12

– Одевайся. Мы идем хоронить тетю Зою, – сказала бабуля.

– Ба…А что значит хоронить?

– Тетя Зоя умерла.

– Умерла?

Впервые я услышал, что кто-то из людей помер. Я видел дохлую собаку. Видел дохлую крысу во дворе. Но никто из людей еще при мне не умирал.

– Почему умерла?

– Все люди умирают когда–нибудь. Тетя Зоя не исключение.

– И я умру?

– Одевайся и не болтай лишнего.

– И что теперь с ней будет?

– С кем?

– С тетей Зоей?

– Ничего. Положат тихонько в гроб и в землю закапают.

Мы собрались и пошли.

За рынком у ворот автобазы остановились. Под деревом лежал человек. Он лежал вниз лицом, широко раскинув руки.

– Пьяный, – сказала баба Тоня. – Видишь, какой он грязный. Будешь плохо себя вести – станешь на него похож.

Человек не шевелился. Обычно пьяные шевелятся. А этот был неподвижен.

– Он умер, – сказал я. – Его надо похоронить.

– Нет. С какой стати ему умирать?

Бабуля слегка пнула его ногой. Человек зашевелился.

– Это же Барбоша, – обрадовался я.

– Кто?

– Барбоша. Из нашего дома.

– Какой еще Барбоша?

– Из первого подъезда.

– А ты откуда знаешь?

Она еще раз толкнула его носком сапога.

– Нет. Это не он.

– Он.

– Ты разве не видишь …Это другой человек!

– Я вижу. Это Барбоша.

– Говорю тебе это не он. Идем отсюда.

– Это он. Я узнал его ботинки.

– Мало ли таких ботинок.

– Это его ботинки.

– Вся страна в таких ботинках.

– Нет не вся.

– У отца твоего такие же точно ботинки.

– Нет. У папы без шнурков. А эти со шнурками.

– Со шнурками. Без шнурков. Пошли. А то тетю Зою похоронят без нас.

– А она там не замерзнет?

– Кто?

– Тетя Зоя.

– Где?

– В своем гробу под землей?

Наконец пришли. Возле дома и в прихожей топтались незнакомые люди. Разговаривали шепотом.

– Стой здесь. Я сейчас, – сказала бабуля.

Что происходило внутри – трудно было разглядеть. Мне стало скучно. Зачем меня сюда привели?

Вдруг из глубины дома раздался крик Аэээ..Уууу.. Потом еще и еще. Я ни разу не слышал таких отчаянных воплей.

Все вокруг оживились. Видимо это кричала тетя Зоя. Хотя нет. Как же она могла кричать, если она умерла. Но может мертвые тоже могут кричать перед тем как их закопают в землю? Дальше я не понял, что со мной произошло. Вдруг ни с того ни сего я сам заорал: Аааааааа…Уууу…Заорал так, что аж в ушах зазвенело. Но конечно не так громко как тетя Зоя.

Бабуля выскочила во двор.

– Ты чего? – всполошилась она.

Стоящий рядом старичок покачал головой:

– Это видимо ваш кукушонок?

– Ну да, – подтвердила бабуля. – Наш ссыльный.

Обратно шли молча. Баба купила мне свежий бублик и леденец – петушок. Вот она какая смерть, – думал я. – Сладкая да с маковинкой.

13

В семь лет я угодил в больницу с желтухой.

Меня положили во взрослое отделение. Это была небольшая палата на четверых. Один у окна. Один в углу и какой-то толстяк справа от меня. Толстяк только что сходил в свой железный плоский горшок и подтирал задницу.

– На вот яблоко, – сказал он.

– Спасибо.

Яблоко оказалось кислым и червивым. Двое других соседей лежали под капельницами и разгадывали кроссворд. Один из них, кажется, был геолог. Другой вертолетчик.

– Город, где родился Маяковский?

Никто из них не мог ответить.

– Багдади, – сказал я.

– С какой это стати Маяковский в Багдаде родился, парень? – удивился геолог.

– Багдади – это в Грузии, – уточнил я.

С того момента он не взлюбил меня. Всячески подкалывал. Но я не велся. Плевать я на него хотел.

