Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Мы считали, что противостоим международной агрессии – мусульманский радикализм, англосаксы, натовцы и все, кому не лень, ринулись терзать умирающего льва. Наверное, потому для врага мы не были просто журналистами – мы олицетворяли правду, совесть, долг и честь. Мы олицетворяли Россию – ненавидимую Западом Россию всегда и во все времена, поднимающуюся с колен Россию, цементирующуюся идей православия и былого величия. Мы были вне закона, потому что не находились под международной правовой защитой как журналисты. Порой нас ненавидели даже больше врага и устраивали на нас охоту. Кто-то называет нас комбатантами, хотя по большому счету мы стрингеры, стримеры или фрилансеры. Хотя для кого-то просто сумасшедшие. Но нет, это не так, мы вполне разумные люди, просто не можем оставаться в стороне, когда рядом кто-то нуждается в помощи. Главное – честность во всём. За деньги на амбразуру не ложатся, потому в любом военном конфликте мы над конфликтом. Если только это не касается России. Наверное, потому, что мы читали правильные книги и пели правильные песни. Мы не лгали. Мы были настоящими.

Автор

Жаркая зима в Дамаске[4]

Посвящается моим боевым товарищам Марату Мусину, Василию Павлову, переводчику Виктору[5], а также сирийским бойцам, оставшимся верными присяге и сгоревшим в пламени гражданской войны.

Тогда мы были еще вместе. Потом жизнь развела нас, но не по разные стороны баррикады. Просто дальше каждый из нас пошёл своей дорогой, не пересекаясь, и лишь с Маратом мы по-прежнему продолжали идти вместе до самой его гибели. Но тогда мы верили друг другу, оберегали друг друга, спасали друг друга. Тогда мы жили другой жизнью и в другой жизни, имя которой – война.

Война – это вообще другое измерение, другая система координат и ценностей, и то, что в обычной жизни кажется безнравственным и противоестественным, на войне превращается в обыденность. Только подлость всё равно остаётся подлостью, трусость – трусостью, предательство – предательством…

Но тогда мы всё-таки были вместе…

I. Комсомольский проспект, 13

– Серёга, привет! Так, в среду вылетаем… – как всегда, заполошно заорал в трубку Марат, полагая, что его вопли парализуют волю к сопротивлению. Стоял август, по утрам носилась назойливая липучая паутина, росные утренники гоняли мурашки между лопаток, и душа давно требовала покоя и умиротворения.

– Не могу, старик, работа всё-таки, – вяло за нудил я.

– Нет, какая работа?! – задохнулся от негодования Марат. – Там такое творится! Там такие дела заворачиваются! Мы теряем Сирию, понимаешь?! Ливию потеряли, Ирак потеряли, теперь очередь за Дамаском! Если их не остановить там, то придётся драться уже на улицах Москвы и твоего Белгорода!

Внутренне холодея от возможной виновности в надвигающейся геополитической катастрофе, я всё же робко попытался убедить его в своей непричастности. По большому счёту я не очень ему верил, не только и не столько в силу политической дремучести, но ещё и благодаря способности Марата несколько драматизировать происходящее. Это много позже пришло понимание, что он просто прогнозировал и моделировал возможные варианты развития событий и озвучивал самый апокалиптический. Но тогда я подумал, что блажит профессор, скучно ему стало от вузовской рутины, бестолковых студентов, завистливых коллег, вот и решил податься в теплые края. А я ему нужен просто за компанию, чтобы не было скучно. Ко всем прочим личным неурядицам только этого мне и не хватало. В трубке сначала что-то клокотало и булькало, словно крепко бродившая брага, потом раздался уже спокойный голос моего друга:

– Чё, очень занят? Никак не можешь? Ладно, в другой раз, – неожиданно великодушно отпустил он меня с миром, словно одарил шубой с барского плеча. – Ну, ты всё-таки имей в виду, я уже со всеми договорился. Тебя ждут. Героем будешь, возможно, посмертно! – Идиотско- ехидное хихиканье прервалось короткими гудками.

Да, поговорили. Впрочем, как всегда: шум, крик, брызги клокочущего шампанского и умиротворенное «до встречи, пока». В этом был весь Марат – умница, аналитик, в чём-то по-детски наивный, легко вспыхивающий, как порох, ранимый, упрямый, короче – неповторимый, уникальный, штучный.

Но напрасно я думал, что Марат вовсе расстанется со своей бредовой идеей засунуть меня в Сирию. Он был совсем не тот, кто останавливается на полпути и отказывается от втемяшившейся в голову мысли. К тому же ему нужна была опора, нужен был рядом человек, которому бы он верил, как самому себе. И хотя я совсем не одобрял его выбора в отношении себя и убеждал его в заблуждении, он всё равно с завидным упорством методично доставал меня звонками до самого декабря.

По большому счёту я мало представлял себе, что такое «ANNA-NEWS» – с выпусками почти не был знаком до самого отъезда, на центральных каналах о нём ничего не говорили вообще, да и репутация Марата как противника либерального крыла власти и непримиримого борца с её «пятой колонной» одновременно вызывала настороженность провластных СМИ и замалчивание либеральными. Марата погружали в вакуум, и его детище всё никак не могло задышать полной грудью.

Всё разрешилось в мой очередной приезд в столицу под самый Новый год в кабинете у Сергея Ивановича Котькало на Комсомольском проспекте, где я позорно для себя смалодушничал и капитулировал. Сумасбродный профессор радостно потирал руки, нёс несусветную чушь, обнимал и хлопал по плечу:

– Серёга, да мы… да теперь… да такое…

Что «мы», что «такое» и что «теперь», мне было глубоко наплевать, и я уныло обдумывал, как скрыть предстоящую поездку от чужих глаз и ушей и даже от родных: им-то к чему всякие волнения. Но особенно надо было утаить предстоящую поездку на работе. Мало сказать, что не одобрят – непременно постараются выдавить белую ворону из системы, потому что им такое парадоксальное явление ни к чему. Чиновники должны быть управляемыми, а судьи тем более, поэтому судейские вообще не терпят строптивых. Они непонятны, они опасны, они предсказуемы в готовности к сопротивлению, а вот этого как раз и не надо. Это уже рудимент, атавизм, аппендикс, который должен быть безжалостно удалён. На всякий случай во избежание проблем.

В том, что я согласился, был виноват Котькало, этот последний хохол империи, и личные обстоятельства. К тому же был канун нового 2013 года, а Новый год принято начинать с чистого листа. Во всяком случае, так хотелось, чтобы все заморочки остались позади.

Ухмыляясь в бороду и хитро щуря карий глаз, Сергей Иванович многозначительно хмыкнул, оценивающе окидывая взглядом и щедро плеская коньяк в стопочку:

– Боишься? Ну-ну, хотя нет, всё правильно. Нормальный человек туда не поедет… Я вот тоже боюсь, потому и не еду.

Конечно, ни черта он не боялся, и само понятие «страх» и Котькало находились на разных полюсах. Тем более он уже побывал там, и не раз, так что по всем статьям дальнейшее моё упорство грозило катастрофой моему уже сложившемуся и выпестованному им и Маратом имиджу умудрённого опытом войны бесстрашного старого воина, не ведающего страха, каким я не был и быть не собирался. Оставалось лишь сделать небрежный мазок на уже завершенной картине. Он затянулся «Gauloises Blondes Blue» и сделал глоток кофе. Свои сигареты закончились, идти в магазин за ними не хотелось, поэтому не удержался «стрельнуть» у него. Сергей Иванович подвинул пачку, не преминув подчеркнуть с хитрой ухмылкой, что хоть сигареты и французские, но табачок сирийский.

Ну далась им эта Сирия? Сигареты отличались отменным вкусом и в продаже мне не встречались, поэтому всегда, оказываясь у Котькало, «угощался» его сигаретами. Я где-то вычитал, что «Голуаз» были любимыми сигаретами у мэтров Пабло Пикассо, Альбера Камю и Сержа Генсбура из-за особого вкуса, придаваемого смесью сирийского и турецкого табака, поэтому чувствовал свою причастность к великим. Хотя, может быть, у них просто не было выбора, а Сирия хотя и не была официально признанной французской колонией, но проходила по списку подмандатных территорий. Сергей Иванович потягивал сигаретку, запивая мелкими глотками кофе, и тихонько бормотал в бороду:

вернуться

4

Описываемые события относятся к январю – февралю 2013 года за два с половиной года до ввода российский войск.

вернуться

5

Сирийский переводчик. Использован псевдоним. Подлинное имя не раскрывается.

2
{"b":"732848","o":1}