К тому же, ребята были словно «лебедь, рак и щука»: Остин просился в Аквариум Новой Англии, Джинни хотела попасть в президентскую библиотеку-музей имени Джона Кеннеди, а Маркус загорелся идеей посетить Музей изящных искусств, так как он увлекался живописью.

По дороге были съедены десятки тако и бургеров, выпито столько же молочных коктейлей, а в компании царила атмосфера радости, смеха и, конечно же, любви. Как только Остин на что-то отвлекался, Маркус тотчас же увлекал Джинни во внезапный и страстный поцелуй, от которого подкашивались ноги и по коже бежали мурашки. Иногда они слишком увлекались, не замечая времени, и возвращались в реальность только после того, как до них доносился тоненький детский крик: «Фу! Гадость!». Они каждый раз неловко отстранялись друг от друга, смеясь, но никогда даже и не думали злиться на Остина. Они впервые находились в месте, где могли не скрываться от посторонних глаз и не бояться встретить знакомых.

Для Джинни и Маркуса поистине великим удовольствием было не оказаться в музее, в который каждый из них хотел попасть, а наблюдать за восторгом друг друга. Когда они пришли в библиотеку Кеннеди, Джинни сразу же бросилась к книжным полкам с уникальными древними изданиями, наплевав на правила о том, что некоторые из них нельзя трогать голыми руками, только в перчатках, но за ними было далеко спускаться, поэтому она время от времени воровато оглядывалась, нет ли поблизости охранника, а затем снова возвращалась к найденному экспонату, с великой осторожностью, бережно переворачивая пожелтевшие хрупкие страницы. Маркус неподвижно наблюдал за ней, облокотившись на массивный дубовый стеллаж. Непроизвольная лёгкая улыбка коснулась его губ, когда он наблюдал, как тонкие пальчики переворачивают очередную страницу. Ему было плевать на музейные книги, на их ценность, хотя он обожал читать, и именно по этой причине редко пользовался телефоном. Всё его внимание было сосредоточено на хрупкой девушке с необъятной копной роскошных кудряшек, над которой возвышались несоразмерно гигантские книжные полки. Маркус потянулся за телефоном, чтобы запечатлеть такой ценный кадр, но вдруг вспомнил, что у них был договор не включать смартфоны, так как по ним их могут отследить.

— Эй, — шёпотом позвал он какого-то паренька азиатской внешности в очках, — можно тебя на секунду?

Парень на всякий случай обернулся, чтобы проверить, к нему ли сейчас обращается странный незнакомец. Когда он в этом убедился, он подошёл к Маркусу, и вопросительно на него уставился.

— Приятель, я забыл дома телефон, хочу сфоткать свою девушку, пока она не видит, можно воспользоваться твоей камерой?

— Эм… Да, конечно, — нехотя согласился очкарик, протягивая Маркусу телефон.

— Спасибо, чувак, — поблагодарил его Бейкер, не глядя в его сторону. Он сделал несколько снимков, и протянул телефон обратно его хозяину. — Я написал у тебя в заметках свой e-mail, скинь, пожалуйста, как будет время. Буду очень признателен.

Незнакомец лишь сдержано кивнул, молча удаляясь. Маркус был уверен, что тот ему нихрена не скинет. Уж больно забитый какой-то.

Спустя полтора часа, команда двигалась по «пути Свободы», то и дело глядя себе под ноги, чтобы не потерять дорожку из красный кирпичей. Она привела их к следующему пункту назначения, к Музею изящных искусств, где теперь пришла очередь Джинни упиваться не столько красотой картин, сколько человеком, который их рассматривал.

Маркус завороженно разглядывал полотна великих художников, словно одурманенный. Некоторые картины он оставлял позади, едва взглянув на них, но какие-то конкретные произведения искусства настолько сильно цепляли его, что он мог по десять минут под разными углами изучать каждый мазок кисти художника. Так произошло с полотном Джона Копли, где был изображён портрет Пола Ревира, который просто потрясал глубиной теней, в которой Маркус словно тонул, и с холстом Уинслоу Хомера под названием «Сигнал тумана». Рука Маркуса то и дело тянулась к идеально очерченным рельефам волн, которые подбрасывали старенькую деревянную лодку с бедным рыбаком, но сразу же опускалась, так как все картины были закрыты защитным стеклом.

