– А куда ездить?

– Да все равно куда. Можно в цирк… мне понравилось в цирке. Или в парк на аттракционы. В лес за грибами или вот за черникой.

– Ты даешь, Киря! Зачем тебе в лесу джип? Ты вот сейчас ходишь по лесу, жрешь чернику, и никакой тебе джип не нужен.

– Да неважно, куда ехать. Главное – всем вместе. Семьей. А ты бы, Сань, хотел бы, чтобы твой отец кем работал? Я бы вот хотел, чтобы мой оказался полицейским или военным.

– Почему именно ими?

– Ну, даже не знаю… Просто мне так кажется, что, когда отец в форме ходит на работу и все его уважают и даже боятся, это очень хорошо. Ну, он будет строгий ко всем и справедливый. Ну, кроме меня, конечно… Меня он будет любить и всему, что надо, учить. Опять же, военные и милиция все вооружены. Я бы хотел, чтобы у моего отца обязательно был пистолет. Мы с ним будем вместе ходить в лес стрелять по мишеням или пустым бутылкам. А мама будет нас провожать и просить быть осторожными. Но она все равно будет волноваться за нас с папой.

– Да. Здорово ты все это, Киря, придумал. Я вот не знаю даже, кем бы хотел, чтобы был мой отец. Ну-у-у… Может, он преподает в каком-нибудь московском вузе студентам науку. Или, например, он там… архитектор какой-нибудь знаменитый. Проектирует частные виллы и даже консерваторию. Нет. Все, я понял теперь, кем будет мой отец. Он будет дирижер.

– Кто? Дирижер? – Киря сделал совершенно круглые глаза, которые у него и без этого всегда были круглыми и удивленными. – То есть чтобы он оркестром всем руководил? На фига, Саня, тебе это надо?

– Вот хочу. Я ж тебя не спрашиваю, зачем тебе сдался папаша с пистолетом? А я вот хочу, чтобы мой был дирижером симфонического оркестра. Он будет с оркестром ездить на гастроли, а я с ним тоже. Весь мир объездим. Я во всех музыкальных театрах побывать хочу.

– Совсем ты, Санек, поехал на своей любви к классике. Ты, по-моему, у нас в классе один, может, даже во всей школе единственный, кто любит это слушать.

– Вот и не один. Люба тоже иногда слушает. Я ей на телефон недавно сбрасывал все мелодии из музыки «Пера Гюнта». И ей, кстати, очень понравилось.

– Че за Перагюнт?

– Это типа сказка про одного парня из Норвегии. А музыку к ней сочинил композитор Григ. Очень хорошая музыка. Просто ты не слышал ее. Если бы ты послушал, тебе тоже, может, понравилась бы.

– Не. Я современную музыку люблю. Рэп.

– Ну, как хочешь. Если надумаешь, я тебе тоже кину на мобилу…

Мы помолчали каждый о своем. Киря присел на поваленное дерево. Все-таки он действительно еще очень маленький и быстро устает. Я присел рядом. Еловая ветка в моих руках то и дело поддевала с ковра сосновых иголок раскрытые шишки.

– Знаешь, Саня… Зря мы все об этом мечтаем. Ну, я про отцов-полицейских и архитекторов, о ласковых мамах. Не будет ничего этого. Усыновляют маленьких, потому что их можно перевоспитать. А нас уже не получится. К тому же мы мальчики. А усыновители любят девчонок. С ними вроде как проще справиться. А нам уже по пятнадцать лет. Никто нас не усыновит. Мы никому не нужны.

И тут вдруг Кирюша заплакал. Даже не заплакал. Просто он тихо заскулил. Его наивные круглые глаза наполнились слезами. Они капали на коричневые сосновые иглы. Я молча сидел рядом и просто ждал, когда несчастный Кирюша выплачет все свое безутешное горе и успокоится. Когда слезы перестали капать, я сказал, чтобы успокоить его:

– Вообще-то, Кирюха, не так уж нам хреново живется. На самом деле, вполне сносно. Немало и плюсов есть. Свободы-то уж точно побольше, чем у домашних. Я вот уже привык в ДД жить. Тяжело, но сносно. Все равно ждать-то нам особо нечего. На себя надо надеяться, и только на себя. Ну и друг на друга. Ты поверь мне, Кирюх… Я всегда готов быть тебе другом. Помогать чем могу. Сочувствовать.

