Она кляла Джорджию, кляла свою уступчивость и давала страшный зарок, что больше ни-ни.

Пока что всё обходилось слабостью и головной болью, от которых Гоша лечила её пуншем. Время шло, следы её магии растворялись, их жизнь проходила так же незаметно для правительства, как всегда. Полицмаги не являлись, и Клара успокаивалась до следующей вылазки Джорджии на закрытые промышленные территории, которые всегда случались внезапно. Как сейчас.

– Прыйихалы! – устало сказал динамик и трамвай остановился у длинной ленты забора, заросшей кустарником.

Клара, прикрываясь открытым зонтиком от дороги, по которой мог кто-нибудь невзначай проехать, ходила мимо вскрытых ворот: сто метров в одну сторону, сто – в другую. Ну и что, что на небе ни облачка. Ну и что, что её нахождение здесь выглядит неуместно и поэтому подозрительно. Она старательно делала вид, что совершает моцион, и зонтик ей сильно в этом помогал. Сколько уже так? Второй час?

Наконец, через неширокий проём между створками ворот полетели железяки, какие-то банки, грузно брякнула металлом доисторическая сумка, похожая на ридикюль Клары, только матерчатая и неимоверно грязная. И следом, извернувшись змеёй, просочилась из щели Джорджия.

«Ну как змеёй… Гусеницей» – зло подумала Клара, упревшая на закатном солнце.

И не зря.

Гошиному бушприту щель оказалась мала – одна створка распахнулась на всю и, подхваченная ветерком, с громким лязгом брякнулась о воротину. Грохот раздался такой, что не только полицмагия, но и сам председатель правительства герр Шляйфмен, наверное, услышал.

Однако победоносный вид Джорджии, прижимающей к груди прямоугольный предмет, поверг Клару в трепет и заставил забыть о шуме.

– Это что – книга?! – с суеверным страхом вымолвила она.

Гоша радостно кивнула:

– Ещё какая! Кларисса, ты и представить не можешь, как нам повезло! Там библиотеку не до конца увезли. Осталось одна коробка, за дверью. Видать, торопились, не заметили.

Клара оглянулась и прикрыла зонтиком Джорджию.

– Ты же понимаешь – если нас кто увидит с книгой – это срок! – прошипела она. – И не откупишься!

Джорджия кивнула. Клара хотела было завизжать, чтобы она немедленно! Сию секунду! Вернула книгу туда, где взяла!

Но глаза у Гошеньки в этот момент были такие… Такие… Клара вспомнила, сколько раз Гоша выручала её, и язык сам собой произнёс:

– Надо срочно спрятать, чтобы никто не увидел!

Вытряхнули из старой сумки хлам, запихнули туда книгу, прикрыв рваньём. Всё железо кое-как засунули в бабушкину крокодиловую кошёлку и, приседая под тяжестью раскопанных Гошей «сокровищ», двинулись к трамвайной остановке.

Когда Клара, уставшая и разбитая дневными страстями, вернулась домой, город уже нырнул в темноту улиц, освещённую редкими огнями.

Неудержимо тянуло лечь и дать отдых ноющим от тяжестей рукам и натоптанным ногам. «Возраст – единственное, над чем магия не имеет власти» – говаривала бабушка, и в такие моменты Клара частенько её вспоминала. Голова гудела, отчего она никак не могла как следует бояться злополучной книги, которую нашла Джорджия.

Но у неё было ещё одно дело на сегодня – разобрать бабушкины комоды и найти «настоящие» деньги – Гоша таки вызвала слесаря, который «работает руками и головой», а не «волшебными пассатижами», и завтра реанимирует «старушку-батарею».

«Я сама, как эта ржавая, доживающая свой век, развалюха» – думала она, пиная в гостиную упирающийся пуфик.

Она села у первого из трёх массивных комодов. Пуфик прогнулся под тяжестью, ножки разъехались, изогнулись сильней в поисках устойчивой низкой посадки. Глубоко вздохнув, Клара открыла самый нижний ящик – кажется, в прошлый раз именно здесь ей попадалась шкатулка со старинными монетами.

