Сергей Борисович даже завел для своих подопечных пони! Иппотерапия снижает агрессию, способствует выработке гормона роста и эндорфинов, гормонов радости, пробуждает желание любить и заботиться. Пони по имени Фунтик был очарователен. Рыжий, толстый и всегда довольный жизнью, он быстро стал всеобщим любимцем и гармоничной частью пейзажа, спокойно пасся на отведенном ему лужке и время от времени позволял кормить себя морковкой и наглаживать.

Пони был куплен, в основном, для самого маленького пациента лечебницы, которого звали Сенечка.

Щуплый беленький мальчик, почти прозрачный, по мнению Сергея Борисовича был гениальным художником. Когда психиатр смотрел на его рисунки, он каждый раз поражался недетской точности взгляда и какой-то своеобразной, иногда тревожащей, глубине. Вчера Сенечка принес ему рисунок, который назывался «Три кота».

Обстановка комнаты была передана очень детализировано. В правом углу – окно с белой занавеской. По левой стороне шли в ряд кровать, тумба, стул, стеллаж с пустыми полками. Лишь на одной из них стояли какая-то миска и что-то вроде стакана. На стене две картины. На потолке люстра. На кровати две подушки и черный кот, свернувшийся калачиком. Он был маленький. Неужели Сенечка знает законы перспективы? Передний план занимали два других, тоже черных, кота. Они были уже покрупнее. Один лежал на пуфе, отвернувшись от зрителя. Другой смотрел прямо на тебя. Или в монитор? Перед котом на полу лежал открытый ноутбук. Надпись ASUS, проводок с мышкой. Все было фантастически реалистично. Рядом на триподе стояла видеокамера. Лицо у кота было человеческое.

Набросок производил странное впечатление. Сергей Борисович ощутил, как что-то тоскливо заныло внутри, и еще раз всмотрелся в ровные карандашные линии. В рисунке совсем не было жизненной энергии. Никакой детской радости. Только четкое логическое и пустое в сути своей уравнение. Дано: две картины, две подушки, три кота.

«Интересно, – подумал Сергей Борисович, – он очеловечивает котиков или наоборот, намекает на то, что люди становятся как животные, просто чуть более цивилизованные, с компьютером и прямыми эфирами для самопрезентации».

У Сенечки было редкое заболевание.

Вернее, само заболевание нередкое – шизотипическое расстройство8. Но оно обычно встречалось в более взрослом возрасте, так что случай Сенечки был уникальным. Помимо бредоподобного фантазирования, у мальчика случались панические атаки и тяжелые приступы истерик. Он долго, громко и страшно орал. Больше всего это было похоже на одержимость, но родители Сенечки (папа – владелец строительной фирмы и мама, молодая художница) религию отвергали и требовали у Сергея Борисовича научного объяснения припадков, во время которых их сын валился на землю, и извиваясь, полз, прокладывая маленькими детскими пальчиками чудовищной глубины борозды и издавая нечеловеческие звуки хриплым басом взрослого мужчины.

Походил он в эти моменты на невиданное и опасное животное, и приближаться к нему не хотелось. Особенно агрессивно он молотил ногами в сторону медсестры, которая пыталась сделать ему укол. Как только видел ее, начинал выть так страшно, что у всех присутствующих шевелились волосы. Потом успокаивался. Ничего не помнил. Просто падал и спал полчаса тяжелым сном усталого шахтера. Затем встряхивался, выпивал стакан молока и становился снова милым ребенком, любителем котиков. Невозможно было себе представить, что в этом хрупком беззащитном тельце могла таиться такая безумная звериная сила.

Он жил в клинике с няней, Светланой Георгиевной. Шестидесятилетняя вдова генерала, она после смерти мужа не могла усидеть дома. Деятельная натура двигала ее к поиску общения. Дети уже выросли, и она взяла на воспитание внука своей давней подруги по консерватории. Они с Сенечкой и рисовали вместе, и пели, и в бадминтон играли. Много времени проводили на конюшне.

