Кларисса, скользнула взглядом поверх белоснежных балясин террасы, по ласковым песочным изгибам пустынного пляжа и поплыла счастливым взором, щурясь от солнца, на границу голубого с голубым, к восхитительному сочетанию воздушного небесного и тяжёлого морского.

Торопиться некуда – вся ночь впереди.

Она отломила позолоченной ложечкой кусочек семифредо, прослоенный кусочками меренг и только поднесла ложечку с оплывающим на солнце божественным лакомством ко рту, как в глубине виллы раздался раздражающий телефонный трезвон. Кларисса поморщилась: про телефоны в контракте не было ни слова. Или было?

Звук разрастался и становился громче, телефон словно нёсся по зеркально-начищенному паркету виллы на колёсиках прямо к ней, требуя отложить все дела и немедленно взять трубку. Воздушная одухотворённость пейзажа застыла и потемнела, граница голубого с голубым покрылась глубокими трещинами. Первым отвалился нижний кусок с песчаным пляжем.

Да что б тебя!

Бросив семифредо, она закрыла уши обеими руками, пытаясь удержать рассыпающуюся на глазах картинку блаженного счастья. Но звук проникал сквозь ладони и разрастался. После упавшего в замершее море осколка солнца, остальной ландшафт вспучился, растрескался и ссыпался разноцветной мозаикой, оставив Клару в серой мгле.

Она открыла глаза.

Телефон звонил и звонил надрывно, заполняя истрёпанную временем квартиру. Лихорадочно, неистово проникал сквозь стены, плотно притворенную дверь спальни, пробирался в комоды, под плинтус и пожелтевшие наличники, содрогался в пяти рожках пыльной люстры, заставлял хрустальные бирюльки дрожать и жалобно позвякивать в ответ.

Клара застонала, закрыла глаза и попыталась не обращать внимания на телефон – авось перестанет звонить. Но через минуту, прикрыв одной рукой ухо, вторую вытянула вперёд, встала с кровати, и, пошатываясь, шагнула в сторону «передней».

Давно белёные стены, скрипя дранкой, распахнули дверь и растянули дверной проём, пропуская не совсем ещё проснувшуюся Клару, встали на место, шурша штукатуркой и выплёвывая известковую труху.

На буфете, видавшем не одно поколение Райхенбахов, бился в судорогах дисковый телефон с изящной накладной трубкой. Ярко-красный, раскалённый от натуги, новенький и блестящий, до сих пор включённый в розетку, хотя электрический ток уже давно стал историей, он требовал всем своим видом немедленно прекратить это издевательство и ответить на звонок.

Властный голос Джоржии Гайсинг взорвался в голове Клары энергичным аккордом:

– Ты спишь? Кларисса! Немедленно проснись и ответь, сколько денег у тебя есть?

– Каких денег? – упоминание о грубых материях вытянуло Клару из сказочного забытья, выбранного накануне из новинок сновидений Северного Жилкоммага*.

– Не таюней*, Клара, настоящих денег! Из бумаги, с водяными знаками! Лучше красных расцветок, или зелёных, можно с портретами. А ещё лучше, если это будут монеты времён Королевы Анны, что показывала нам в детстве незабвенная Гретхен фон Райхенбах. Таюнями ты никого не удивишь!

– Вспомнила. Когда это было… Я вообще не знаю, есть ли у меня такие деньги, – растерянно пробормотала Клара, шокированная утренней экспрессивностью подруги. – А нам кого-то нужно удивить "настоящими деньгами"?

– Да, Кларисса! Да! – радостно кричала в трубке Джорджия. – Я его нашла! И он готов прийти и провести осмотр!

«Он?» Неизвестный мужчина в её квартире? Не из Жилкоммага?

– Какой ещё осмотр? – Клара сконфузилась от собственного дрожащего голоса.

– Да слесарь же! Вчера говорили. Батарея в твоей кухне!

От неожиданности Клара села бы прямо на пол, не поднырни предупредительный пуфик на изящно изогнутых ножках под зад хозяйки, будто там и стоял.

– Настоящий слесарь? Гоша, ты уверена? Не аферист?!

– Да нет же, не аферист! Проверенный человек! Готовь денег сколько сможешь. Пошарь в бабушкиных закромах, наверняка что-то осталось.

