А тогда была девочка… А тогда была девочка — синеглазка, кокеточка. Ну, такая хрусталинка, лотерейный билетик!.. Все мечтал, все надеялся, а мелькнула ракетою. Отчего ж мы устали так, не постигшие лета? А потом была женщина — безусловная, жаркая. Было губ полнолуние, осязание взгляда… Как же мог я не сжечь себя, разве кто-то бежал, как я, и искал ново-лучшего козырного расклада? И потом были женщины — не чужие, не жадные, годы взявшие ласково и легко, и нелепо. Словно были завещаны, от любви и от жалости, ими: той синеглазкою; той – сгоревшей до пепла. Сердитый дом Давно в мой город я приехал — уж стал отцом, а был мальцом. У нас в квартире было эхо, а за окном – старинный дом. Нештукатуреный и бурый, два этажа, лепной карниз. А за фасадом он как будто обиду вечную хранил. И, видно, потому там часто я слышал женщин горький плач. А дом был словно соучастник их бесконечных неудач. И, видно, потому там жили такие злые пацаны. Они нас били, мы их били — и в этом часть его вины. И в том, что подались в бандиты И гнили в лагерях потом… Я называл тот дом сердитым. Сердитый дом, Сердитый дом. Но время шло. Я юность встретил с девчонкой в платье голубом. И я сказал ей: «Где на свете еще такой – сердитый дом?» Она сказала: «Это правда. Но я живу с рожденья в нем…» И не сказала мне «до завтра». Сердитый дом. Сердитый дом! Фото Жанны Гурвич Землетрясение в Ташкенте — и дом остался в прожитом. Но снова, как на киноленте, Сердитый дом, Сердитый дом. Он в черно-белых снах мне снится. Все, очевидно, оттого, что поселились его птицы под крышей дома моего. 1980 г. История одной любви Цикл стихотворений Люди как люди… квартирный вопрос только испортил их... М. А. Булгаков 1 Опять запуталась луна в переплетеньях винограда. А ты желанна и хмельна — моя посильная награда. И солнечного света – лес, и поцелуя – автострада… Я понимаю: все, что есть, — моя посильная награда. …Но глаз твоих антициклон, и рук сухая деловитость, и время, то, что утекло, — моя бессильная повинность. Но сытость сердца твоего, но черный сок твоей усмешки — и нет меж нами ничего… Моя бесславная кромешность. И вдруг вулкан твоих волос ворвался в горную прохладу. И все, что в этот миг сбылось, — Моя посильная награда! И вновь желанна, вновь хмельна! И торжествует право ночи. Но как распуталась луна? Как много в небе многоточий! 2 Сон и явь, и каждый час разлука. Отчего так пусто без тебя мне? Налетает черная голубка, если нет тебя – со мною зябнет. Что случилось? Стал я уязвим, как колодец, ждущий чью-то жажду. А со мною ты – и я храним ласкою нахлынувшей однажды. Юность потеряла идеал: было все, а то, что есть, дороже. И былой мечты мемориал, милая, тебя затмить не может. А когда беспомощность свою Я отдам уставшими губами, мир в душе опять не познаю — от разлуки это не избавит. Ягоды голубки исклюют… 3 Снова зарево. Рассвет или закат? Объяснились бы… А рядом тебя нет. В это время мы не встретимся никак, мы встречаемся, когда повсюду свет. Вновь стихов моих издерганная вязь, и печали наших глаз сомкнулись вслеп. Тут квартир чужих размазанная грязь — снова вторглись мы в чужой семейный склеп. Нам оставили диванчик и клозет. Я как вор дневной – с отмычкой на любовь. Ах, любимая моя, гражданка «Z», что я делаю с тобою и с собой! Занавесить просишь («стыдно мне») окно… И стремглав сорвавшись («Тороплюсь!»), уйдешь. Удержать тебя? Да разве же дано, если ложь вокруг и в нас сплошная ложь? Сотни тысяч поцелуев я кладу, где ступила ты, должна еще ступить. Чистоту и грязь, и радость, и беду мне, наверное, вовеки не испить. 4 Сколько сорной травы, сколько зрелых плевел! Хлеб любви моей горек, но память пристрастна. Как несносный раввин, что в погром окривел, взгляд пустой в небеса устремляю напрасно. Злое поле мое я засею опять. Но не будет дождя: сухо все во Вселенной. Глаз твоих окоем облакам не объять без смятенья души… Но напрасны моленья. Сразу тысячью жал я посею раздор. Я взлелею его до невиданной распри. Черен мой урожай — черен твой приговор. Ночь забвенья черна… Но и это напрасно. |
