А не этими. Рисуют коробку с чаем и рады. Да и ту рисуют так себе.

Я же стала рисовать Льва.

Я так сильно скучала по акварели, по потокам воды, размывающих яркую краску, что, когда дело дошло до волос, решила, что пришло время рисовать по мокрому. Для этого хорошо мочат лист, чтобы потом краска расплывалась мягкими лучами. И, конечно, все это течет.

Сначала я услышала, как на меня орут шепотом три человека. Что ты делаешь? С ума сошла? Караул, спасите помогите, все погибло. Или что-то в этом роде. А уж потом увидела, как оранжевые капли барабанят по картонным коробкам с бананами.

– Хорошо еще, что это бананы, а не конфеты! Иначе бы пришлось завтра нам всем делать вид, что намечается серьезное чаепитие.

– Не смешно, Лев. Мы чуть все не попались. Нужно соблюдать правила, Злата!

Правила, правила, везде одни правила, даже порисовать после школы для себя – уже тоже нужно по правилам. Тоже мне подпольщики, андеграунд.

– Я лучше домой пойду, спасибо вам за все. Проводишь меня до двери?

Затараторила я сразу же, как только закончила оттирать бананы и пол. Идти одной через темный магазин хотелось еще меньше, чем сидеть тут.

– Иди вдоль стены, там темная полоса, фонари не достают, и для камер слепая зона. В подъезде, если двигаться очень медленно и пригнувшись, свет и камеры не включаются, мы проверяли. Если все-таки охрана заметит – скажи, что не знала, что нельзя ходить ночью. Или притворись лунатиком.

– Ха, мило. Спасибо.

Лев тихо приоткрыл дверь, и я прижалась спиной к холодному бетону.

Замок щелкнул. Значит, осталась одна. На противоположной стороне площади ходил мужчина в форме. Вдруг заметит? Вдруг это тот самый, который весь день достает меня? Шевелиться было страшно, и я просто замерла, как мышь перед хищником, надеясь, что он меня не заметит, если не шевелиться.

Охранник несколько раз прошел до статуи и обратно к стене, взглянул на наручные часы и скрылся в одном из подъездов.

Уйти я не успела.

Одна дверь подъезда еще не закрылась, как открылась другая, в углу здания. Из нее, словно порывом ветра, вынесло парня в серой толстовке с капюшоном. Он за секунду подскочил к стене, приклеил к ней огромный изрезанный кусок бумаги и стал поливать его краской из баллончика. Потом сорвал, смял, быстро сунул в сумку, достал из сумки еще один баллончик, взмахнул пару раз рукой, и снова распылил.

Я, наконец, пришла в себя и вышла из оцепенения. Нужно бежать. Если этот парень явно знает расписание охраны, то я нет. Он успеет спрятаться дома, а я окажусь на площади одна, рядом со свеженьким граффити.

Перед тем как закрыть за собой дверь подъезда, я не удержалась и посмотрела, что же в итоге получилось у ночного художника.

С бежевой стены смотрела женщина, поглощающая огромную порцию салата большущей вилкой, глаза ее были совершенно пустыми, с блуждающим взглядом, а наверху, вместо прически, он пририсовал открытую черепную коробку, в которой ее, словно кукловод за ниточки, дергал за извилины металлический кальмар. На рисунке, нарисованным черной краской, очень сильно выделялся ярко-красный рот женщины, будто она не салат ела, а пила кровь из этих листьев.

Хотелось бежать в свою комнату, укрыться в ней от всех впечатлений дня, но быстро двигаться было нельзя. Приходилось сжимать свою панику, разгоняющую сердце до бешеной скорости, в маленькую точку в груди и почти ползти до квартиры. Лифт я вызывать побоялась, он же зашумит, внутри зажжется свет. А значит и камеры включатся. Пришлось пробираться до пятого этажа медленно и бесшумно. Гул, раздающийся среди стен, помогал скрыть звук шагов. Только когда мне удалось повернуть ключ почти без щелчка и тихо закрыть дверь, я смогла упасть в коридоре и рассмеяться.

Еще один человек! Тут есть еще один нормальный человек! Такой же, как я!

Надя, кажется, вырывала мои волосы с корнем, чтобы стянуть их в косы. Если я не сбегу и проживу тут три года, я обязательно облысею.