Светлана Георгиевна научилась седлать пони и водила его под уздцы по поляне. Сенечка сначала деловито хлопал Фунтика по шее и затем, вздымая одну руку (другой он крепко держался за специальную ручку на луке седла), командовал: «Впер-ред, Фунтик! Напр-раво! Налево!» Потом возвращался в комнату и, утомленный переживаниями, блаженно засыпал. Учился он тоже здесь. Светлана Георгиевна обучала его чтению и математике. Родители навещали Сенечку раз в неделю. У них был еще один сын, родившийся недавно, и все свободное время они уделяли младенцу. Сенечка радовался их приезду, показывал, как он гарцует на коне, и потом всю неделю рисовал картины счастливой семьи. Когда не орал.

«Три пациента плюс Светлана Георгиевна плюс Валентина, то есть нет, минус Валентина, у нее же пост, плюс Ирина плюс Пал Евгеньевич плюс я – семь. Надо сказать Валентине, чтобы сегодня заказала семь обедов», – подумал Сергей Борисович. «А, нет! – вдруг вспомнил он. – Плюс еще один. Восемь».

Вчера доктору позвонил один из попечителей учреждения, известный актер, который щедро жертвовал на благотворительность. Когда-то Сергей Борисович с ним намучился. Лечился тот от алкоголизма и изводил всех в клинике своими приступами нарциссизма.

– Деточка, а подайте мне шляпу, – требовал он у Ирины, уронив шляпу на пол. – Вы же понимаете, мне негоже кланяться, я же народный.

Когда он решил подшиться и уехал, все вздохнули с облегчением. Сергей Борисович долго его не видел-не слышал, только регулярно получал неплохие суммы. А вчера актер снова возник из небытия.

– Сережа, – голос в трубке был какой-то…просветлевший, ясный.

«Не пьет. – Подумал Сергей Борисович. – Молодец».

– Слушай, я понимаю, что как-то сейчас не время, но очень надо. Понимаешь, надо. Посмотри одну бабушку, а? Только не спрашивай, кто она. Ради меня, а?

Сергею Борисович усмехнулся. Наверняка на том конце провода народный приложил обе руки к груди и послал ему свой «фирменный» проникновенный взгляд.

В лечебнице содержались родственники очень обеспеченных людей, и Сергей Борисович этой просьбе не удивился. На свой страх и риск он согласился принять пациентку во время объявленного локдауна.

– Чему вы учите?

– Ничему. Я считаю, что никто не может научить человека чему-либо. Человек учится всегда сам. И то, в каких условиях проходит обучение, какие у него учителя, какие спутники встречаются ему на дороге познания, зависит исключительно от качеств ученика. Его намерение, жажда знаний, горение сердца создают те обстоятельства, в которых может раскрыться духовный и творческий потенциал творца.

(Из дневника Марии).

На следующее утро новая пациентка сидела в его кабинете, сложив руки на коленях, как примерная девочка в школе. Ясные зеленые глаза, не поблекшие с возрастом, с любопытством и каким-то тайным весельем осмотрели комнату. Огромные окна, огромный письменный стол из темного дуба, два кресла по разные стороны стола – для врача и для больного. На столе задником вверх лежала фотография.

– Я не человек, – сказала она и пронзительно посмотрела ему в глаза. Он понимающе кивнул. Все это было ему знакомо. Слышал миллионы раз.

– Ясно. А кто? – Он сделал приглашающий жест рукой. – Продолжайте, пожалуйста. Что было дальше?

Она прикрыла глаза и начала говорить, погружаясь в воспоминания.

– Я ощущаю себя неким облаком энергии, индивидуальность присутствует, но формы своей не вижу. Как будто я летаю по разным этажам или пространствам, и все они выглядят как черные дыры или даже сущности, трудно описать… да, скорее, сущности, потому что они живые. И вселяют неимоверный страх. От них идет темная энергия, жесткая, тревожная, липкая. А моя задача – наполнить их светом… А как я это делаю, и сама не знаю, что-то из себя надо… в себе как-то перевернуть, чтоб перестать бояться. Какая-то внутренняя работа должна произойти в душе. Надо принять происходящее, преобразовать страх и весь этот негатив, который от этих миров идет.