Возможно, он слишком гриффиндорец, раз положился на счастливый случай или…

«…сентиментален, как и твой старый учитель», — как однажды сказал ему Долохов.

Странно, но вспомнив о нём, Гарри не ощутил злости, только сожаление. Ещё одна искорёженная душа. Горстка пепла на полу — всё, что от неё осталось.

Даррен остановился перед гробницей и поднял голову к небу.

— Слышишь? — спросил он чуть ли не шёпотом.

Гарри прислушался.

Это земля вокруг, вода, чистый воздух, пение улетевшего феникса — магия, пропитавшая каждый дюйм вокруг.

Ветер, налетевший со стороны озера, по-отечески растрепал Гарри волосы, раздул полы мантии, скреплённой под горлом солнечным диском Аврората.

МакКиннон провёл рукой по плите, и листья нехотя, цепляясь друг за дружку, подхваченные потоками воздуха, полетели в сторону леса.

Гарри встал рядом с другом и опустился на одно колено.

— Я не посмел снова ломать плиту, — произнёс Поттер. Он убрал в сторону пару-тройку камней, похожих один на другой. — Просто положил палочку рядом и накрыл обыкновенной галькой.

Бузинная палочка была завёрнута в лоскут ткани. Гарри с трудом припомнил, что оторвал его от гобелена, тот лежал на развалинах, недалеко от того места, где погиб Фред. Только сейчас Поттер заметил, что на куске материи вышит тролль в балетной пачке.

Гарри увидел его и рассмеялся.

Дамблдору бы это понравилось — нечто несуразное на первый взгляд и глупое, но такое знакомое и важное. Сколько ребят искали глазами гобелен с Варнавой Вздрюченным, чтобы попасть в Выручай-комнату на занятия ОД!

«Отряд Дамблдора» — так они назвали себя и с надеждой посматривали на зачарованные галлеоны в ожидании знака.

Гарри развернул ткань и протянул Бузинную палочку Даррену.

— Держи, она твоя.

Ему не хотелось признаваться даже себе, но он испытывал толику жалости. Может, годы общения с Гермионой сделали своё дело, и Гарри просто-напросто переживал за редкий артефакт, наследие волшебного мира, сошедшее со страниц детской сказки, или им руководило что-то другое… более глубокое и мелочное. Но Даррен принял верное решение, и Дамблдор бы гордился этим юношей, как гордился Гарри, когда тот оставил в Запретном лесу Воскрешающий камень.

— Жезл судьбы, — пробормотал МакКиннон, взяв палочку в руки.

Гарри знал, что почувствовал друг — тепло и приятное покалывание в пальцах. Деревянная поверхность будто засветилась, как если бы только что вышла из-под руки мастера.

Эта палочка побывала у многих магов, тёмных и светлых, она помогала творить ужасные вещи и великие свершения. Имена её владельцев внесены в кучу учебников, и вот она обрела последнего хозяина — волшебника из обычной маггловской семьи.

— Она спасла нам жизнь, — серьёзно сказал Даррен.

— И не единожды, — согласился Гарри. — Это самая могущественная палочка в мире, но и, сам знаешь, самая опасная.

Даррен невесело усмехнулся. Он снова посмотрел вверх, где в кронах деревьев перешёптывались листья.

— Знаешь, мой друг из Дурмстранга, когда у него что-то не получалось, любил вспоминать одну пословицу: «Северный ветер создал викингов». Понимаешь, что это значит?

— Наверное, да, — после короткой паузы сказал Поттер.

Странно, но первое, что пришло ему в голову — старая игрушка на видео-приставке Дадли.

Гарри прищурился и добавил:

— Кингсли надо было выдать тебе шлем вместо значка.

Даррен расхохотался, и Поттер подхватил его смех. Он услышал булькающий звук со стороны озера, обернулся и увидел зелёную русалочью голову над поверхностью воды. Любопытный гриндиллоу быстро спрятался, но Даррен, успев заметить его, немного смутился и прекратил смеяться.

Он ещё раз взглянул на Старшую палочку.

Раздался треск, и Дар смерти был уничтожен.

Гарри завернул обломки в ткань гобелена и вернул на прежнее место. МакКиннон взмахнул своей палочкой, купленной в обычном магазине Старого Света, и перенёс вынутые Поттером камни обратно.

— Думаю, мы оба «викинги», — сказал Даррен с улыбкой.