А с другой стороны, это отвлекало. Всю ночь я не спала, сначала стояла в темноте и смотрела, как охрана закрашивает граффити и пытается найти следы того, кто это сделал. Кажется, я даже смогла услышать, что у парня есть какое-то кодовое слово, которым его обозначают.

Потом веселье прекратилось, охранники ушли в свой подъезд, и на улице наступила тишина.

А в доме не наступила. Гул, который я слышала в подъезде, стал немного громче и отчетливей. Будто трубач сошел с ума и играл то, что слышит в своей голове.

Я бросилась включать свет, проверила дома ли родители, надеясь, что если да, то они меня защитят, а потом обреченно бродила по пустой квартире и зажигала ароматические свечки. Запах болота стоял просто невыносимый. Пришлось приоткрыть форточки, а я так боялась, что охранники придут и начнут спрашивать, чего это я не сплю, не я ли это рисую на стенах.

Только убедившись, что есть еще светящиеся окна и бродящие за ними люди, я успокоилась.

Нашла ложку. Навязчивая мысль, что ее надо спрятать надежнее, не покидала меня.

Словно в знак протеста я пошла на кухню, где гул и запах были сильнее всего. Свет же горит, значит не стану бояться, значит бояться нечего.

Я заварила чай и стала его размешивать своей чайной ложечкой, даже не положив сахар. Вот же, милый пушистый медвежонок, не то что эти скользкие кальмары.

Я поела по чуть-чуть всего, что можно было есть ложкой и начала озираться в поисках убежища для Ми.

Вот, например, вентиляция. Пыль на огромной решетке, а значит, уборщица ее не трогает. Теперь нужно просто взять стул, дотянуться, открутить вот этот шуруп…

О господи, я что порезалась? Теплая плотная капля упала на голую ногу.

Нет. Это что-то черное. Пахнет бензином.

Я размазывала пальцами маслянистую жидкость. Видимо, строители что-то за собой не убрали. Откуда они могли еще взяться? Что там внутри? Пыль и пауки?

Со стула было не видно, поэтому пришлось пододвинуть стол и, только встав на цыпочки, я смогла заглянуть в шахту.

Не знаю, правда, можно ли это теперь называть шахтой. Там же целая комната! А в комнату и из комнаты ведет коридор. Узкий и темный, но все-таки там бы легко прошел человек, даже больше меня.

Возможно, я бы даже рискнула залезть туда и пройтись по коридору. Но, во-первых, там было очень темно (и только это уже могло меня остановить), а во-вторых, я увидела, что по стенам и потолку тянутся темные полосы пахнущей бензином темной жижи.

Я спрыгнула и схватила решетку. Так и есть! С обратной стороны она вся испачкана и с нее даже натекла вонючая лужа прямо на бежевый ламинат.

Пришлось положить завернутую в салфетку ложку на проем в стене, прикрыть это снаружи решеткой и быстро закручивать ее, пока не перепачкались обои. А потом всеми чистящими средствами, что были дома оттирать жир и запах, пока не вернулись родители.

Только я прочувствовала как приятно растянуться на прохладной простынке, под мягким одеялом, как радио взревело, настаивая, чтобы я пошла в школу.

Очередь на прическу двигалась медленно. Женщины и девушки иногда спорили кто должен пройти раньше, все нервничали. Только я, зная, что в любом случае останусь последней, немного дремала.

И даже сейчас, когда Надя старалась сделать меня приличной настолько, что аж почти лысой, пока она замазывала тоналкой красные пятна на моем лице и ругалась, что я не пользуюсь кремом и масками, я все равно засыпала.

Солнце слепило не по-октябрьски, отражалось в кальмаре и кривые солнечные зайчики падали на стены. И на одной из них сквозь бежевую краску просвечивало красное пятно.

Сонный мозг дорисовывал то, что посылало ему зрение. То кальмар начинал бежать на месте, то весь дом взлетал в воздух, то вниз на брусчатку вместе с листьями падали парашютисты-полицейские, чтобы забрать меня.

А вот красное пятно расплылось, вздрогнуло и женщина с рисунка заговорила с Надей.

Сон слетел за секунду. Она настоящая. Не галлюцинация от недосыпа.