Мысли о том, что он больной человек и что сам нуждается в помощи приходили и покидали ее. В психическом плане Селифан казался абсолютно нормальным человеком, иногда только несколько неуравновешенным, да и то редко. Эмма чувствовала, что он всегда владеет своими эмоциями и гневом, никогда рассудок не теряет, если она вдруг не подчиняется или злить его начинает. Но он добивается своего, из доброго понимающего Селифана превращается в какое-то бездушное существо, безразличное к её чувствам. И именно осознанная его жестокость причиняла ей боль, оскорбляло её по самую душу. А говорил ведь, что любит... При одной только мысли, что он любит её, слёзы накатывали на Эмму, и она не могла остановить их течение. Ведь любовь его была животной, ужасной... не таким на представляла любовь, которую он ей давал и не думала, что он такую любовь мечтает ей дать.
Обо всём этом Эмма хотела не вспоминать хотя бы некоторое время. Но она знала: ей от этого никуда не деться. Селифан придет к ней обязательно ещё. И раз днём едой мучил, вечером иначе будет...
Эмма услышала, как дверь резко захлопнулась, и как ключ вошёл в замочную скважину. Этот звук, который она каждый день по пять-шесть раз слышит, не давал ей забыть ни на минуту о своём безвольном существовании.
В квартире, в той комнате, в которой Эмма провела большую часть своей жизни, обои были тоже серые, как и здесь. Но там они были чистые, приятные для глаз, не угнетающие душу. А в комнате, где Эмма лежала сейчас они были обесцветившимися, местами тёмные, местами светлые и даже жёлтые. А потолок, на которую ей приходилось смотреть иногда целыми днями, находился в ещё более ужасном состоянии. Её шокировал цвет потолка: серо-желтый, почти как обои на стене, - нежели еле держащаяся штукатурка. Эмма поначалу не понимала, зачем же так запустили это помещение? Теперь только осознала, зачем...
...
Вечером того же дня.
- Ну, что, готова встретить меня, как положено? - спросил Селифан, как только вошёл и быстро внимательно осмотрев всю комнату, как будто бы желая убедиться в том, что всё лежит на своих местах, ничего не разбросано, не разбито, не поломано. - Свободен, наконец-то, до завтра.
К этому времени Селифан уже успел запереть за собой дверь и подойти к ней близко-близко, как и желал. Он обнял её, сильно прижимая к груди, обнюхал волосы и замер, словно задумавшись о чём-то. Потом медленно разжал руки, недолго глядя на неё, поцеловал в губы.
Эмма, когда он вошёл, сидела и, как обычно, наклонившись на спинку кровати и о чём-то задумавшись. Впрочем, последнее, может и не было правдой, потому что Эмме приходилось очень часто, целыми днями сидеть одной взаперти, ничего не делая и глядя лишь в одну произвольную точку... Иногда она просто смотрела, чувствуя усталость от необходимости думать. А что же делать иначе, если сидишь в комнате и ни чем не занимаешься? Но Селифана теперь уже мало заботило её такое, столь сложное положение, и он даже не собирался что-либо менять. Ему стало нравиться её безвольное положение, а особенно то, что постепенно и с большим нежеланием, она всё же начинает ему подчиняться. А ведь он больше всего этого хотел, чтобы она слушалась его, слушалась во всём.
Он решил, что сначала получит всё, всё, всё, что Эмма может дать ему и что он может взять силой, прежде чем что-либо изменит. И пока ещё он не был целиком доволен её поведением. Он желал ещё большего её подчинения.
Эмма не сопротивлялась его поцелую. Теперь уже она осознала, что это самое лучшее, что он может сделать. С большим трудом она заставляла себя не противиться ему, не показывать своего отвращения. Эмма не была уверена, что последнее нужно делать, ведь в последнее время ей стало казаться, что Селифану нравится именно то, что он насильно заставляет её любить себя, ему нравится видеть её неприязнь и невозможность сопротивляться. Она так думала, но всё же иногда ей казалось, что он жесток к ней именно из-за её такого неприязненного отношения к нему.
Ни в чём она не была уверена. Не понимала, что же нужно сделать для того, чтобы он изменил отношение к ней?
- Как же мне нравится, когда ты не сопротивляешься мне, - сказал тихо Селифан, сам прервав их продолжительный поцелуй. - Возможно ли, что ты и...
- Нет...зачем ты это делаешь? - прервала его Эмма, стараясь быть как можно менее резкой. Она быстро поняла, о чём он...
- Почему ты не хочешь? Зачем так не понимаешь меня?
- Это ты не понимаешь меня. Мучаешь... - напомнила Эмма, и голос её звучал хрипло толи оттого, что она говорила тихо, толи оттого, что действительно немного простыла. А ещё, ей казалось, что это последствия обеда... но она не обращала на это внимание. Ей легче было говорить тихо, да и выгодно. Эмма успела уже понять, что теперь с ним нельзя говорить грубо и громко, иначе он будет ещё хуже с ней обращаться, станет более жестоким. А она не хотела этого. Боялась.
- Больше всего, знаешь, о чём я мечтаю? ― спросил Селифан.
Он сделал пятисекундную пузу, внимательно сконцентрировал свой взгляд на её глазах, но утвердительный ответ не ожидал услышать. Он планировал сказать и сказал то, что она непременно, по его мнению, должна знать. Он хотел, чтобы она знала это:
- Чтобы ты сама любила меня. Ну, ответь, будешь сама любить меня? - он опять сделал секундную паузу. - И тогда мне не придётся заставлять тебя.
Селифан глубоко вздохнул, как бы от разочарования, ведь она молчала. Он, конечно же, знал, что так оно и будет, но всё же надеялся...и считал, что глупо надеялся на то, что она побоится молчать после того, как он недавно провёл с ней "объяснительный урок" по этому поводу. Он был бы рад любому ответу, даже самому ничтожному. Его молчание раздражало. Хоть Эмма уже очень давно мало разговаривает с ним, он всё же привыкнуть к этому не может, пытается всякий раз заставить её ответить. Чаще всего, конечно же, переспрашивает, и реже добивается этим ответа. Грубостью запугивать её для него уже стало привычным делом.
Сейчас Селифан не хотел так выпрашивать у неё ответ и сам знал, какой он.
Они около минуты оба молчали. И всё это время Селифан смотрел в сторону от неё. Потом он резко повернулся и спросил:
- Будешь сопротивляться?
В эту же секунду он откинул одеяло в сторону, поднял до груди её ночную рубашку и попытался снять то, что было под ней. И сделал это, только не сразу, как хотел. Он встретил сопротивление с её стороны, впрочем, он не удивлялся этому. Селифан привык уже, что она всегда возражает, всегда руками мешает, а он всегда добивается своего...