– Где ж ты его?… Откуда? – от волнения Клара начала заикаться.

Трубка затряслась от смеха, выпрыгнула из рук и закачалась на упругом, свёрнутым в тугие колечки, проводе.

– Погоди, – крикнула Клара трубке, – я сначала в Жилкоммаг схожу!

– Впустую, Кларисса! Жду тебя в двенадцать у Южной кофейни! – неслось из трубки бодрым Гошиным голосом, не принимающим возражений.

Как только Клара зашла на кухню, радио на подоконнике ожило и ласковым голосом «Николаши», как назвала его бабушка в честь одного сказочника, жившего лет двести назад, захлёбываясь, поспешно заворковало новости:

– Мой маленький друг, здравствуй. Знаешь ли ты, что отныне кофе, который ты так любишь пить в Бархатной кофейне на Южном, будет обходиться на пятнадцать процентов дороже? Да – да!

– Почему? – расстроилась Клара.

Утро не задалось: прерванный такой чудесный сон и теперь это!

– Ну как же, дружок, – терпеливо ответило радио, – кофейня рассчитана только на жителей Южного района. Поварам приходится готовить больше кофе и марципан, если его посещаете вы – жители Северного района, Лёнечке надрывать сильней голосовые связки, а Жилкоммагу убирать больше мусора.

– А, вон что! Куда ж без этих, – проворчала Клара. – Не вей хандру, Николаша. Лёнечку я не оставлю, хоть подними они цену в два раза! – и критическим взглядом окинула злополучную батарею.

На чёрной от ржавчины трубе наливалась капля. Бесформенный сгусток грязно-коричневой влаги жирел, отвисал брюхом, отрывался от торчащей окалины и возмутительно звонко плюхался в миску. Краска облезла ещё при жизни бабушки, в трёх местах появились мокрые пятна, а значит, и они скоро просочатся.

Под неспешное бубнение «Николаши» о погоде на курортах, Клара немного поразмышляла над тем, что это за бурая жидкость в батарее, откуда, и, главное – куда она течёт. И что гарантийный срок последнего «ремонта» ещё не вышел. А значит, имеет право на гарантийное обслуживание… Чего? Ремонта батареи? Да, наверное, так.

Для похода в Жилкоммаг Клара выбрала самое крепкое платье – бабушкино. Фасон необратимо устарел. Но пошито оно было ещё из той ткани, которая носилась куда дольше нынешних – может «джерси» или «креп» – кто теперь знает? – и ремонту подвергалось примерно раз в год. Новейший текстиль на такое неспособен – после трёх-пяти применений теряет лоск и истирается до дыр. «Чинить» его требуется куда чаще.

А с этим – после «дивного шила»* прошло больше месяца, а платье совершенно новенькое. Ну и что, что фасон. Кто сейчас на это смотрит.

Клара оделась, свернула поблекшие блондинистые кудри в пучок, сложила в бабушкин ридикюль крокодиловой кожи (редкая и очень дорогая вещь!) могуто-камень, кредитку, очки (тоже бабушкины – реальность в них расплывалась, но зато эти курицы на ресепшене смотрели на Клару с уважением), линялую блузку с оторванным рукавом.

– У мусорного контейнера грозовая туча. Не забудь зонтик, малыш, – поспешно объявил Николаша.

Захватила зонтик и «вышла в свет».

Двор стареньких трёхэтажек, расположившихся кружком вокруг огороженной разноцветным штакетником детской площадки, встретил Клару скандалом.

– Неси в свой! – кричала расфуфыренная тау* Грета, преградив мусорный контейнер упёртыми в бока руками. Вокруг неё собралось искрящее частыми короткими молниями тёмное облако. Вон он что! Опять йоты* из пятого в наш контейнер мусор кидают.

– В какой свой?! – визжала в ответ София. – Какой свой?! Я в свой и несу! Тут один контейнер на всех!

– Посмотри кругом, флюрограмма слепошарая! В третьем есть контейнер, в четвёртом есть, в нашем, втором, есть. Заведите себе свой и хоть живите в нём. Вам, засранцам, там даже лучше будет!

Тучка переместилась над Софией и, треснув для острастки, брызнула дождиком. Клара открыла зонтик и, прикрывшись им, прошмыгнула мимо. Стыдно то как!