– Да, – ответил Адам.

Он с запозданием осознал, что она, вероятно, хотела обсудить поиски Глендауэра, а не признаться в тайном романе с Ганси. «Что ж, об этом тоже надо поговорить».

– Когда?

– Позвоню сегодня вечером. Хотя нет… я работаю. Завтра после школы.

Они кивнули. Какой-никакой, но план.

Ганси продолжал говорить по телефону.

– Нет, о пробках можешь не волноваться, если только в этот вечер нет розыгрыша лотереи. Автобус? Сколько народу ты ожидаешь? Я не представляю, чтобы… О. Можно задействовать школьный автобус, конечно.

– КЕРАУ!

Блу и Ганси одновременно вздрогнули от этого дикого вопля. Адам, узнав имя, которое Бензопила дала Ронану, посмотрел в небо.

– Господи боже мой, – прорычал Ронан. – Прекрати придуриваться.

Потому что этот звук издала не Бензопила, а маленькая и хрупкая Девочка-Сирота. Она свернулась невероятно маленьким комочком в бесцветной траве за машиной и походила на кучку тряпья. Она покачивалась и отказывалась встать. Когда Ронан что-то прошипел, она вновь завопила ему в лицо. Это был крик не ребенка, а неведомого существа.

Адам уже много раз видел, как претворяются в реальность сны Ронана, и знал, какими свирепыми, прекрасными, пугающими и причудливыми они могут быть. Но эта девочка содержала в себе гораздо больше Ронана, чем все остальные его творения.

Испуганное чудовище.

– Это просто конец света. Напиши мне, если придумаешь что-нибудь еще, – сказал Ганси и убрал телефон. – Что с ней такое?

Его голос звучал неуверенно, словно он сомневался, то ли с ней вправду что-то случилось, то ли она всегда была такая.

– Она не хочет заходить, – сказал Ронан.

Безо всяких церемоний он нагнулся, подхватил девочку на руки и зашагал к краю леса. Теперь, когда ее тонкие ножки болтались в воздухе, стало ясно, что они заканчивались изящными копытцами.

Стоя рядом с Адамом, Блу поднесла руку к губам и вновь опустила ее. Она очень тихо произнесла:

– Ох, Ронан.

Точно так же любой другой человек сказал: «О боже».

Потому что они наблюдали невозможное. Существо из сна было девочкой – и не было; она была сиротой; они не были ее родителями. Адам не мог осуждать Ронана за то, что он столь обширно грезил; Адам и сам имел дело с магией, которую не до конца понимал. Они все воздевали руки к небу и надеялись на комету. С той разницей, что дикая и постоянно расширяющаяся вселенная Ронана Линча существовала в его собственной голове.

– Эксцельсиор, – произнес Ганси.

Они вошли в лес вслед за Ронаном.

Кабесуотер бормотал, старые осенние деревья шипели на разные голоса, исчезавшие среди замшелых валунов. Для всех них это место значило что-то свое. Адам, хранитель леса, был связан сделкой, благодаря которой он стал глазами и руками Кабесуотера. К этому имела какое-то отношение усилительная способность Блу. Ронан – Грейуорен – бывал тут гораздо раньше, чем они все, он успел оставить на камнях свои каракули. А Ганси… Ганси просто любил Кабесуотер, со страхом, с благоговением и обожанием.

Деревья над головой перешептывались на тайном языке, и на латыни, и на испорченной смеси того и другого, с добавлением английских слов. Они совсем не говорили по-английски, когда ребята впервые пришли сюда, но Кабесуотер учился. Быстро. Адам невольно подумал, что за этой языковой эволюцией кроется какой-то секрет. Были ли они первыми англоговорящими людьми, посетившими Кабесуотер? Если нет, почему деревья начали еле-еле говорить по-английски только теперь? И откуда взялась латынь?

Он уже почти видел правду, скрытую за этой загадкой…

– Salve, – поздоровался с деревьями неизменно вежливый Ганси.

Блу протянула руку и коснулась ветки. Она не нуждалась в словах, чтобы приветствовать Кабесуотер.

«Привет», – шелестом отозвались деревья. Листья защекотали пальцы Блу.

– Адам? – позвал Ганси.

– Секунду.

