– Ты сейчас сломаешь толчок, – предупредила Блу, однако не стала сопротивляться, когда Джими обняла ее и прижала к своей внушительной груди.

Джими погладила девушку по спине, сочувственно цокая языком. Блу прерывисто вздохнула. Она не понимала, каким образом эта детская ласка может быть одновременно столь успокаивающей и удушающей. Она радовалась ей и в то же время мечтала находиться где-нибудь в другом месте, с меньшим количеством нитей, привязывающих ее к каждой нелегкой задаче и к каждой печали в жизни.

– Знаешь, Блу, нет ничего плохого в том, что ты хочешь уехать из Генриетты, – сказала Мора из ванны.

Она так точно угадала ее мысли, что Блу не могла понять, почему мать заговорила об этом. То ли потому, что была хорошей ясновидящей, или просто потому, что хорошо знала дочь.

Блу пожала плечами.

– Подумаешь!

– Уехать не всегда значит сбежать, – сказала Джими, чей голос низким рокотом отдавался в ухе Блу, прижатом к ее груди.

Калла добавила:

– Мы не будем думать, что ты ненавидишь Фокс-Вэй.

– С какой стати мне ненавидеть Фокс-Вэй.

Мора шлепнула Орлу по руке: та пыталась заплести сырые волосы Моры.

– Знаю. Потому что мы круты. Но разница между хорошим домом и хорошей тюрьмой на самом деле невелика. Мы выбрали Фокс-Вэй. Мы создали это место – Калла, Персефона и я. Но для тебя это лишь точка старта, а не пункт назначения.

Мудрость Моры отчего-то рассердила Блу.

– Скажи что-нибудь, – попросила Орла.

Блу даже не знала, как сформулировать; она не вполне понимала, чтó вообще имеет в виду.

– Это… такая трата сил. Полюбить сразу всё…

«Всё» действительно значило всё. Дом номер 300 на Фокс-Вэй, своих «Воронят», Джесса Диттли. Будучи благоразумным человеком, Блу подумала, что у нее какая-то проблема с любовью. Нехорошим голосом она добавила:

– Только не говорите «это полезный жизненный опыт». Не надо.

– Я много кого любила, – заметила Орла. – Я могла бы сказать, что это полезный жизненный опыт. И потом, я давным-давно предупреждала, что парни уедут и оставят тебя.

– Орла, – резко сказала Калла, поскольку у Блу вырвался неровный вдох. – Иногда я просто с ума схожу, когда представляю, что ты говоришь по телефону своим бедным клиентам.

– Проехали.

Мора бросила на Орлу мрачный взгляд через плечо и произнесла:

– Я не собиралась говорить про полезный жизненный опыт. Я хотела сказать, что иногда отъезд приносит пользу. Необязательно расставаться навеки. Можно уехать и вернуться.

Джими покачала Блу на коленях. Крышка унитаза скрипнула.

– Сомневаюсь, что смогу поступить в тот колледж, в который хочу, – сказала Блу. – Школьный консультант так не думает.

– А чего ты хочешь? – спросила Мора. – Не от колледжа. От жизни.

Блу сначала проглотила то, что собиралась сказать, поскольку была готова перейти от кризиса и слез к решениям и стабильности. Потом она произнесла – медленно и вдумчиво, чтобы сделать правду посильной:

– То, чего хотела всегда. Посмотреть мир. Сделать его лучше.

Мора, казалось, тоже осторожно подбирала слова.

– Ты уверена, что колледж – единственный способ это сделать?

Такого рода невозможный ответ дал бы Блу школьный консультант, изучив ее финансовое состояние и отметки. Да, она была уверена. Разве она могла изменить мир к лучшему, не выяснив сначала, как это сделать? Разве могла найти работу, которая позволила бы ей накопить денег на билет до Гаити, Индии или Словакии, не поступив в колледж?

Потом она вспомнила, что с ней разговаривает не школьный консультант, а собственная мать-ясновидящая.

– Что я делаю? – спросила Блу. – Что вы видите обо мне?

– Ты путешествуешь, – сказала Мора. – Меняешь мир.

– В твоих глазах деревья, – добавила Калла мягче обычного. – А в сердце звезды.

– Но как? – спросила Блу.

Мора вздохнула.

– Ганси ведь предлагал тебе помощь, не так ли?

