Аппарат щёлкнул. По экрану поплыли неоном строчки неоплаченных счетов:

– Услуга «Дивное шило». Кредит 5 мес. – 1 020 таю;

– Услуга «Дивные пассатижи». Кредит 11мес. – 1 725 таю;

– Мытьё парадных – 380 таю;

– Вывоз мусорного контейнера – 633 таю;

– Уборка территории – 547 таю;

– Поездки на транспорте 8 раз – 40 таю;

– Покупки в «Гурмано-тау» – 5 930 таю;

– Покупки в «Бархатная кофейня» – 2 745 таю;

– Благотворительная помощь «Бархатной кофейне» – 1050 таю;

– Покупки в «Йота-снедь» – 1 730 таю;

– Такси «Шустрый ёж» – 415 таю;

– Остаточное электричество – 31 таю.

– Остаток: 1143 таю.

«Спасибо за визит. Ждём вас на следующей неделе» – промурлыкал сытый голос терминала, выплюнул длинную итоговую ленту, и обнулился. Жерло вновь призывно зажглось зелёным.

Клара приходила в себя. Вот тебе и «недурно».

Хапуги!

Едва не плача, она надела очки на нос и проследовала к выходу.

«Всего доброго, фрау Райхенбах!» – уважительно проквохтало на ресепшене.

То-то же! Райхенбахи никогда в должниках не ходили! Величественно кивнула в ответ и вышла на полуденное солнце.

«Зато по всем счетам оплачено, – бодрилась Клара. – Протяну как-нибудь до следующей недели, а там загуляем с Гошей!»

Она сняла очки, подождала, пока летняя зелень, дома и тротуары обретут очертания и, дрожа подбородком, поспешила на остановку. Силы покинули её вместе с таюнями. Колени слегка тряслись.

Завернув за угол, она наткнулась на очередь из йот. Единственное, выходящее в неприглядный двор, приёмное окно – роскошные покои Жилкоммага только для тау! – осаждали разъярённые квартплатой обделённые магией жители.

– Повторяю! Квота на этот месяц закончилась! – раздавался осипший от крика голос из зарешеченного окна. – Только двадцать дней! С двадцать первого по тридцатое полный тариф! Полный! Тридцать первое в этом месяце оплачивает «Волшебная курочка»!.. Не ко мне вопросы!.. В администрацию идите!…

Клара ускорила шаг. Возмущение йот было понятно – многие из них не получали должной поддержки своих тау, а некоторые вообще тау не имели, и вынуждены были работать. Очень давно, рассказывала бабушка, трудовое законодательство защищало права трудящихся. Но после того, как с появлением магии «экономика дала дуба», правительство отменило всё, что хоть как-то ограничивало работодателей, чтобы сохранить их вымирающий класс, включая налоги и штрафы. Йоты оказались один на один в борьбе за достойную оплату труда и проигрывали битву.

Голосом рябого председателя Шляйфмена Правительство гундосило:

– Государство в полной мере заботится о наших йотах: даёт квоты на коммунальные услуги, субсидирует сети «Йота-снедь», чтобы сделать продукты доступными, обязывает тау проявлять заботу о своих подопечных и так далее. Йоты должны быть благодарны за это и сами стараться выстраивать отношения со своими тау, работодателем и государством…

Всё это было гнусно, несправедливо и унизительно. У Клары, как всегда, от этих мыслей страшно разболелась голова. Срочно в кофейню!

Гоша, наверное, уже заняла столик. Как это она вдруг собралась? «Развлечение для капающих магией мещан» – говорила она. А вот, поди ж ты, тоже захотела приобщиться к искусству сладкоголосого Лёнечки.

Клара решила не тратиться на такси. Нажала на кнопку вызова трамвая на столбе остановки и держала, пока из динамика не раздался квакающий от злости металлический голос:

– Очекайтэ!*

Через пару минут подкатила красный шестиместный вагон. Антенны, утратившие электрический ток, уныло свисали с боков.

«Как же это я так сильно потратилась на такси? – думала Клара, подрагивая в дребезжащей железом коробушке трамвая. – Неужели подлец «Ёж» поднял цену и не предупредил?» Она вспоминала, куда ездила последнюю неделю, загибая пальцы. По всему выходило, что ездила действительно много, и «Ёж» даже дал скидку.

«Что ещё за благотворительная помощь в «Бархатной кофейне?», – недоумевала она. Но и тут память заботливо подкидывала размытые фрагменты Лёнечкиных концертов.

