Зазвучала музыка, вяжущая мысль, усыпляющая. Борис Глебович разомлел и вдруг поймал себя на том, что верит каждому слову Авгиева и, более того, – вполне готов стать его коллегой. Он хотел взнуздать это странным образом нашедшее на него легковерие, даже пробурчал свое всегдашнее скептическое «ну-ну», но прозвучало оно так неубедительно и слабо, что он, сдавшись, внутренне махнул на все рукой и предался какой-то необыкновенной расслабляющей неге.

– Вспомнил! – толкнул вдруг его в бок дантист Мокий Аксенович. – Я точно вспомнил! Вы слышите?

– Что? О чем вы? Не мешайте! – Борису Глебовичу вовсе не хотелось отвлекаться и разговаривать.

– Я вспомнил, где видел этого прохиндея! – торопливо зашептал Мокий Аксенович. – Он гипнотизер! Я у него на сеансе был. Когда в Новгород ездили на экскурсию, мы с Гришкой Палкиным на его представление и попали. Едва выбрались, он там такое вытворял, мерзавец!

– Что? О чем вы? – смысл последних слов дантиста каким-то чудом дошел до сознания Бориса Глебовича, и он невероятным усилием воли выдрал свои мысли из вязко-смоляного потока чарующей разум речи Авгиева. – Что ж вы раньше-то… Бежать отсюда надо! Бежать! – по всей видимости, он выкрикнул это слишком громко, так что обратил на себя внимание и охранников, и самого Авгиева.

– Да потише вы! – прошептал дантист, но было уже поздно. Главный консультант неведомо как вдруг оказался рядом с ними и положил руки на их головы.

– Оставьте свои сомнения! Забудьте! – проговорил он медленно и твердо. – Отныне вы полностью доверяете Фонду и мне! Спать! Вы безмятежно спите! На счет «пятьдесят» вы, и все присутствующие в зале, проснетесь и почувствуете себя счастливыми! Раз, два… – он начал не спеша вести отсчет. Борис Глебович и его сосед в это время действительно безмятежно спали…

Проснувшись, Борис Глебович все забыл: и свои опасения, и предостережения дантиста-стоматолога. Да тот и сам все что знал, из головы просыпал, и более не вспоминал… А зал, переполненный счастьем и радостью, спешил выразить благодарность всем работникам Фонда. Даже охранников старички и старушки хлопали по плечам и пытались пожать их мужественные руки.

– Внимание, господа! – пресек вдруг эту вакханалию восторгов Авгиев. – Прошу всех пройти в канцелярию для оформления договоров. Не спешите, не толкайтесь, каждый получит все, что ему причитается.

Процедуру заполнения бумаг Борис Глебович запомнил смутно. Позднее он пытался прояснить для себя: читал ли он то, что подписывал или нет? Не прояснил – как корова языком память вылизала. Лишь названия документов в голове сохранились: доверенности, договора, обязательства… А что в них? Бог весть…

– Завтра в одиннадцать утра отъезд, – объявил Авгиев после завершения всех юридических процедур, – сбор здесь в девять тридцать. Едем двумя группами: одна в Положню, вторая в Половинкино. Списки персонального состава групп завтра будут объявлены. Вещи с собой брать только самые необходимые, остальное получите на месте. Все, прошу не опаздывать. Повторяю: завтра… всем… быть… здесь… в девять часов тридцать минут утра, – последнее Авгиев произнес раздельно и твердо, словно гвозди забивал.

Борис Глебович заметил, что все его коллеги-подписанты одобрительно закивали. Никаких возражений! И у него самого по поводу происходящего не возникло не единого сомнения. Полдня на сборы, и назавтра с единой парой сменного белья – неведомо в какие края, причем навсегда? Что ж тут особенного! Квартира, имущество? А зачем они ему там? Там – счастливая старость… Одним словом – все нормально!

Далее все было как во сне: приехал домой, собрал вещи, документы и на боковую… Проснулся, хлебнул чайку, запер квартиру, ключ в карман (его еще надо сдавать) и вперед к «счастливой старости»… Точно в девять тридцать прибыл на место…

На перекличке выяснилось, что не явился некто по фамилии Федулов. Авгиев дал команду выяснить причину его отсутствия. Звонили домой – безрезультатно.

– Узнайте номер телефона соседей и работайте, работайте! – приказал Авгиев молодым референтам и строго предупредил: – Через час, кровь из носа, надо выехать, с нами Сам поедет!