Первое, что она вытянула из плотно забитого ларя – газовый тёмно-лиловый шейный платок, свёрнутый в опрятный конвертик, когда-то утерянный среди множества разбросанных вещей, да так и забытый. Ах, Боже мой, сколько же прошло лет! Он ещё хранил аромат духов, которые тогда ещё можно было достать по великому блату. Клара приложила прохладную тончайшую ткань к лицу, вдыхая остатки былой роскоши, как из складок платка выскользнуло что-то миниатюрное, металлическое и легло прямо в ладонь. Серьги! Фамильная драгоценность Райхенбахов! Так же, как и платочек, забытые где-то разиней Клариссой, внучкой Гретхен, урожденной Райхенбах, в крови которой теплилась ещё королевская кровь. Мгновенно щёки и уши загорелись, как тогда, при нотариусе Гофм… Шехф… Хартманн – да! Точно! Зачитывал длинный список бабушкиного наследства, среди которого и эти серьги. Клара думала, что потеряла их, не хватило духу признаться бабушке перед смертью, и она сгорала от стыда, потому что пропали серьги именно после Лёнечкиного концерта, а она, одурманенная его голосом, совершенно не помнила, как просаживала таюни и как возвращалась домой.

Она прижала позеленевший от времени ажурный металл с голубыми каплями карбункула к горячей щеке и всхлипнула.

– Мой маленький друг, – повысило голос радио в кухне, – уже девять вечера. Пора чистить зубы, пить молоко и ложиться спать.

– И то верно, – вытерев набежавшую слезу, проворчала Клара, – так и до утра не управлюсь.

Бережно положила серьги на пыльную поверхность комода, вынула один за другим тяжёлые альбомы со старыми фотографиями, которые хранили образы живших когда-то предков, – тут же решила не открывать, чтобы ещё сильней не расстраиваться, положила их рядом на пол. За ними последовала целая стопка маленьких альбомчиков, запечатлевших её с Гошей – надо будет как-нибудь устроить вечер воспоминаний за бокалом пунша. Следом достала пять деревянных шкатулок, в которых аккуратными рядками, словно медицинские карточки в бюро поликлиники, были уложены одинаковые пакетики, подписанные непонятным разлапистым бабушкиным почерком – её святая святых – разнотравье и химические препараты, только одной ей известные, ибо почерк Гретхен никто, кроме неё самой прочесть не мог. А экспериментировать с незнакомыми препаратами Клара ни за что бы не решилась.

Наконец, она выудила на свет записную книжку, в мягкой дерматиновой обложке, высохшую и потрескавшуюся от времени, с обтрёпанными краями и переплётом, но крепкую, пухлую от вклеенных в неё дополнительных листков. Кулинарный блокнот бабушки! Странно, что он здесь. Клара совершенно точно помнила, что хранила его на кухне, листая время от времени в попытках разобрать бабушкин почерк.

Она задумалась. Перевернула несколько страниц – с виду тот самый. Прошла на кухню и проверила навесной шкаф, где обычно хранила его. Нет блокнота. Кинула взгляд на бабушкину фотографию на столе – Гретхен, с королевской осанкой, чёрными волосами, стянутыми в пучок на затылке, ястребиным взором чуть раскосых тёмных глаз с сеточкой добрых морщинок, взирала как всегда строго, чуть нахмурившись, плотно сжав тонкие губы.

В этот момент в дверь позвонили. Клара от неожиданности выронила блокнот из рук, кинула недоумённый взгляд на часы и поспешила открыть.

На пороге стояла Джорджия. Бледная, с онемевшим, как от большого горя, лицом, бескровными губами и неподвижными глазами, смотрящими в никуда. Обеими руками она прижимала к груди прямоугольный пакет.

– Гошенька, Боже мой! Что случилось?

Джорджия сфокусировала взгляд на Кларе, губы дрогнули.

– Заходи, не стой в дверях, – заторопилась Клара.

Джорджия молча перешагнула порог, скинула туфли и прошла в кухню. Села на табурет у стола, по-прежнему прижимая к груди свёрток.

– Что? Что? Да говори же! – от непривычного молчания подруги Клара запаниковала.

Наконец, Гоша выудила из пакета ту самую книгу, которую нашла днём в развалинах, положила на стол и раскрыла, демонстрируя причину расстройства: ёршик аккуратно вырезанных страниц посреди книги – добрая треть или больше.

– Хочу напомнить вам, мои маленькие друзья, что печатные книги запрещены в обиходе распоряжением правительства номер два-два-три-пять-ноль, – проснулся вдруг Николаша.