В музее было много разных посетителей, и все они восторгались живописью по-своему, но только Джинни видела переживания Маркуса, которые у него вызывали эти картины. Её завораживало то, как он изучающе наклонял голову, как брови обеспокоено сдвигались к переносице, будто он по-настоящему сочувствовал обреченному на вечную бедность рыбаку. Как его губы растягивались в восторженной улыбке от удивительной тонкости работы художника, которая казалось чем-то невероятным, неподвластным человеческим рукам. «Всё, я совсем окончательно пропала…» — время от времени мелькала мысль в голове Джинни, которая была готова расплакаться от того, насколько идеален был Маркус в своём состоянии восхищения искусством.

— Такой красивый, — неожиданно для себя она произнесла вслух, моментально покрываясь густым румянцем.

Маркус рассеяно повернулся в её сторону, поджимая губы в смущённой кривоватой усмешке:

— Благодарю.

— Чёрт, прости, я не хотела тебя отвлекать, как-то случайно вырвалось, — скороговоркой протараторила Джинни, накрывая горящие щёки прохладными ладонями.

Парень тихо рассмеялся, заключая её в тёплые объятия и целуя в макушку.

— Пожалуй, на сегодня хватит, мелкий уже совсем никакой, — сказал Маркус, кивая в сторону длинной скамьи, на которой дремлющий Остин скрутился в клубочек, привлекая внимание неравнодушных мамаш.

— Ты прав, пошли растолкаем его и домой, на сегодня впечатлений достаточно, — согласилась Джинни.

***

— Эй, детвора! Как вам гулялось?

Зайон встретил детей с деревянной лопаткой в руке, а в прихожую доносился из кухни умопомрачительный запах говяжьего стейка с травами и лимонным соком.

— Очень круто! — выкрикнул Остин. — Сначала мы пошли в огромный аквариум, где рыбы были в гигантской банке высотой в несколько этажей, и там была большая спиральная лестница вдоль этой банки, и представляешь, двигаясь по ней, можно было увидеть на разных уровнях разных рыб, которые и в природе тоже на разной глубине живут, короче, как по-настоящему!

Когда Остина переполняли эмоции, он транслировал всё, что приходило на ум, не заморачиваясь над точностью выражения своих мыслей, но Зайон его понял, и добродушно рассмеялся.

— А потом мы пошли в музей-библиотеку Кеннеди… — начала Джинни.

— И я нашёл там все издания Гарри Поттера! Все, даже самые редкие, которые нигде не продаются! С такими красивыми картинками! — вопил Остин от восторга.

— Да ладно! Вау! — очень натурально подыграл папа Джинни.

— И ещё мы были в Музее изящных искусств, Джинни очень понравилось, — Маркус обратил на неё лукавый взгляд, отчего румянец вновь залил смуглую кожу девушки, а её лицо озарила счастливая улыбка.

От Зайона не укрылись чувства подростков, он видел их насквозь, и всё понял ещё в самый первый раз, когда увидел Маркуса возле дома Джорджии. Они с Джинни всего лишь мило поздоровались, но пробежавшая между ними искра оказалась слишком яркой, чтобы быть незаметной.

— Что ж, здорово! Я рад, что вы хорошо проводите время, ребята. Вам была необходима перезагрузка, — одобрительно кивнул Зайон, возвращаясь на кухню. — Мойте руки и садитесь ужинать, сегодня у нас в меню стейк с печёными овощами.

Ужин папе удался на славу, Джинни не могла припомнить, чтобы Джорджия хоть раз приготовила что-то подобное, такое же изысканное. Судя по лицу Маркуса, ему-то было не привыкать, Эллен часто баловала свою семью всякими деликатесами, хотя, возможно, причина была в том, что Маркус был вполне равнодушен к еде, разве что, кроме тех моментов, когда накуривался травы.

Когда все, кроме Остина, который пошёл спать, устало развалились на диване перед телевизором, Зайон убавил звук и включил винтажный проигрыватель с пластинкой Стиви Уандера.

— Послушайте, молодёжь, что такое настоящая музыка, сейчас она уже давно не в моде, по радио вы такого не услышите, — с любовью протянул Зайон, пританцовывая в ритме совершенно магической песни «Overjoyed».