Вдруг всплыла перед глазами строчка из терминала и, лихорадочно порывшись в ридикюле, Клара вытащила на свет чековую ленту. Пробежав глазами, злорадно щёлкнула по ней пальцем.

– Точно! Какое ещё остаточное электричество, а?! – злорадно выплеснула она гнев в жаркий от солнца салон. – Тридцать лет уж как его нет! Не существует больше! Будьте любезны! Ещё и остаточное!

– Если у тебя провода по квартире проложены, то так оно и есть, милая.

Клара подпрыгнула на месте и обернулась. На сиденье позади неё сидел сухой старик – седые волосы пушком обрамляют лысую маковку, глаза, как у бабушки, добро улыбаются.

– Ох… Э… А я думала, я одна тут, – смутилась она.

– Ничего они поделать с этим остаточным электричеством не могут. Гуляет по проводам, – говорил старик.

– Скажите.. Э.. Герр..

– Кауфман!

– Герр Кауфман. А как-нибудь можно от него избавиться, от этого проклятого остаточного электричества?

Динамик над ухом Клары ожил, прокашлялся и сердито фыркнул:

– Фрау Райхенбах! Прыйихалы!

Только сейчас Клара заметила, что трамвай стоит, двери открыты, и она задерживает движение. Подхватила ридикюль и, не спуская глаз со старика, поспешила к выходу.

– Только реконструкцией, – с готовностью торопился Кауфман. – Только брать и выдёргивать к чертям собачим эти провода! – он рубанул сухой ладошкой воздух.

– Но это Жилкоммаг опять? – опешила Клара.

– Фрау Райхенбах! Ваша зупынка! – плюнул динамик.

– Иду-иду!

– Можете и своими силами, – старичок повернулся вслед Кларе. – Только у вас мало времени. Торопитесь! Скоро правительство примет две тысячи седьмые поправки, и тогда только через Жилкоммаг!

Клара соскочила с подножки отъезжающего вагона и обернулась. Трамвай был пустой. Кауфман словно растворился в мареве жаркого трамвая, но старческий голос продолжал неугомонно вещать:

– Месяц у вас от силы, а то и меньше. Торопитесь!

– А я говорю вам, что выкупила сто тринадцатый столик! – услышала Клара громкий голос Джорджии. Судя по всему, она была взбешена до крайности.

– Гражданочка! – монотонно отражал атаку привыкший к скандалам дюжий швейцар-вышибала. – В правилах заведения ясно по белому указано, что йоты посещают кофейню во время концертов и представлений только в сопровождении тау, во избежание причинения невзначай вам же травм, моральных либо физических, или не дай боже увечий.

– Я тебя сейчас изувечу, плешь тараканья!

Выдержка швейцара дала брешь.

– Причинение оскорбления или иного вреда при исполнении служебных обязанностей наказывается штрафом в размере…

– Голубчик! Голубчик! – поспешила вмешаться Клара, наскоро творя расслабляющее заклинание, – всё в порядке! Эта фрау со мной! Со мной! Я просто немного задержалась!

Нижняя губа «голубчика» тряслась от обиды, он не собирался оставлять глумление над собой просто так.

– Оскорбление, сударыня – это знаете ли…

– Ах, право! – хихикнула Клара, очаровательно улыбнувшись. – Это вовсе не о вас! – она многозначительно стрельнула на изображение радушного Исайи Майера, хозяина кофейни, который брился налысо, скрывая солидные проплешины. – Не вы же, в самом деле, придумали эти дурацкие правила!

Майера не любили, особенно те, кто на него работал. И швейцар, просияв, потребовал предъявить билеты. Джорджия, с трудом сдерживаясь и сверкая глазами, выдвинула тяжёлую нижнюю челюсть вперёд и молча протянула билеты.

– Всё в порядке, фрау! – швейцар дал дорогу и слегка поклонился. – Приятного вечера.

Он щёлкнул пальцами, открывая в куполе проход.

Несмотря на то, что время было слегка за полдень, как только Клара с Джорджией ступили за пределы защитной магической сферы над кофейней, резко спустились сумерки. Это означало одно – концерт начинается. Клара, забыв о том, что хотела отчитать Гошу за скандал, вступила на территорию искусства и вдохнула атмосферу, пропитанную Лёнечкиным талантом. Самой большой мечтой её было хоть раз оказаться рядом с ним, или вовсе на его месте.