Создавать мир это как готовить еду: не голоден, готовить не хочется, но заходишь на кухню, смотришь в холодильник и начинаешь вынимать продукты. Капусты вилок, картофелин пяток, морковка, свекла, луковица, чеснок. Помыл, порезал, побросал в кастрюлю, посолил, поперчил, приправ насыпал всяких, затопил печку, поставил на огонь. Само сготовится. Будем есть. На автомате всё. Толкни и покатится.

Так же и на огород выходишь – не знаешь, с чего начать и надо ли. Ткнёшь вилами в землю, начинаешь копать, стряхивать землю с корней и травы. Всю сорную траву в силос. Землю ровняешь. Смотришь, а смородину окопал, расчистил малину, камнями обложил клумбы, рассаду высадил в грядки. Красота. А не собирался ведь ничего делать, задолбало, зарекался никогда больше не копать. Не сдюжил бездельничать долго.

Боязнь белого листа – не знаешь, с чего начать и во что это выльется. Первое слово. Какое? Любое, потом можно заменить даже на противоположное. И вот, когда начинаешь постепенно, приходит азарт. Как аппетит во время еды или во время готовки. Ненадолго. Потом поел и забыл. Сходил высрал и тоже забыл. В общем можно было и не творить. Поэтому часто беру паузы и справляю Шаббат, Бездельничаю, Несуществую[9].

Как по мне так это какая-то индивидуальная симуляции жизни и мира: понимаю, что всё понарошку, но переживаю всё как-будто всерьёз, словно по-настоящему.

Что я помню, с чего типа всё началось? Вместо «В начале сотворил Бог небо и землю»[10] или вместо «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»[11], что в действительности, без дым-туманов, могу сказать о Начале? Самое первое, что помнится, это начало или придуманное мною для себя точка отсчёта, чтобы хоть от какой-то печки плясать?

Есть воспоминания со слов матери: отец не хотел, чтобы она рожала, но прервала беременность. Мать отказалась, ибо один раз убила уже, девочку, с другим, самым первым мужем. А может, не отказалась, может и этого убила и отсюда возник мой мир? Или я её первый ребёнок, которого она убила? Далее меня много раз убивали и сам я себя много раз убивал и каждый раз мир продолжал возникать с понтом того, что меня всё-таки не убили; беременность не прервали; или откачали и попытка суицида не удалась, верёвка оборвалась; и я не замёрз в сугробе пьяным, но дошёл до дома и там уже проблевался и уснул в блевотине[12].

Несколько раз просыпался не там, где заснул, и никто меня не переносил. Это ли не повод не сомневаться, что реальности никакой нет? Посему никакого суицида в принципе нет, есть только попытки самоубийства. Камни, например, тоже пытаются умереть – срываются с вершины горы и разбиваются на мелкие кусочки. Каждый кусочек – новая вселенная, новая личность. Далее осколок растёт, вырастает в гору и следующий из камней срывается вниз, умирает. Меня прежнего не остаётся, но возникает множество автономных меня со своими историями болезней.

Сам я помню только, как меня встречали в детсаде с печальными лицами, ибо голова моя распухла оттого, что отец, взял меня за ноги и с размаху влупил в стену головой. В стене осталась вмятина, голова набухла, а я ещё долго нервно моргал. Это я тоже помню. Отец по-пьяне, с дуру, избивал мать, а я заступился, кричал: «папа не бей маму!», вот и поплатился, попался под руку.

Каковы были причины этих домашних баталий? Измены? Ревность? Он выкидывал её иконы из форточки, ходил кругами вокруг неё, когда она стояла на коленях и читала «Живый в помощи Вышняго в крове Бога небеснаго водворится»[13] и не мог до неё дотронуться, только матерился.

Помню, как мать меня качала на коленях на кухне у соседки, рядом где-то ёлка, а я быстро-быстро моргаю. Долго моргал. Может год. Или месяц. В детстве всё долго. Потом как-то само прошло, видимо, успокоился. Или какой-нибудь невролог таблетками накачал и успокоил? Насмерть?

Так начался мой мир? В начале было избиение младенца в любом случае, если брать во внимание детские воспоминания. Или он начался в какие-то другие случаи смерти? Или смерти это тоже иллюзии воображения?

