Во все времена все правители, все умные правители, в тот момент, когда только забирались на вершину власти, набирали себе близких людей и соратников с самого низа. Потому что в случае краха правителя вниз вместе с ним летят и все его люди.
И я был именно тем самым человеком. Став инструментом Эмили Дамьен, доверенным Доминики и близким к семье Романо, я связываю себя по рукам и ногам — мои успехи будут их успехами, а их неудачи будут моими неудачами. Но это удел всех, кто идет на службу к сильным мира сего.
Конечно, все это я мог бы услышать, если бы спросил. Но я не спросил, потому что не люблю без нужды лапшу с ушей снимать — в моем случае это все не работает. У Доминики есть определенно ко мне интерес, но вот в чем он — пока даже близко не могу понять.
Пока я открывал принесенную неасапиантом бутылку и наливал вино в опустевший бокал, Доминика вдруг выпрямилась. Подняв руки на уровень груди, она двумя пальцами взяла обручальное кольцо и потянула его с пальца. Пара мгновений, и массивный золотой ободок с россыпью крупных бриллиантов со щелчком лег на стеклянную столешницу.
— Аляповатая безвкусица. Мне оно никогда не нравилось, — сообщила мне Доминика и поднялась, даже не глядя на свой, только что наполненный мною бокал. — Выход там, машина тебя ждет, — показала Доминика по направлению к гравийной дорожке, по которой я сюда пришел.
Поднявшись и не оглядываясь на меня, хозяйка виллы двинулась в сторону здания. Полы ее туники легко развевались, а тонкая ткань — просвечивающая на фоне мягкого сияния, давала возможность разглядеть силуэт фигуры.
Посидев несколько секунд — как раз пока Доминика зашла в дом, я в пару глотков опустошил свой бокал. В котором с того самого момента, как наполнил его в самом начале беседы, вина практически не убавилось. Поставив пустой бокал на стол, я налил его — до краев, и снова выпил в несколько глотков. После встал и пошел.
Только не по гравийной дорожке к выходу, где меня ожидала машина, а следом за Доминикой — в дом. Потому что ее намек не понять сложно. И ее бокал со стола я, кстати, тоже захватил.
В холле Доминики уже не было. Но, зайдя внутрь дома, услышал эхо закрывшейся двери наверху. Поднявшись по лестнице, прошел по галерее и подошел к комнате, в которой — как мне показалось, скрылась владелица виллы. Положив руку на ручку, я подумал несколько секунд, после чего открыл дверь.
Доминика стояла у трюмо с зеркалом. Волосы ее уже были распущены, густыми локонами спускаясь на плечи и ниже, почти до талии, а рука лежала на плече. Как раз в тот момент, когда я зашел, Доминика потянула лямку туники, оголяя плечо.
Наши взгляды — через отражение зеркала, встретились. Глаза Доминики расширились, и она очень натурально удивилась. При этом ее рука продолжала движение, и туника живым невесомым металлом соскользнула с плеч и осталась белоснежным пятном на полу. Нижнего белья на Доминике не было, и она сейчас оказалась передо мной полностью обнаженной.
Ахнув от деланого возмущения, Доминика свела колени вместе, встав полубоком, и поднесла руки к лицу, словно бы прикрывая локтями — но при этом не сильно стараясь, свою высокую грудь.
— Вино, — отсалютовал я ей бокалом. — Ты забыла.
Закрыв за собой дверь, прошел через всю комнату, подходя к зеркалу. Вручив Доминике бокал, сбросил с себя куртку. Доминика не очень натурально сделала вид, что возмущена моим поведением и хочет что-то сказать, но я закрыл ей рот поцелуем.
Целовалась она умело, страстно и с наслаждением. Даже в поцелуе теряя голову и забывая обо всем — отставив в сторону бокал, она его уронила, но даже не обратила внимания.