Утренний обход. Как она вошла – я так и обалдел. Я и не думал, что врачи бывают такие. Поздоровалась. Присела сначала к толстяку, затем к вертолетчику. У кровати геолога задержалась чуть дольше. Он шутил. Она шутила ему в ответ. Вот же дура! Ну и врачиха нам досталась. Как будто шутить с больными обязательно. Разве она не видит, какой он тупой?

Наконец присела ко мне.

– Ну как дела мужчина?

– Хорошо.

Ее руки коснулись моего живота. Я непроизвольно вздрогнул.

– Больно?– спросила она.

– Нет.

– А здесь?

– Нет.

– Не обманываешь?

– Нет.

– Ну ладно.

Кажется, я произвел на нее впечатление.

Все называли ее наша Мэри. Мэри – хорошо. А наша – нет. Я не хотел делить ее ни с кем. Наверное, ей было лет тридцать. Для меня тогда всем взрослым было тридцать лет. Лицо у нее было конечно так себе. Но вот ноги просто класс! У толстяка аж слюни текли от ее ног в чулках на высоких каблуках. Ноги были просто сногшибательные. И походка тоже. По-моему

вся палата сходила с ума от ее походки. Даже толстяк. А больше всех этот геолог.

– Я ее сегодня накрою, – сказал он.

– Кишка тонка, – усмехнулся вертолетчик. – Ты и Ракшасика грозился накрыть, но так и не накрыл.

– Ставлю свой виноград летун против твоей банки меда что накрою!

– Идет.

Они поспорили. Толстяк разбил.

– Сегодня, – завелся опять геолог, – попытаюсь пробраться к нашей Мэри под крылышко. Не привык спать один.

– И я не привык, – ответил вертолетчик.

– Пожалуй, у этой ноги не хуже чем у Ракшасика.

– Не хуже. Лучше даже.

– У этой не хуже. Сегодня я ее накрою.

– У этой ноги лучше. И запах от нее очень приятный. Чем это она душится? Сначала я его как-то не воспринимал. А потом разнюхал.

– Не сумею заснуть, пока не накрою ее. Вот увидишь летун – она не сможет мне отказать.

В больнице вечер наступает рано.

После ужина я размечтался – представил, как я предупреждаю ее об опасности и в награду встречаю ее в своей постели. Все было очень просто. Она выпивает вина, раздевается и ложится со мной под одеяло. Дальше все было сложнее. Я довольно смутно представлял себе где взять в больнице вина и что нудно делать со взрослой женщиной в постели. Но…Но в конце концов она то уж должна знать!

Среди ночи я проснулся. Что-то было не так. Подо мной хлюпала липкая теплая жижа. И запах. Запах бил прямо в нос.

Геолог лежал тихо. Вертолетчик похрапывал. Толстяк сопел и ворочался.

Я закрыл глаза. Открыл. Запах. Я обделался. Вот это да!

Наверное, это все из-за червивого яблока.

Я подождал еще несколько минут – может оно как-то исчезнет? Но оно не исчезало. Что же теперь будет?

Я стянул с себя кальсоны, скомкал простыню. Вытер полотенцем матрас. Засунул все в тумбочку. Полежал немного. Запах только усилился. Стянул у вертолетчика из сумки одеколон. Побрызгал. Меня чуть не вырвало.

Я представил себе картину.

Утро. Мэри входит в палату. Присаживается ко мне.

Начинает принюхивается. Морщит нос. Просто презрительно морщит нос…

Эх! Жаль, что моя болезнь не смертельна. Я готов был умереть. Честное слово. С мертвого – какой спрос?

Выскреб все из тумбочки. Осторожно выглянул в коридор. Никого. Пробежал мимо столика дежурной сестры. Голова немного закружилась. В туалете тоже никого. Включил воду. Эта чертова жижа не так то легко отстирывалась. Пальцы сводило от ледяной воды. Я полоскал и отжимал. Полоскал и отжимал. Наконец коричневые пятна почти исчезли. Я отжал как можно сильнее и двинул обратно. Теперь уж не так страшно – если что скажу – пролил на себя компот. У кабинета дежурного врача на секунду остановился. Там горел свет. Видимо она не спала. Вдруг дверь открылась – передо мной стояла Мэри.

– Зачем ты встал?– удивилась она.

Я не мог и слова сказать.

– Зачем ты встал?– повторила она.