Главный консультант нервничал, референты дергались, бегали туда-сюда, лишь охранники сохраняли спокойствие и бдительно блюли порядок, не давая пенсионерам разбредаться. На черном лимузине приехал Нечай Нежданович, сразу оценил нервозность обстановки и молчком остановился в сторонке. Гендиректора сопровождала непривлекательной наружности дама бальзаковского возраста. Низенького роста, чернявая, большеносая, с маленькими, глубоко посаженными глазками, с узкой полоской обезкровленных губ, она сразу напомнила Борису Глебовичу нахохлившуюся ворону. И звали ее для этого подходяще – Вероника Карловна Киваева. Но голос… Как только Борис Глебович услышал ее голос, у него приключилось головокружение, едва не закончившееся обмороком. Дама приблизилась к Авгиеву и нежно прощебетала:

– Дорогой Митридат Ибрагимович, не могли бы вы объяснить, что у вас происходит? Вот-вот прибудет Коприев с прессой, да и Нечай Нежданович переживает. С него ведь спросят!

– Пусть прочистит свое поддувало ваш Нечай Нежданович! – грубо отрезал Авгиев, но тут же несколько смягчился: – Простите, Вероника Карловна, ей-ей не до вас. Сейчас решим вопрос – и в автобусы! Все будет окей!

Борис Глебович не вникал в смысл разговора, но голос Вероники Карловны – это была стрела прямо в сердце! Разве можно забыть столь сладкозвучное воркование? Положительно нет! Борис Глебович пошатнулся и стал нащупывать рукой телефонную трубку. Нимфа? Его вчерашняя телефонная нимфа? Ворона! Тьфу… Экая игра природы – всадить ангельский голосок в этакое чудо в перьях! Да уж, обмишурился… Ладно, главное, в остальном все нормально – впереди счастливая старость…

Наконец вопрос с пропавшим Федуловым разрешился. Один из референтов доложил Авгиеву, что, по словам соседей, с бедолагой ночью случился инфаркт, по коей причине он и был доставлен неотложкой в кардиологию городской больницы.

– Ну, я же говорил, все будет окей! – усмехнулся разом успокоившийся Авгиев. – Никакого вам НКВД! Мотор отказал у деда, и все недолга – обычное у стариков дело. Никакого провала! Наше дело правое!

Все происходящее Борис Глебович видел каким-то отстраненным зрением, словно его это ровным счетом не касалось. Нет, он не потерял способность думать, и думал весьма здраво о чем-то постороннем, но все, что касалось фонда «Счастливая старость», лиц, в нем состоящих, а также вся совокупность событий с ними связанная, словно покрылось толстым слоем какой-то сахарной ваты, склеивающей на этом участке сознания его мысли. Все хорошо, все нормально, все правильно – никакой критической оценки! Коллеги-пенсионеры насчет происходящего, похоже, пребывали в такой же эйфории: знакомились, поздравляли друг друга – едва не обнимались.

Референты еще раз провели перекличку, собрали ключи от квартир и домов, потом разделили пенсионеров на две группы и стали рассаживать в двух подкативших красных «Икарусах», под лобовыми стеклами которых стояли таблички с указанием направления движения: в первом «Положня», во втором – «Половинкино». Борису Глебовичу выпала «Положня» и это его вполне устроило, поскольку ни о том, ни о другом месте он ровным счетом ничего не знал. Уже расположившись в салоне, он заметил огромный серебристый «Мерседес», в котором, по всей видимости, прибыл долгожданный Коприев. Но самого зама Главы не рассмотрел: тот лишь на мгновение выглянул через опущенное стекло, помахал всем рукой и опять скрылся за темной тонировкой. Авгиев уселся в другой автобус, не дав пенсионерам никаких успокоительных указаний, отчего Борис Глебович сразу ощутил легкое безпокойство. Надутый шарик счастья начал как-то незаметно сдуваться, и неприятные колкие мыслишки стали, нет-нет, пощипывать и покалывать его и без того больное сердце. «Да нет, да нет же!» – гнал он прочь сомнения. Между тем автобус покинул городские пределы, вырвался на дорожный простор и с крейсерской скоростью устремился в неизвестность. Теперь она… нет, не пугала, но настораживала. Слой сахарной ваты истончился и почти не связывал мыслей. Сейчас он уже сам успокаивал себя: «Все будет хорошо! Да и как же может быть иначе?» Чуть остудив себя от волнений, он сосредоточился на дороге…