И нам не надо было слов. Мне даже не пришлось рассказывать, что случилось. Он чувствовал меня. А я чувствовала поддержку.

Пришла в себя на диване, когда Женя молча вытирал мои спутанные волосы полотенцем. Моя истерика как будто выключилась по щелчку. Я посмотрела на его руки, от локтей до запястий исполосованные моими ногтями, а потом подняла глаза на лицо.

– Я тебя никому не отдам, – первые и последние слова, произнесенные в его квартире в тот день.

И именно они мне были нужны. Не просто «я тебя люблю», а именно «я тебя не отдам». Не могли лгать тогда его глаза, не могли лгать его губы, когда он поцеловал меня, жестко, требовательно, как будто доказывая правдивость слов. Не могли лгать его руки, когда он прижал меня к себе так, что выбивал из легких весь воздух.

Мокрую одежду было тяжело снимать, но нас ничто не могло остановить, когда мы хотели друг друга.

И сейчас я допускала мысль, что все было ненастоящим?

Не может быть…

Не верю!

В ту ночь я видела его в последний раз. И если бы знала, то никогда бы не ушла, то любила бы и отдавала еще больше. Хотя куда уж больше?

А потом он исчез. Абонент недоступен. В квартире никого. И отец, повторявший: «Испугался ответственности и сбежал».

Я не верила. Он не мог.

– Лиля, – вздохнул Арсен. – Нет ни в чем не виноватых людей, – глубокомысленно изрек он.

Нельзя было не согласиться. Никто не безгрешен, но…

Я не слышала, как повернулся ключ в замке, только вздрогнула, когда дверь ударилась о стену, и медленно повернулась. Не знаю, как я смогла устоять на ногах, увидев его.

Все фразы, которые я годами репетировала на случай нашей встречи, улетучились из головы. Да и вообще весь мир вокруг исчез, когда наши взгляды пересеклись. В его серо-зеленых глазах теперь не было той любви, только равнодушие. И лучше бы он вырвал мне сердце голыми руками и растоптал его, чем смотрел так…

– И что ты здесь за драмкружок устроила?

Ледяной голос ударил сильнее хлыста.

Неужели все-таки наши чувства были иллюзией?..

Я не хотел слушать. Даже отошел к столу, но потом вернулся к двери и прислонился к ней спиной.

Блядь, так близко…

Слышал ее голос, каждое слово. И даже верил в то, что она страдала.

Но тут же на смену всей этой лирике пришла злость. Как же, так страдала, что замуж в Штатах вышла! Стоило представить ее в постели с другим мужиком, как хотелось выть и крушить все подряд.

Зачем, черт возьми, ты вернулась?

Арсен пытался ее увести, но если она уперлась рогом, то спорить бесполезно. Все такая же упрямая, все такая же красивая, но уже чужая. И еще спрашивает, в чем виновата?

Несколько раз я останавливал порыв выйти и хорошенько встряхнуть ее, чтобы перестала строить из себя страдалицу.

Лиля, Лиля…

Снова потянулся к ключу и снова остановился. Для начала надо взять себя в руки.

Это все в прошлом, это уже не имеет надо мной власти…

Именно так я себя убеждал и даже поверил в это самовнушение, прежде чем выйти.

Секунда – Лиля обернулась и посмотрела мне в глаза. Пока нас разделяла дверь, я мог только слышать и отказывался верить той боли, которая пропитала ее слова. Но взгляд… Блядь, этот взгляд не мог лгать!

Не ведись, не ведись…

Повторял себе как мантру. Она снова уедет, может, еще за какого америкашку и замуж выйдет, а я буду снова проводить ночи в компании бутылки водки и баб, имен которых даже не запоминал. Я выбирал по принципу «у этой волосы похожие, а у этой цвет глаз», как будто мог собрать по частям ту, которую потерял. Но нет, когда трезвел, понимал, что никто ее не заменит.

И сейчас она стояла передо мной. Уже не восемнадцатилетняя девочка, а красивая женщина. Все те же черты, которые я пытался забыть. Все та же копна непослушных волос.

Мой, блядь, цветочек.

Она сделала шаг ко мне, и я чуть не дернулся ей навстречу. Побледнела, как будто собиралась в обморок завалиться, но не сводила с меня своих зеленых глаз. Она меня снова затягивала в этот омут, и я уже прикидывал, как буду выбираться из него второй раз.

