– Восток, конечно, дело, безусловно, тонкое, поэтому свежий незамыленный глаз нужен. Да где ж их найти, глазастых-то? Ослаб народец, ослаб, однако…

Он говорил по привычке тихо и даже вкрадчиво, как бы сам с собою рассуждая, но словно гвозди вколачивал по самую шляпку и в лоб, и в грудь, и в руки, словно распинал. Голубь воркующий, глухарь на токовище, ишь, распустил павлиний хвост, обхаживает, что девицу. Достал, блин, до самого нутра достал. Тут лютое безденежье, кредиты удавкой горло сдавили, на душе скверно от неустроенности, а они со своею Сирией… Да на фига она мне сдалась! А Котькало всё нудил, прикуривая очередную сигарету, приговаривая, что для такого дела характер нужен, размазню не пошлешь… Марат подыгрывал, но по возможности тонко и даже филигранно, делая акцент на моём патриотизме: Россия, великая миссия, борьба с международным терроризмом, беззаветное служение Отечеству. Тоже мне, Станиславский с Немировичем-Данченко! Балаган устроили. Дешёвый приём, меня этим не возьмёшь! Сам кого хочешь обую, не чета этим двум интеллигентикам…

– Да, каждый мужчина хоть раз должен оказаться на войне, – делился Сергей Иванович. – Иначе что он может рассказать своим детям и внукам? Война – это тот оселок, на котором оттачивают характер. Тот лакмус, которым проверяется суть человеческая. Ну какой ты писатель, если не вкусил эту остроту, – так, диванная амёба. И потом кто лучше и тоньше настоящего писателя прочувствует чужую страну и её народ? Никто. А ты хороший писатель, даже в чём-то лучше других

Он не знал, что все эти слова и взывания к пробуждению гордыни тщетны. Тем более купить меня таким дешевым приемом бессмысленно. Ну какой я писатель? Ленивый при отсутствии мудрости, читающий мало и совсем не то, что нужно, а пишущий ещё меньше. Скучный, некомпанейский и вообще дятел тоскливый.

Что касается войны, то мужчина может добровольно оказаться на ней либо для завоевания сердца любимой женщины, либо будучи отвергнутым ею. В таком случае это рыцарский турнир самого себя с самим собою, то бишь разновидность шизофрении.

Оказаться в компании с Маратом, да ещё в Сирии – не просто верх безрассудства, но и конец судейской карьере. Это та самая «чёрная метка», когда начинают под лупой рассматривать каждый твой шаг, прощупывать, просеивать каждый миг твоей шальной или непутёвой жизни что в прошлом, что в настоящем, что в будущем. Марат – низвергатель авторитетов, основ криминально-олигархической власти, проходящий по графе «неблагонадёжный», и всякий, кто рядом с ним, автоматически попадает в тот же разряд либо вообще становится изгоем.

Так что перспективы развития судьбы были более чем прозрачны, и я пытался сопротивляться. Даже не сопротивляться, а трепыхаться. Трепыхаться пойманной и брошенной на берег рыбой, которую рыбак оценивает на предмет отпустить её обратно либо отправить на кухню.

И всё-таки я был внутренне готов отправиться с Маратом хоть к чёрту на кулички, и тратить время на меня для психологической обработки было равноценно покраске неба в пасмурную погоду. Просто ещё оставались некоторые чисто бытовые проблемы, которые надо было срочно решать. И личные тоже, но там подводили черту другие.

Эти двое с виду вполне приличных учёных мужа катализировали процессы, и внешне несокрушимая оборона была взломана.

С досадой давлю недокуренную сигарету в пепельницу и обреченно говорю, что вылететь могу только к концу января, потому что надо ещё отчёты сдать, отпуск оформить, ссуду взять… Может, им январь ни к чему? Может, к тому времени всё утрясётся в этой Сирии и я буду уже не нужен?.. Хотя при чём здесь Сирия? Ещё теплилась надежда, что оттает вдруг окаменевшее сердце любимой и тогда никуда не надо будет мчаться.

Увы, не оттаяло. Через три недели мосты будут сожжены, и я шагну в неизвестность. Добровольно. А пока Марат радостно потирает руки:

– Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону…

Это точно, ей совсем в другую сторону. Давно уже в другую… Грустные мысли прерывает ещё одна ворвавшаяся стихия. Это Олег. Писатель, арабист, каким-то образом связан с МИДом и еще чёрт знает с кем. Кричит, руками машет, радостно жестикулирует, глаза полыхают огнём. Мелькает мысль: да они тут все с фонтанчиком в голове.

Марат радостно сообщает, что мы, то есть он и я, летим в Сирию. Олег улыбается и тут же предлагает обмыть это событие.