Они ждали, пока Адам сориентируется. Потому что на силовой линии можно было договориться со временем и пространством. Они вполне могли выйти из этого леса не тогда и не там, где зашли. Поначалу действие этого феномена казалось хаотическим, но постепенно, по мере того как Адам все более впадал в ритм силовой линии, он начал понимать, что временные аномалии имеют свои правила, просто не линейные, которые они принимали как данность в обычном мире. Это больше походило на дыхание. Его можно задержать. Можно дышать быстрее или медленнее. Можно дышать в такт человеку, который стоит рядом. Двигаться по Кабесуотеру предсказуемым образом значило ориентироваться на имеющиеся ритмы дыхания. Двигаться с ним, а не против него, если ты хотел вернуться в то самое время и место, которое покинул.

Закрыв глаза, Адам позволил силовой линии на несколько мгновений завладеть своим сердцем. Теперь он знал, в каком направлении она текла под их ногами, и чувствовал, как она пересекалась с другой линией за много миль слева и с еще двумя справа. Откинув голову назад, он ощутил покалывание звезд и понял свое местоположение относительно них. Внутри него Кабесуотер осторожно выпускал лозы, испытывал настроение Адама, как обычно, не пробуя на прочность границы (в последнее время он делал это только в случае острой необходимости). Кабесуотер пользовался разумом и глазами Адама, чтобы исследовать землю под ногами, зарыться вглубь в поисках воды или камней в качестве ориентиров, затем двинуться дальше…

Поскольку Адам много практиковался, он много чего умел, но это… как это вообще называлось? Гадание, ясновидение, магия, магия, магия. У него не просто хорошо получалось – он желал этого, стремился к этому, любил это и был преисполнен благодарности. До сих пор он не знал, что способен любить. Они с Ганси однажды поругались – Ганси с отвращением сказал: «Перестань говорить о привилегиях. Любовь – это не привилегия». Но Ганси всегда был окружен любовью и всегда умел любить. Теперь, когда Адам открыл это чувство в себе, он сильнее прежнего уверился, что не ошибся. Основой основ, источником жизненных сил для Адама была нужда. А любовь казалась привилегией. Теперь Адам чувствовал, что она досталась ему, и не желал от нее отказываться. Он хотел снова и снова вспоминать это ощущение.

И вот когда Адам полностью раскрыл для него свои органы чувств, Кабесуотер неуклюже попытался вступить в контакт со своим магом-человеком. Он взял воспоминания Адама и принялся крутить и выворачивать их, подгоняя к иероглифическому языку снов. Грибы на дереве; Блу, чуть не упавшая от спешки, так она торопилась поскорее уйти; ссадина на запястье; особая складка кожи в точности между бровями (Адам знал, что так хмурился Ронан); змея, исчезающая под мутной поверхностью озера; большой палец Ганси, касающийся нижней губы; приоткрытый клюв Бензопилы и выползающий из него червяк…

– Адам? – спросила Блу.

Он вынырнул из своих мыслей.

– Да. Я готов.

Они пошли дальше. Трудно было сказать, сколько времени понадобится, чтобы добраться туда, где жила мать Ронана – иногда это не занимало ни минуты, а иногда целую вечность, и Ронан сердито жаловался на это, неся Девочку-Сироту на руках. Он попытался убедить ее пойти своими ногами, но она тут же упрямой бескостной кучкой свернулась на земле. Ронан не желал тратить время на борьбу с ней; он снова поднял ее на руки и понес – с очень сердитым видом.

Девочка-Сирота, очевидно, понимала, что слишком сильно дергает за ниточки; пока Ронан шел, толкая ее на каждом шаге, она издала одну решительную ноту, одновременно брыкнув копытцами. В следующее мгновение невидимая птица откликнулась другой нотой, тремя ступенями выше. Девочка-Сирота взяла тоном выше, и другая незримая птица повторила тот же интервал. Третья нота – третья птица. Они перекликались так, пока вокруг не завертелась песня, синкопированный танец, состоявший из детского голоса и невидимых птиц, которые то ли существовали, то ли нет.

Ронан сердито глянул на Девочку-Сироту, но всем было ясно, что значит этот взгляд. Он держал ее крепко и бережно.