устремляется к городским воротам. Но не потому, что пугается. Он ничего не боится в этом мире. Просто в мутной воде хорошо ловится рыбка.

Западных ворот Варавва достигает быстрее легионеров. У проёма гам и сумятица. Визжит какая-то женщина, надрывается в плаче ребёнок, верещит коза. В клубах пыли, в мерцаниях бледного факела мелькают перекошенные лица.

Людская коловерть затягивает Варавву вглубь. Он готовно поддается её течению, чувствуя спиной и грудью чьи-то плечи, локти, спины. Но при этом даёт волю рукам, умело ощупывая складки одежды и потайные выемки. В толпе мелькает знакомое лицо. Это опять тот купец. Что это алеет у него под мышкой? Никак та самая растерзанная багряница? Выходит, это он бежал, волоча её. Тряпица мешала ему, но он был в таком смятении, что не мог того понять и всё тащил её, выдирая лохмотья из-под ног наседавших.

Чуть напрягшись, поводя локтем, как рулём, Варавва протискивается к купцу. До проёма ворот несколько шагов. Он пристраивается сзади. Проворные пальцы ловко ощупывают полы плаща, потайные складки. Ни кошелька, ни подвесного мешочка на купце нет. Дорожная сума пуста. Единственно что есть, – нож, он висит на поясе возле левого бедра. Медлить некогда, впереди проём. Варавва дергается, хлопает купца по правому плечу, как бы норовя протиснуться с той стороны, а сам отклоняется влево. Всего миг – потяг за рукоять – и нож оказывается в его руке. Купец кражи не чувствует, весь устремлённый вперёд. Он так рвётся за ворота, что Варавва с трудом поспевает за ним. В последнем рывке, когда толпа вот-вот раскидает их, Варавва ухватывает ножны и перерезает ремешки. Всё. Купца относит напором в одну сторону, Варавву – в другую.

За воротами давки нет. Но паника не уменьшается. Вид крепких стен, которые едва уже различаются в потёмках, не приводит толпу в чувство. Потому что надежда на эти стены не оправдывается. Мрак там, снаружи. Но, оказывается, он и здесь, за этими каменными укреплениями. Что же делать? Где искать спасение? И устрашаясь небесного гнева, люди с воем бросаются кто куда. Одни – под арбы, другие – под навесы, третьи – даже в сточные канавы.

Сразу за пустырём, в одном из первых домов – харчевня. Двери её полуоткрыты, проём мерцает неровным светом. Варавва, не раздумывая, направляется туда. Он даже не осматривается, как всегда это делает. Вид харчевни разом лишает его опаски. Голод гонит напролом. Больше суток он ничего не ел. Утренняя маета, неожиданное освобождение, стремительный уход, потом тягучая казнь – всё это притупило телесные ощущения. Но сейчас пустое брюхо зарокотало, заныло, настойчиво требуя жратвы.

Варавва ныряет в харчевню. По стенам горит несколько плошек. Их явно не хватает, чтобы осветить такое обширное помещение. Но хозяина это, видимо, не заботит. То ли он не понимает, что стряслось, – хотя как не понимает, коли среди дня запалил огонь, – то ли находится в том благодушном подпитии, когда всё кажется хорошо и приятно, даже если с неба падает неведомо что.

16
{"b":"732852","o":1}