Маркус грустно ухмыльнулся одной из своих любимых песен, которую слышал ещё очень давно. Папа Айзека, его покойного друга, который в прошлом году погиб от рака, часто ставил эту песню у себя в гараже, когда залезал под машину и копошился там почти весь день. Маркус тогда случайно обмолвился, что ему нравится песня, а папа Айзека подарил ему на день рождения диск с несколькими альбомами Стиви. С тех пор Маркус подсел на хорошую музыку, а так же начал плотно заниматься сам, постепенно осваивая фортепиано, гитару и вокал. Но об этом знала только его семья, и больше ни души. Единственный человек, которому он доверил свой маленький секрет, была Джинни, когда он исполнил крошечный кусочек импровизации на её новом синтезаторе.
— Эй, Маркус! — окликнул его Зайон. — Чего с настроением? Не зашёл Стиви?
Бейкер качнул головой, смахивая невесёлые воспоминания, и взглянул сначала на Зайона, а затем на обеспокоенную Джинни. Затем его взгляд упал на гитару, висящую на стене. Он встал с дивана и подошёл к ней плотную, внимательно разглядывая. Джинни и Зайон озадачено переглянулись.
— Это «Gibson»? — поинтересовался Маркус.
— Да, 1992 года. Моя первая малышка, — с гордостью произнёс мистер Миллер.
— Можно?
Джинни с отцом вновь переглянулись, на этот раз, в их взглядах читалось удивление.
— Да, конечно. Только аккуратно снимай, держатель плохо прикручен.
Джинни почувствовала, как её сердечный ритм участился. Он что, собирается играть? Он умеет играть?! Сколько ещё потрясающих фактов она не знает о своём парне?
Маркус уселся с гитарой на кресло, что стояло напротив дивана, и тихо провёл рукой по струнам, чтобы оценить их настройку. Подтянув пару колков, он поднял взгляд на Джинни, обворожительно улыбаясь. «Господи, он смерти моей хочет, у меня же сердце не выдержит!» — безмолвно кричал голос в её голове. Руки вспотели, дышать стало невероятно тяжело, словно это она сейчас собирается выступать на глазах у всех.
Маркус извлёк несколько аккордов вступления в стиле босса-новы, и затем, неожиданно для всех, тихо запел:
«My cherie amour, lovely as a summer day,
Моя дорогая возлюбленная, прекрасная, как летний день,
My cherie amour, distant as the milky way,
Моя дорогая возлюбленная, далёкая, как Млечный Путь,
My cherie amour,
Моя дорогая возлюбленная,
pretty little one that I adore,
прелестная малышка, которую я обожаю,
You’re the only girl
Ты единственная девушка,
my heart beats for,
ради которой бьётся моё сердце,
How I wish that you were mine.
Как бы я хотел, чтобы ты была моей.
In a cafe or sometimes on a crowded street
В кафе, а иногда на людной улице
I’ve been near you, but you never noticed me.
Я был рядом с тобой, но ты никогда не замечала меня.
My cherie amour,
Моя дорогая возлюбленная,
won’t you tell me how could you ignore
скажи мне, как ты могла не замечать того,
That behind that little smile I wore?
Что скрывалось за моей робкой улыбкой?
How I wish that you were mine.
Как бы я хотел, чтобы ты была моей.
Когда отзвучали последние аккорды, Маркус поднял смущённый взгляд на семейство Миллеров в ожидании их реакции на его внезапное представление. Он и не догадывался, насколько прекрасно владеет голосом, ему от природы удавалось это очень легко, ведь он обладал уникальным тембром.
— Ва-а-ау! — восторженно крикнул Зайон, громко апплодируя. — Маркус! Да ты фирмач! Почему молчал?! Пока Стиви жив, он непременно должен услышать, как ты поёшь его песню! Эй, Джин, это же песня про тебя! — обратился он к дочери, после чего восторг на его лице сменился сначала беспокойством, а затем светлой грустью.
Джинни не могла произнести ни слова. Она неподвижно сидела и тихо плакала, глядя Маркусу в глаза.
— Эй, — едва слышно позвал он её, суетливо кладя гитару на кресло. Он подбежал к девушке, присаживаясь перед ней на корточки, и обнял ладонями её лицо. — Ты чего? Неужели настолько отстойно спел?