Сергей Иванович с ловкостью фокусника извлекает откуда-то бутылку коньяку, мгновение – и вот уже он в рюмках. Сам он не прикасается к коньяку, покуривает свой «Голуаз» и хитро ухмыляется. Понятно, конечно, что он не только режиссёр всей этой постановки, не только сценарист, но играет первую скрипку. Олег как бы между прочим, но напористо говорит, что совсем распустились эти «Братья мусульмане», и что бьётся об заклад, но через полгода к средине лета от этих братьев мусликов и следа не останется. А вот в Сирии нам будет посложнее.

Чокаемся, камертоном тонко и чисто звучат рюмки, лёгкий трёп не о чём с пожеланиями возвращения. Осталась неделя до Нового года, а настроение в общем-то ни к чёрту. Может, предстоящая поездка кстати и надо благодарить судьбу за эту возможность? Вот она, судьба-то, стоит, очками поблескивая и пряча ухмылку в бороду, – нашли деревенского дурачка на вакантное место живой мишени. И Марат тоже судьба – не скрывает радости, лыбится, словно золотой червонец царской чеканки нашёл. Одна судьба с двумя такими разными лицами и одной душой.

Я отдал Марату загранпаспорт – надо было поставить в сирийском посольстве визы и приобрести билеты. Денег на билет в оба конца с собою не было – карточка стремилась к обнулению: выплаты по ссудам забирали львиную долю зарплаты, к тому же сказывалось хроническое неумение распоряжаться своим бюджетом. Впрочем, эта неспособность к созданию элементарной подушки финансовой безопасности передалась на генном уровне: родители жили от зарплаты до зарплаты, периодически уходя в долговой штопор. К тому же хозяйка съёмной квартиры неожиданно преподнесла новогодний «подарок» – повысила плату, одновременно возжелав получать деньги вперёд. Так что по возвращении предстояло оформить очередной кредит исключительно для покупки билетов и валюты, которая, по словам Марата, не нужна была вовсе, разве что для покупки сувениров. Хлеба и зрелищ было обещано на халяву: развлечения на свежем воздухе – пробежки-перебежки под звуки эстрадно-симфонического оркестра местных и приезжих «бармалеев».

Вообще-то налицо был редкостный идиотизм – для организации сборов и поездки на войну взять ссуду. Хотя проведи кто-нибудь из психиатров исследования, то в линейку клинических идиотов попали бы и Марат, и Котькало, и еще немало таких же восторженно-наивных энтузиастов.

Сергей Иванович, как всегда негромко, обронил, что с обратным билетом я зря поторопился, ну да ладно, если что, то Марат сдаст его. Шутка. Хорошо, что я не мнительный и мне его шуточки – как слону утиная дробь. И вообще Бережного и Бог бережёт, так что с обратным билетом в кармане мне будет как-то спокойнее. Главное – не опоздать к самолёту.

За окном падал снег огромными хлопьями, да и вообще вечер был удивительно не по-зимнему тих и мягок. Совсем лёгкий ветерок ворошил ложившиеся вдоль проспекта снежинки, заметая последнюю надежду, что никакой поездки всё-таки не случится.

Случилась. До моего отлёта оставался ещё целый месяц. Точнее, три с половиной недели.

За оставшееся время навел мало-мальский порядок дома и в кабинете, получил кредит, рассчитался с долгами, сдал отчёты и оформил отпуск. Чего не сделал, так это не собрал вещи и вообще не продумал походную экипировку, но эта безалаберность давно уже стала привычной. В общем-то моими сборами занимался крохотный круг посвященных. Дмитриевич[6] выпросил для меня «броник» и «сферу» у УФСИНовской «спецухи», но с условием непременного возврата. Имущество казённое и требовало к себе особого пиетета. Зная изнутри эту систему, мне оставалось лишь пожалеть напрасные труды и заботы Дмитриевича. Тут за разорванную ткань или царапину кучу рапортов испишешь, а не приведи господи не царапины, а дырки, вмятины и прочие нарушения целостности? К тому же возврат никто не гарантировал – даст бог самому бы вернуться. Да и степень защиты «брони» оставляла желать лучшего – только от комариного укуса. К тому же титановые пластины имели вес, а это уже неподъёмные килограммы, поэтому от уфсиновских «броника» и «сферы» пришлось отказаться. Нужен был кевлар, причём не менее пятого класса защиты, но на обозримом горизонте он не предвиделся. Конечно, можно было бы попытаться купить его, но цена кусалась – тратить пятнадцать тысяч на ненужную в обиходе вещь не хотелось. Да и потом где гарантия, что он может вообще пригодиться? Есть голова, рука, ноги – стреляй – не хочу. По той же веской причине была отвергнута «сфера», тем более сутками таскать эту «дуру» – какая шея выдержит?