– Пойдем, дорогой, к дяде Дато, – сказал тихо Арсен, хлопнув своего племянника по плечу. – Время обеда.

Я и забыл, что мы с ней здесь не вдвоем. Как будто все вернулось на тринадцать лет назад – и она снова центр моего мира. Мира, рухнувшего по ее же вине.

– Женя…

Мое имя только она умела так произносить, что можно было кончить, не начиная. Но я держался… Пусть вся оборона внутри трещала по швам, но я не сдавался.

Проводив взглядом Арсена с племянником, я нехотя снова посмотрел на нее. Блядь, а мы ведь сейчас действительно остались одни в тех стенах, которые не помнят ремонта, но помнят нас.

Примерно десять шагов, но я физически ощущал ее. Еще шаг – у меня сорвет башню. Я не стану спрашивать, почему все так случилось, какого черта он уехала и даже не позвонила… Не стану спрашивать ни о чем. Я возьму и трахну ее прямо сейчас, чтобы проверить, насколько погряз в этом и есть ли границы у моей одержимости.

Черт возьми! Я только пытался абстрагироваться, а сейчас думаю о сексе?

Она мешала мне быть рациональным. Ее присутствие – яд. Она моя, бля, хроническая болезнь с начавшимся рецидивом.

Ничего, разберемся.

– Женя…

И снова этот голос, эта интонация.

Я боялся, черт возьми, так, что все внутренности скручивались до спазмов. Боялся, что не смогу противиться этому притяжению. Как блядская собачья верность. Хатико недоделанный…

Вложив во взгляд все показное безразличие, на которое был способен, посмотрел ей в упор в глаза, когда она сделала еще шаг ко мне. Мне надо было остановить ее. Ни шагу больше.

– Ну?.. – спросил я, сложив руки на груди.

Растерялась. Моргнула, щекой дернула. А чего ты хотела, дорогая? Что я преданно расстелюсь у твоих ног?

– Женя… – снова повторила она.

– Слушай, это приятно, что ты помнишь, как меня зовут, но я понятия не имею, о чем нам с тобой сейчас разговаривать. Так что я, наверное, поеду.

Снова несколько раз моргнула, но собралась, вздернув подбородок. Ага, никаких сопливых романтических объятий после долгой разлуки.

– Почему ты бросил меня?

Вопрос был как пощечина. Какого лешего?.. Лучшая защита – нападение? Или она себя убедила в том, что я ее бросил, и поверила в это?

– Это я уехал в другую страну? Я в двадцать первом веке ни разу не позвонил? Не перекладывай с больной головы на здоровую.

– У меня не было номера, все осталось в отцовской квартире в Нью-Йорке, – едва слышно ответила она.

– Ага, и все рейсы из Штатов отменили, да?

– Я не могла сразу вернуться.

Пора остановиться, иначе все вопросы, которые мучили меня тринадцать лет, выльются ядерным взрывом. Теперь это неважно. Я смирился и сейчас не хотел вскрывать чертов абсцесс.

– Мне все равно, – медленно, растягивая слова, сказал я. – Мы встречались давно и недолго, потом наши пути разошлись. В принципе, ничего необычного.

Я с такой непоколебимостью нес эту чушь, а она верила. Видно было, что верила.

Пора заканчивать этот разговор. Я столько лет хотел поговорить с ней, вытрясти все ответы, но, глядя сейчас в эти несчастные глаза, не мог найти слов. Вернее, находил, но не те. Мне даже на секунду показалось, что каждое слово резало ее без ножа.

Ни черта! Мне будет еще хуже. Я знал, что заплачу за то, что сказал, бессонными ночами, когда буду прокручивать эти фразы в голове и думать, что могло бы быть по-другому. Но сейчас я испытывал какое-то удовольствие, перемешанное с горечью. Если она хоть на секунду почувствовала то, с чем я жил день за днем, месяц за месяцем, год за годом, возможно, мы квиты.

Ну и почему она молчит?

Лучше бы назвала сволочью, козлом или еще кем-нибудь. А так все равно как будто оставляет что-то между нами незавершенным. Какая-то недосказанность так и продолжает висеть, словно не отдаляя, а привязывая нас друг к другу.