От его нежной улыбки она расплакалась ещё больше, не в силах вымолвить ни слова, но отрицательно покачала головой, давая понять, что ничего прекраснее в своей жизни ей ещё не доводилось слышать. Вдруг она резко встала, выдавив что-то наподобие «извините», и быстрым шагом удалилась в спальню. Маркус окончательно растерялся. Ему сейчас стоит пойти к ней? Или оставить её одну?
— Дай ей минут десять, девочкам надо давать поплакать, иначе ничего путного от них не дождёшься, — будничным тоном распорядился Зайон, ехидно улыбаясь.
— Я ведь не натворил какой-то лютой фигни? — Маркус нервно провёл рукой по волосам.
— О, нет, поверь, это была совсем не фигня! — убедил его Зайон. — Джинни всегда очень тонко чувствовала искусство. Тот портрет, который висел в её комнате, акварель, кажется? Это ведь твоя работа?
— Откуда Вы узнали?
Зайон усмехнулся своей прозорливости.
— Ты так точно изобразил её лицо, мимику, а всё остальное размыто, фон и вовсе остался белым. Это больше похоже на зарисовку, на весьма определённый месседж, признание. Это похвально, что ты не стыдишься своих чувств, Маркус. Если бы каждый из нас так делал, и делал вовремя, в мире было бы намного больше счастливых людей.
Маркус благодарно улыбнулся, отмечая, что Зайон нравится ему всё больше. Было приятно хоть раз услышать похвалу от взрослых. Он встал с дивана, поглядывая в сторону спальни.
— Я пойду… Спасибо Вам, мне было очень важно это услышать. Спокойной ночи.
Зайон доброжелательно кивнул, пожелав спокойной ночи в ответ.
Когда Маркус вошёл, Джинни лежала на спине, сложив руки на груди. Она уже не плакала, а лишь мечтательно смотрела в потолок.
— Ты в порядке? Хочешь побыть одна? — аккуратно спросил Маркус.
Она повернулась к нему, отрицательно покачав головой:
— В полном порядке. Иди ко мне.
Она протянула к нему руки, и парень, ни секунды не медля, окунулся в её тёплые объятия.
— Прости, что была такой странной, я надеюсь, это не выглядело так, будто я в ужасе сбежала, — с губ Джинни сорвался невесёлый смешок. — Ты так невероятно красиво пел, Маркус, что я просто не смогла этого выдержать. Я не знала, что у тебя настолько потрясающий голос, и что ты умеешь играть джаз на гитаре.
— А я говорил тебе, что ты многого не знаешь обо мне, помнишь?
— Да уж, конечно, помню. Сначала мой портрет, теперь ещё и это. Я уже в предвкушении новых твоих талантов.
— И я не перестану тебя удивлять. Эй, моё выступление ведь было лучше песни Хантера? — полюбопытствовал Маркус, за что сразу же получил локтем в ребро.
— Его песня была милой, она собрала почти двадцать тысяч просмотров на YouTube! — возмутилась Джинни.
— Просмотры не определяют качество продукта, да и оценка «милая» едва ли тянет на четвёрочку, не так ли? — продолжал ехидничать Маркус.
— По сравнению с тобой вообще всё меркнет, — искренне призналась Джинни. — Я ведь знаю эту песню с самого детства, но никогда бы не могла подумать, что она когда-то будет про меня. Я всегда была возмущена тем, что та женщина, которой Стиви посвятил песню, игнорировала его, как она могла?! Он ведь такой милашка.
— Вот и я всё думал, как ты могла не замечать меня…
— О нет, тут ты не прав, я замечала, и мечтала о тебе днями и ночами в тайне даже от себя самой.
— И я о тебе. Но не тайно. Это было невозможно. Даже как-то рассказал об этом Макс и Софи, но, поскольку я не назвал имени, они подумали, что я говорю про Падму. Но мне было уже невыносимо молчать, так хотелось хоть с кем-то об этом поговорить. Это они мне посоветовали «рассказать ей о своих чувствах».
Он мягко улыбнулся, и вдруг Джинни неожиданно прильнула к его губам, зарываясь пальцами в его волосы. Маркус сразу же отреагировал, прижимая её максимально близко к своему телу. Уже через секунду Джинни перебросила ногу и оказалась сверху, Маркус привстал, устраиваясь полусидя, чтобы было удобнее её обнимать, гладить по спине и бёдрам.