– Да я знаю, Саня, спасибо тебе. Редко кто, кроме тебя, умеет и выслушать, и понять. И я тоже всегда готов ради тебя на все. Ты единственный, с кем я могу об этом говорить… Мы помолчали еще немного и пошли в лагерь. По дороге Киря немного еще хлюпал носом.

Но сейчас как-то у нас стало не принято, что ли, обсуждать свои представления о желанной семье. Все молчат об этом. Как будто вдруг возникло некое внутреннее табу на эту тему. Но все, конечно, очень хорошо понимают, что шансы на усыновление и даже на опеку у нас микроскопические. Мальчик пятнадцати лет – это безнадежный случай. И все же я продолжаю верить. Верить в чудо-чудо, что для меня найдется семья, которая захочет меня взять к себе. Я даже стал читать в интернете сайты, где всякие люди обсуждают, как они выискивали себе детей в детских домах. На что обращали внимание. Но главное – я хотел знать, что для этих усыновителей было самым важным фактором, который заставил их усыновить именно этого конкретного ребенка. Ну, про малышей, которые смотрели наивными печальными глазенками, тянули к мамочке рученьки и просили их забрать, я сразу же пропускал. Это не мой случай. Меня, естественно, интересовали варианты, когда усыновляли именно подростков. Вернее, почему их усыновляли. Никакой закономерности мне найти так и не удалось. Но я заметил, что нередки случаи, когда подростки какое-то время общаются с будущими родителями, типа оказываются рядом с ними в больнице, в походе, или это волонтеры – а потом сами просят напрямую взрослого: возьмите меня, пожалуйста, к себе. И взрослые, которые уже имеют опыт общения именно с этим конкретным подростком, бывает, что и соглашаются.

Если бы я видел пред собой взрослую женщину с мужем, которые ищут себе детеныша, то, наверное, я бы смог как-нибудь там определить, что это за люди, и попытался бы вести себя так, чтобы быть им интересным. Но когда записывают видеоанкету и перед тобой один лишь только оператор, ты должен говорить и изображать нечто такое, что понравилось бы сразу самым разным людям. И простым людям, живущим где-нибудь в селе, и интеллигентным городским откуда-нибудь из Кемерово, одиноким женщинам и моложавым бездетным парам… А это очень трудно – понравиться всем. Вот Витямба как-то умеет это делать, причем непринужденно, даже не прикладывая никаких усилий. Но его решили не снимать в этот раз. Количество видеоанкет ограничено. Это ведь денег стоит. Жребий (или это было решение директора, или попечительского совета) в этот раз пал только на четверых из нашего класса. Люба, Сашка Медведев, Кирюша и я. Все мы ужасно волновались. Ведь это был хоть и микроскопический, но все же шанс. Медведев сказал, что, несмотря на свою ангину и пребывание в изоляторе, все равно будет записываться на видео во что бы то ни стало. И если его медсестра не отпустит, он в окно выпрыгнет и прям в трусах к оператору сбежит… Поскольку этого вполне можно было от нашего футбольного фаната ожидать, то и решено было Сашку временно из изолятора выписать и разрешить ему тоже участвовать с нами троими. Медведев, правда, страшно переживал, что у него немного расцарапана физиономия. Где-то он неудачно приземлился на корявый край мата после очередного броска на самообороне. Сашка, кроме футбола, увлекался и всеми остальными видами спорта: борьбой, скалолазанием, волейболом, лыжами, настольным теннисом, воркаутом и даже бодибилдингом. В общем, лицо у него было довольно заметно поранено. Хорошо, что тут подвернулся – как всегда вовремя – Игоряша. Он зашел в изолятор навестить Медведева и притащил ему мармелад и финики. После спорта на втором месте по любви у Сашки было сладкое. Короче, Игоряша, выслушав стенания своего ученика на несправедливость жизни, немедленно вызвал двух девиц из одиннадцатого класса, весьма сведущих, судя по толстому слою макияжа, в делах маскировки всяческих там лицевых недостатков, для приведения расцарапанной физиономии Медведева в надлежащий вид. Девицы с энтузиазмом взялись за Сашкину морду. Уходя, вечно любящий пошутить Игоряша наказал девицам вовремя остановиться и не красить Медведеву губы помадой, не накладывать ему голубые тени и не румянить в свекольный цвет. Все, как обычно, ржали, и это как-то сняло напряженную обстановку подготовки к съемке.