После стольких лет борьбы и опасностей, стольких потерь друзей и врагов Гарри не мог с ним не согласиться. Он был викингом, переплывшим штормовое море, далеко не последнее в его жизни.

Даррен взлохматил волосы, светлые, как колосья пшеницы.

— Здесь красиво. Конечно, не так как в Дурмстранге…

— Завёл старую пластинку, — шутливо проворчал Гарри.

Они убедились, что камни легли в землю надёжно, и зашагали к воротам замка.

— Я безумно голоден, так голоден, что съел бы сердце Фафнира с ячменной лепёшкой, — поделился МакКиннон. — Моя мама готовит отменные лепёшки! Осталось только совершить какой-нибудь громкий подвиг, чтобы Фенвик наградил меня парочкой выходных.

— Не знаю насчёт выходных и сердец на обед, — откликнулся Гарри, — но в Хогсмиде найдётся пара мест, где накормят даже выпускника Дурмстранга.

========== Глава двадцать седьмая - Монета ==========

Свет падал ровно. Солнце стояло в зените, даря последние тёплые дни в году. Скоро ледяные дожди доберутся и до Уилтшира. Гравий на подъездных дорожках развезёт, окна покроются грязными пятнами, и дом наполнит звук отплясывающей по карнизу водяной дроби. Но какое это имело значение, если Драко твёрдо решил, что не покинет мэнор никогда?

Мать пыталась его расшевелить, однажды даже принесла ему письма от Блейза и Панси. Можно подумать эти эгоисты сами вспомнили о его существовании.

А ещё мать стала говорить с ним о делах. Она взялась за них с мужским подходом, не откладывая в долгий ящик, не запираясь в своей комнате, как бывало раньше — после ареста отца. Нарцисса в мгновение ока разделалась с гоблинами Гринготтса, получив причитающееся ей наследство, оплатила счета, наладила связи со старыми знакомыми с материка, отнёсшимися к ней куда лояльнее старых добрых англичан. Она избавилась от призрака Петтигрю в винном погребе, не дав ему «обжиться», насколько это слово актуально для мёртвого.

Кроме того, в мэноре появился новый домовой эльф, ведь Челли теперь присматривал за Драко и почти не отлучался от него, сколько бы тот его не гнал.

Последний раз Малфой швырнул в эльфа тарелку.

— Убирайся! — вопил Драко. Из-за крика шея напряглась, а поджившая кожа на плече начала трескаться, появилась сукровица. От боли и злости глаза Драко застлали слёзы.

Челли принялся собирать в салфетку осколки.

— Оставь меня, — прошептал Малфой.

К его удивлению домовик не стал возражать и ушёл.

Драко оглянулся на дверь. Несколько осколков фарфора так и остались лежать возле неё на ковре.

Мир Драко сузился до пределов дома, выйти из которого он отказывался наотрез.

Поттер не должен был его спасать. Так он и сказал ему, придя в себя в объятиях плачущей матери, задыхаясь после мучительной аппарации.

— Я сделал это не для тебя, — спокойно ответил тот. — Тебя там не было, Малфой, понял?

Он понял. Его имя ни разу не всплыло в прессе в связи с «пожаром» в Министерстве Магии. Небольшое возгорание в хранилище. Даже Скитер ограничилась двумя колонками в номере, вскользь пройдясь по некомпетентным чиновникам Архива. Чуть больше внимания событию уделил журнал «Придира». Ксено Лавгуд возложил вину за поджог на гнилозубов.

Драко поднялся на ноги, подошёл к окну и закрыл глаза.

Иногда, как сейчас, кожа будто горела, хотя ожоги были щедро смазаны мазью.

Утомительная процедура её нанесения, проводимая изо дня в день, вызывала у Драко особое раздражение. Ведь она бесполезна! Эти раны нельзя излечить. Адское пламя не сравнится с цветами жгучецвета.

Малфой осторожно дотронулся до шеи.

Уродство — всё, что он почувствовал под пальцами, такими же уродливыми, но они хотя бы не болели. Даже во время бесед с матерью, он старался повернуться к ней левым боком, а ладонь прятал.

Шаги, донёсшиеся из коридора, заставили Драко насторожиться. Поступь была тяжелее маминой и сопровождалась мерным постукиванием. Малфой так живо представил отцовскую трость, попадающую то на квадрат мрамора, то на стык между плитками, что едва не кинулся из комнаты.