— А знаешь, мне нравится твоя стратегия, — негромко и прерывисто произнесла Доминика, отстраняясь. — Пришел, увидел…
Договаривать она не стала, заменив последнее слово поцелуем. Причем, несмотря на не просто вспыхнувшую, а буквально превратившуюся в пламя искру страсти, развитие событий никто не форсировал. Мы целовались довольно долго, но поначалу обнимались аккуратно, словно привыкая друг к другу. А после продолжению уже мешала Доминика. Стоило мне убрать руки с ее талии, попытавшись переместиться на грудь или ягодицы, как она этому препятствовала. Также она стойко не давала мне увлечь ее за собой в сторону кровати. Но, не прекращая поцелуев, она и не отпускала меня от себя и при этом словно удерживала меня на самой последней границе, не дающей объятиям перейти на иной, более взрослый уровень.
Немного недоумевая, я уже не понимал, в чем вообще дело. Не первый раз за сегодня, надо сказать. Но догадался, к счастью. Несколько минут, и я понял, что это был намек, — я вообще все ловлю на лету. «Пришел, увидел» — Доминика не зря это сказала и не договорила. Со смыслом. Она вообще все со смыслом делает.
Никаких слов сказано так и не было, но вместо них прекрасно говорил язык тела. И когда я в очередной раз скользнул ладонями по талии, а Доминика попыталась воспротивиться, я надавил. И, преодолевая откровенное сопротивление, сжал ее ягодицы.
Доминика в ответ на мои действия сначала громко и возмущенно ахнула, но по ее телу почти сразу прошла крупная дрожь. И, как реакция на мой напор, она принялась целоваться с еще более сильной, хотя куда, казалось, больше, страстью.
Когда она отстранилась глотнуть воздуха, я вновь дал волю рукам и в ответ услышал протяжный выдох наслаждения, прозвучавший как «ах». И следом раздался короткий «ох» — когда я ее отпустил. Но отпустил буквально на секунду. Сметя все с туалетного столика, подхватил Доминику под ягодицы, усаживая ее и заставляя широко раздвинуть ноги. Очередной короткий возмущенный возглас был тут же прерван поцелуем, а долгий протяжный стон буквально через несколько секунд должен был показать мне, что я все делаю правильно.
Все, понял: она, обычно такая строгая и властная в деловом образе, сейчас буквально кричала мне, что хочет быть побежденной. Это работало: едва мне стоило где-то надавить, чуть крепче сжать руку или сильнее прижать ее к себе, как за мигом сопротивления следовала покорная сдача; опять протяжный выдох, прерывистое дыхание, переходящее в негромкий и томительный стон ожидания моих действий… При всем при этом сопротивление Доминики раз за разом становилось все сильнее. Но сильнее и ярче была и ее реакция, когда она поддавалась, словно сложностью достижения цели увеличивая для меня ценность грядущего «приза».
Я все это прекрасно понимал, но лукавством было бы сказать, что разум мой оставался холодным. Понимая все это краем разума, на краю сознания я эти мысли и оставлял, поддавшись бешеной страсти, которая захватила нас обоих. По крайней мере, я все же думаю, что захватила обоих, ведь играть на таком уровне — это нечто нереальное.
После того как мы едва не разломали трюмо и стоящее рядом кресло, перебрались на застеленную красным атласным бельем кровать. Сюда я донес Доминику на руках, но она, поначалу покорно положившая мне голову на плечо, вдруг извернулась, освобождаясь. Это ей не составило никакого труда — тело гибкое и сильное, она выскользнула из моих рук словно женщина-кошка.
Разметав волосы, Доминика встала передо мной, широко расставив ноги и расправив плечи, и сильно толкнула меня в грудь, отправляя на кровать. Этим жестом будто бы показывая, что она и только она здесь главная. А то, что было только что, не считается.
От толчка Доминики я тут же упал, но успел увлечь ее за собой. И уже в падении перевернул так, что она приземлилась рядом, на живот. Вновь возмущенный возглас — я уже был сзади, перехватив ее за локти и заставляя встать на колени. Доминике это не понравилось.
«Я так не хочу и не буду» — по смыслу понял я возмущенную фразу на итальянском. Доминика говорила яростно и хрипло-прерывисто, при этом пытаясь вырваться. Гибкое тело, словно дикая кошка, изгибалось в моих руках — причем настолько яростно, что я уже засомневался, что это часть начатой ей игры «победи же меня». При этом Доминика еще громче кричала на итальянском — но слова становились все более бессвязными, и уже через полминуты она почти беспрерывно стонала, пряча лицо в подушку, гася рвущиеся из горла крики.