Этот случай, начало, или другие смертельные моменты порождали мой мир со всеми предыдущими нюансами? Или я просто Сознание, которое мыслит этот мир и мыслит Себя таким в нём, каков Аз Есмь на сегодня, ущербным, уязвимым, беспомощным, мало чего могущим и умеющим? Зрак раба приимшим?[14] Или я таков по-сути, а не по-видимости – беззащитен, а не всемогущ?

С первого дня школы стычки с одноклассниками, а точнее с группкой татар-одноклассников, стали нормой. Меня били, я отбивался, вплоть до того, что приносил в портфеле две полуторокилограммовые гантели и бил нападающих этим жёлтым саквояжем. Было и партой швырнул. За это они меня прозвали «психом». Дрались до крови.

Как-то раз Женька, Лёня и Лёха, одни из обидчиков, позвали на кладбище по грибы. Хотелось же мне примирения. Пошёл. Набрали по мешочку зеленушек. Так они отняли мой мешок, а меня утопили на кладбищенском кладбище. Только я об этом долго не знал, помнил только, что заплаканный вышел на трассу, застопил попутку, объяснил водителю и пассажирке, что меня избили друзья и отняли грибы.

Через несколько лет, при поступлении в СИЗО (следственный изолтяро), т. е. тюрьму, в свои 16 лет, пока сидели в боксиках и перекликались, в одном из боксиков был Лёха. Мы узнали друг друга по разговорам, к тому времени мы уже давно жили в разных районах города и учились в разных школах, затем в ПТУ, он в интернате. Лёха попал сюда за то, что утопил какого-то лоха в болоте. Позднее я понял, что это был я. А Лёне, чуть позже того случае на кладбище оторвало ногу и несколько пальцев на руке – попал не велосипеде под поезд, хотел проскочить перед ним, не успел, так и жил потом одноногим, бросив школу. От матери научился шить, тем и зарабатывал, кроме того, что вошёл в группировку, когда пришло их время и приторговывал наркотой. Так и ездил сперва на велосипеде, а затем на мопеде одноногим, сделав стремя на педале под оставшуюся ногу. Даже после его инвалидности дружили какое-то время, пока отец не получил новую квартиру в другом районе. А Женьку убила мать, придушила на кухне. Так моё сознание придумало мне одну из смертей и расплату обидчикам, моим убийцам. Как всё сошлось, как дивно всё сошлось.

Так или иначе, мир, жизнь, бытие всего лишь привидение, глюк, сон. Только первый случай создания мира, избиениями, всё же – как порождение ещё более раннего мира, я умер, и всё затем приснилось; второй, если Аз есмь Сознание бестелесное – изначален, первичен и единственен, меня и не было в принципе, как и мира, который мне мерещится.

У более раннего мира, породившего меня, в первом случае, наверное, тоже есть свой, первичный создатель, но он меня не интересует, т. к. он в моём мире не участвует, если я его породил. Или участвует? Кому в моём мире молятся все те, кого я придумал? Мне? Или создателю предыдущего мира? Сам я настолько абстрагировался от самого себя, что и не разобрать, что подо мною подразумевается. Кому молюсь я сам?

Есть ли смысл молиться самому себе? Разумеется, есть. Например, я вчерашний не так силён и умел, как завтрашний. Но у завтрашнего есть одно преимущество – машина времени и он может прилететь оттуда и мне вчерашнему или сегодняшнему помочь, если я его позову, т. е. буду ему молиться, призывать, благодарить или восторгаться им.

Весь мой удачный суицид, особенно алкогольные запои, это попытки проснуться, выйти из зоны комфортабельных, фешенебельных апартаментов дрёмы в реальность. Потому что моё сознание отказывается признавать имеющуюся реальность, сон, за таковую. Если же она всё же единственная реальность, то мне она такая не нужна. Реальность, где все те, кого я люблю, дети, родители, друзья, хомячки, череда жён и любовниц, мужей и любовников, аквариумные рыбки, любимые котики и пёсики проживут ужасную страшную жизнь, полную разной фигни, страданий, ЖКХ, ЖКТ, труда и болезни, кем бы они ни были, мясоедами, веганами или бреторианцами, и умрут навсегда, такая реальность мне не нужна. В любом случае суицид неизбежен. Потому что не интересно. Если смерть, стирание, есть, то ничего и никого в перспективе, а значит и по факту, нет. Если кто не вечен, того и нет вовсе: