– И как нам, Игорь Дмитриевич поступить? Ага… точно… Мы так и сделаем… да все здесь. В холле девятой группы сидим… Передам обязательно… Спасибо вам большое! До свидания… Да, я помню… Конечно… Все уже собрались на завтра… Да… Спокойной ночи.
Сашка выключил связь и спрятал свой раздолбанный кнопочный телефон в карман:
– Ну, короче, все нормально. Короче, сейчас надо с телефона Белова переслать на Игоряшин текст для опекуна эсэмэской. И его номер. А Игоряша уже перешлет его со своего телефона, где есть роуминг. Вот и все. Так что все он получит уже сегодня.
У меня все отхлынуло внутри. Я готов был почти расцеловать этого худого вундеркинда, но это сделала за меня его сестра:
– Вот какой мой Сашенька молодец! У него прямо золотой мозг!
Все обрадовались и нахваливали сообразительных Сашку и Игоряшу. Я тут же переслал текст эсэмэски последнему. И второй эсэмэской – переписанный с визитки номер.
– А что еще тебе Игоряша сказал? Что ты там должен передать? И куда это вы завтра собираетесь? – спросил Лапушкина любопытный Медведев.
– Передать просил привет вам всем. Интересовался, как там у Белова все прошло; ну я сказал, что нормально. А завтра мы всем классом вместе с шефами нашей группы идем в центральный городской архив смотреть, как там все устроено, и на выставку документов и фотографий о начале двадцатого века в Новокузнецке. Вот Женька там еще доклад будет делать, исторический.
Сашкину тираду прервал писк моего телефона. Игоряша переслал эсэмэску: «БУДУ ОБЯЗАТЕЛЬНО. В 10-00. УЖЕ ПЕРЕЗВОНИЛ ВАШЕМУ ДИРЕКТОРУ. УРА! ОН ОТПУСКАЕТ НАС ЗАВТРА НА ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ! БУДЕМ ОФОРМЛЯТЬ ДОКУМЕНТЫ В ОПЕКЕ. СПОКОЙНОЙ НОЧИ, САША».
– Слава Богу! – выдохнула сердобольная Люба, – похоже, Саня, скоро ты от нас уедешь… я вот точно по тебе буду скучать.
– И я тоже, – неожиданно заявил Медведев.
– А я не буду. Я буду радоваться, что теперь в комнате буду жить один, не надо будет слушать храп этого соседа, будить его каждое утро! – Витямба захохотал. Не может не сострить, если есть хоть малейший повод. Но я-то знаю, что как раз он будет скучать по мне больше всех. Мы же дружим с пятого класса. Потом я еще, наверное, не меньше получаса рассказывал им всем про этот такой длинный и заполненный до отказа день, про моего опекуна, его жизнь, про что мы говорили и куда ходили. А они все внимательно слушали и то радовались за меня, то беспокоились. Удивлялись. Наивные Кирюшины глаза округлились еще больше, Люба вздыхала, а Машка все время утвердительно кивала головой. Мне было хорошо с ними. Вот так просто сидеть, делиться событиями своего дня, ощущать их сочувствие и соучастие… И я сам, рассказав им все подробно, как-то успокоился, свыкся с событиями, вдруг захлестнувшими мою тихую детдомовскую жизнь. В моем сознании наконец-то все стало раскладываться по привычным полочкам. И самое главное, я наконец осознал, что это случилось! Теперь в моей жизни может произойти (и даже наверняка произойдет) крутой поворот. И у меня будет отец, семья, близкие… И я уеду отсюда домой.
Уже лежа в кровати, я все никак не мог заснуть. Витька, кажется, тоже. Он лежал, повернувшись головой к стене. Оттопыренное ухо смотрело в потолок. Вдруг он перевернулся на спину и, глядя в потолок, спросил:
– Тебе было страшно? Сегодня. Сначала, когда ты только увидел его?
– Не знаю… я весь внутри как-то дрожал. Это, наверное, не от страха. Просто очень волновался. Я никогда так не волновался. Почему ты спросил?
– Так просто… Просто подумал, как бы я чувствовал, если бы со мной такое… как с тобой… я бы, может быть, совсем растерялся.
– Ну, может быть, и с тобой тоже такое может произойти, вот меня-то нашли… может, заберут…
– Нет, Саня, меня не найдут. У меня есть мать. И она сидит; мой вариант на сто процентов непроходной. Все думают, что, как мамаша выйдет, и я сразу к ней, по-любому уйду из новой семьи. А кому это надо? Да и опасаются все брать парня из семьи, где мать в криминале замешана. Зачем такой нужен риск, когда куча таких же, но без матери-зэка и соответствующей наследственности? Да нет уж, мне не светит, как-нибудь уж здесь дотяну. А ты счастливый, Саня. Тебе весь девяносто шестой теперь завидует. Говорят, что мужик нормальный за тобой приехал. Такой будет о тебе заботиться, и, знаешь, это правильно, что он именно тебя выбрал – я бы тоже на его месте только тебя забрал.
– Почему? Разве другие хуже? Кирюха. Сашка Лапушкин? Медведев?
– Хуже, Саня, хуже.
И Витямба снова повернулся лицом к стене и умолк…
За ночь мороз сильно вырос. Утро пришло светлое и немного туманное. Солнце просвечивало через марево. Вылезать из кровати не хотелось. И я решил немного еще полежать, натянув до самого носа одеяло. По коридору забегали наши. Кирюха что-то там весело пищал Медведеву по дороге в умывальник. Витямба повис на дверном косяке, подтягиваясь широким захватом.
– Как спалось, москвич?
Я не ответил, только зевнул и с удовольствием вытянул ноги под одеялом.
– Или ты, может, вообще даже не Москве, а где-нибудь в Австрии будешь жить?
– Да не знаю я ничего! – А про себя подумал, что мне как-то очень нравится вот так ничего не знать. Как это, оказывается, приятно – когда о твоем будущем кто-то будет заботиться. А ты можешь просто расслабиться и побыть ребеночком, за которого все решают родители. – Он вроде про Москву говорил. Но в Вене тоже буду жить иногда. Наверное. И еще в Италию поеду. Там ведь у меня сестра живет, ну, его дочь…
– Здорово! Выберешься из Новокузнецка. Попутешествуешь по миру, завидую. Я бы тоже хотел. И в Москву, и в Вену, и в Италию. И еще в Лондон и Париж.
– Ну, ты еще попадешь туда, просто, может, не сразу…
– Да. Попаду обязательно, я это уже точно решил.
Витямба спрыгнул с двери, схватил свое полотенце и хотел было уже идти умываться, но тут раздумал, подскочил ко мне и с размаху и со смехом начала прыгать по мне задницей. Я стал его спихивать с себя, и он умчался. Теперь это утро стало обычным, и мне сделалось очень хорошо и весело.
…В девять я уже стоял одетый на улице. Под моим деревом. Он пришел вовремя. Закутанный в шарф до самых глаз. Пар поднимался от его замерзшего лица. Идет быстро, и походка легкая. Конечно, не по погоде он одет… машет мне издали рукой. Я ему тоже. Его нижнюю часть лица совсем не видно, но я знаю, что он улыбается. На его лице всегда эта такая удивительная приветливая полуулыбка. Здоровается за руку, но он не дает мне снять перчатку, чтоб я не замерз.
– Ты чего оделся-то? Нам же еще надо перед прогулкой к директору зайти. Очередное разрешение на встречу подписать. И кое-какие другие документы распечатать для опеки. Так что пошли в канцелярию.
Зашли в директорский подъезд и повесили куртку и пальто на вешалку. Директор уже нас ждал. Они поздоровались за руку. И мне директор тоже руку пожал. Он был в отличном настроении. Усадил нас и даже предложил нам чаю. Мы пили все втроем. Я впервые пил чай с нашим директором и в его кабинете. И он вовсе не такой уж строгий. Нормальный на самом деле мужик. Секретарша принесла распечатанные документы. Я что-то подписывал и вполуха слушал объяснения директора, что именно я подписываю. Мне как-то все равно. Я уверен в нем, в моем Евдокимофе. Потом мы вдвоем поехали в опеку. Там почти никого не было. Праздники. Все отдыхают. Но у нас все же приняли документы. Женщина лет сорока пяти задавала мне вопросы: по доброй ли я воле хочу гостевой режим, не заставляют ли меня силой, потом нудно разъясняла мне мои права и что я могу в любой момент отказаться и вернуться в детский дом. Я кивал и говорил «да», но на самом деле почти не слушал ее. Голова была занята другим, и мне казалось, что все это происходит не со мной, а с каким-то другим мальчиком, которого хотят забрать в семью. Но я обратил внимание, что эта тетка, смотревшая вначале на моего Евдокимофа с подозрением, потом явно растаяла, и уже хотела нам по максимуму помочь. Мне было приятно, что мой Евдокимоф такой обаятельный и умный, что может любого расположить к себе, и все его любят, и он всем нравится. На каком-то этапе нашей беседы она попросила его временно выйти из комнаты, так как должна теперь поговорить с мальчиком наедине. Он понимающе закивал и вышел, улыбнувшись нам обоим.