Чтобы угадать это, не требовались пророческие способности – достаточно было минимальных знаний о характере Ганси. Блу сердито попыталась встать, но Джими ее не пустила.

– Я не собираюсь кататься за счет Ганси.

– Не надо так, – попросила Калла.

– Как?

– Не злись, – сказала Мора и добавила: – Я просто хочу, чтобы будущее представлялось тебе миром, где возможно всё.

Блу выпалила:

– Например, Ганси не умрет к апрелю? Я не убью своего любимого поцелуем? Это тоже возможно?

Мать долго молчала. Блу вдруг поняла, что наивно надеялась услышать от нее: «Нет, оба эти предсказания могут оказаться ошибкой, с Ганси всё будет в порядке». Но наконец Мора сказала:

– Жизнь не закончится после того, как он умрет. Тебе придется подумать, что ты будешь делать потом.

Блу уже не раз думала, что будет делать потом – именно поэтому у нее и случился кризис.

– Я, во всяком случае, не собираюсь его целовать, значит, он умрет не от этого.

– Я не верю в настоящую любовь, – сказала Орла. – Это концепция моногамного общества. А мы животные. Мы занимаемся любовью в кустах.

– Спасибо за ценное мнение, – произнесла Калла. – Давай позвоним судьбе Блу и расскажем ей об этом.

– Ты любишь его? – с любопытством спросила Мора.

– Лучше бы нет, – сказала Блу.

– У Ганси масса отрицательных качеств. Могу уточнить, если хочешь, – предложила мать.

– Я и так про них в курсе. Целиком и полностью. И вообще, это глупо. Настоящая любовь существует. Артемус был твоей настоящей любовью? А как насчет мистера Грея? Что, предыдущая любовь от этого как бы становится ненастоящей? Только один шанс – и всё?

Последний вопрос прозвучал с максимальной непочтительностью, но только потому, что он был самым болезненным. Блу была совершенно не готова принять смерть Ганси – и уж точно она не могла смириться с тем, что он будет мертвым, а она счастливо бросится в объятия другого мужчины, с которым пока еще даже не познакомилась. Она просто хотела и дальше оставаться с Ганси лучшими друзьями, а в один прекрасный день, возможно, познать его плотски. Это казалось вполне логичным желанием, и Блу как человек, который всю жизнь старался быть благоразумным, страшно расстроилась из-за того, что даже в этой небольшой просьбе ей было отказано.

– Я плохая мать. Я плохая ясновидящая, – сказала Мора. – Я не знаю ответа на эти вопросы. Мне очень жаль.

– Бедная девочка, – пробормотала Джими на ухо Блу. – М-м… как я рада, что ты не стала выше.

– Потому что много плакала, – сказала та.

Калла приподнялась, схватившись за палку для занавески, чтобы удержаться. Вода забурлила под ней. Она выругалась. Орла заслонила голову от потоков, лившихся с рубашки Каллы.

Калла сказала:

– Хватит плакать вместе. Пошли приготовим пирог.

Впятистах милях от Генриетты Ломоньер курил сигарету, сидя в салоне старого парома. Салон был некрасивым, сугубо утилитарным: грязные стеклянные окна в некрашеных железных рамах, всё холодное, как черная гавань, и пропахшее рыбой. От предыдущего дня рождения там остались праздничные украшения, но от времени и тусклого освещения они казались бесцветными и зловеще шуршали на сквозняке.

Глаза Ломоньера были устремлены на далекие огни Бостона. Но мысли Ломоньера устремлялись к Генриетте, штат Вирджиния.

– Первый шаг? – спросил Ломоньер.

– Не знаю, можно ли считать это конкретным действием, – заметил Ломоньер.

– Я бы хотел получить ответы, – сказал Ломоньер.

Тройняшки Ломоньер выглядели почти одинаково. Были легкие различия – у одного, например, были волосы чуть короче, другой обладал примечательной массивной челюстью. Но индивидуальность, которая проглядывала во внешности, они стерли многолетней практикой использования одной лишь фамилии. Посторонний знал, что разговаривает не с тем Ломоньером, которого видел во время предыдущего визита, но братья обращались друг к другу одинаково, поэтому и чужаку приходилось считать их одним лицом. По сути, не было никаких трех братьев Ломоньер. Был просто Ломоньер.