Радости, что цветок показал правильные ответы, не возникло.

Первый день каникул проходил уныло. Утром я зашла в гости к Кире, подарила законченную вышивку, и мы вместе повесили ее в гостиной – стены комнаты Киры облепляли плакаты с любимыми корейскими певцами. Но родители собирали Киру в поездку в лагерь, времени до кружка оставалось еще очень много, так что вскоре я оказалась дома, вынужденная есть ненавистный суп.

Передвигая ложкой кусочки мерзких вареных морковки и лука, я заметила в тарелке нечто странное, чего определенно никогда не видела в супе раньше. Зачерпнув ложкой жидкость вместе с чем-то зеленым, я поднесла его к лицу, разглядывая.

Цветок. Крошечный цветок на коротком стебельке с мясистыми, словно накачанными гелем зелеными лепестками. Тут же я различила в супе еще один такой, и еще, еще…

Ложка со звоном упала в тарелку, чудом не забрызгав стол.

– Альбина, ты чего? – наверно, мама хотела меня отругать, но выражение моего лица ее немного напугало.

– Мам, что это в супе… какие-то крошечные цветы… зеленые… – мой голос дрожал.

Мама с тревогой и удивлением склонилась над моей тарелкой, помешала суп ложкой, изучая содержимое, а потом отодвинулась и недовольно посмотрела на меня:

– Дурочка, это же брокколи!

– Какие брокколи??? – я уставилась на маму. То, что у меня галлюцинации – это понятно, но как ей-то могли привидеться брокколи там, где их в помине нет?

– Обычные! Альбина, господи, чего ты на меня так смотришь? Ешь, пока суп не остыл!

– Мама! – я почти плакала, – там нет никаких брокколи! Пап, скажи ей!

Отец быстро посмотрел на меня, на тарелку, но промолчал. Видит, что там нет брокколи, но с мамой спорить не собирается!

– Папа! – я потрясла его за руку.

Он страдальчески вздохнул:

– Вер, ну успокой ребенка.

Тогда мама закатила глаза, но встала, открыла морозилку и положила передо мной целлофановый пакет с замороженными брокколи. Обычные брокколи, зеленые, бугристые, раз в сорок больше тех цветочков, что плавали на дне тарелки. Только усилием воли удавалось держать себя в руках, хотя становилось все страшнее с каждой секундой. Но если этому кошмару есть какое-то обыденное объяснение – я ничего не понимала.

– Половина луковицы в этом пакете лежала, – мама говорила так, словно это все объясняло. Выражение моего лица, наверняка выглядевшее со стороны как тупое, ее взбесило: – Да разуй же, наконец, глаза, Альбина! Ты вообще знаешь, что такое брокколи?! Совсем ничего не соображаешь от своих интернета и вышивания!!!

Отец забубнил что-то успокоительное, а я, как в трансе, развернула пакет, достала смерзшиеся овощи. Поверхность брокколи покрывали крошечные зеленые цветочки, которые я раньше никогда не замечала, потому что мама готовила брокколи в панировке или в какой-нибудь овощной бурде, есть которую не могла меня заставить.

Засмеяться бы от облегчения, что никаких новых глюков не прибавилось, но вместо этого в груди нарастала обида.

В итоге, я все же разревелась.

Слезы пришли внезапно, когда, не выдержав торчать дома, я пришла в кружок задолго до открытия, и никак не останавливались. Чтобы никто меня не увидел в таком состоянии, я спряталась в конце коридора, за поворотом на запертую лестницу, надеясь, что истерика вот-вот пройдет. А когда-то я не верила, что можно так рыдать – не в силах остановиться, и главное, спустя несколько дней после расстроившего события с цифрами на контрольной. Дурацкий случай с брокколи стал последней каплей. Я не могла объяснить причину своего поведения за обедом родителям, и в результате мама решила, что мне всерьез не хватает мозгов. А что будет, если я еще и про галлюцинацию попытаюсь рассказать?!

Слезы хлынули с новой силой, стоило представить будущее. Папа какое-то время будет притворяться, что все в порядке, а мама быстро потеряет терпение, и так истощенное нервной работой, начнет срываться на нем, потом на мне, потом…

Всего лишь один ненастоящий, дурацкий цветок мог разрушить не только мою жизнь, но и всю семью – сегодня я это впервые поняла.

– Альбиночка, что случилось? – Роксана Сергеевна, услышав тихие всхлипы, прошла мимо нужного кабинета, и обнаружила меня в маленьком закутке.

И я не выдержала, стала поспешно все рассказывать.

– Подожди, – женщина взяла меня за руку, и подвела к неприметной двери. Внутри оказалась крошечная комнатушка, видимо принадлежавшая сотрудникам ДК. Обшарпанный стол, несколько расшатанных разномастных стульев, кружки с чайным налетом, коробки дешевого пакетированного чая, банка растворимого кофе и помятая коробка с остатками рафинада – на полках. Какая-то одежда на вешалке, старая пожелтевшая раковина, явно еще советского производства – в углу. Я немного успокоилась, беспрестанно вытирая слезы ладонями. Тетя Роксана вручила мне бумажную салфетку, бесполезную, потому что через секунду она порвалась, как только промокла.

Зашумел электрический чайник, с налетом накипи на носике. Я не хотела пить этот чай, тем более из плохо помытой, всего лишь сполоснутой кружки, но приняла чужую посуду с безобразным блеклым узором и, поблагодарив, отхлебнула кипяток. Как и предполагалось – на вкус терпкая дрянь. Лучше бы холодной минералки… но дареному коню в зубы не смотрят.

– Рассказывай, – выждав, когда я немного успокоилась, кивнула Роксана Сергеевна.

Стараясь ничего не упустить, я принялась излагать события по порядку, стискивая остывающую кружку в ладонях. От горячего чая в и так не холодную погоду, осталось не очень приятно ощущение, но кружка отвлекла, напомнив о симпатичных китайских грелках, которые я присмотрела в интернете. Наверно, только шопоголик от меня прежней и остался…

– И теперь мне понятно, что я так больше не могу, что скоро в правду чокнусь, – подвела итог я. – Помогите мне, избавиться от этого, пожалуйста!

Все это время Роксана Сергеевна внимательно смотрела на меня, но то, чего я так боялась – скептицизма или чего-то в этом роде, никак не показывала.

– Ты правильно решила записывать наблюдения, – мягко начала она. – Постарайся не пропускать ни дня. Я попробую тебе помочь, но обещать ничего не могу. А сейчас нам пора идти. Умойся, полотенце чистое.

Роксана Сергеевна вышла в коридор, ожидая меня снаружи, чтобы запереть кабинет, но когда я привела себя в порядок и вышла, то увидела рядом с ней незнакомую девчонку, мявшую в руках листы бумаги.

Новенькая вышивала причудливые фэнтези-картины: куча оттенков, чье количество и схожесть почти вызывали у меня панику при одном только взгляде, вместо канвы с готовым рисунком – слегка желтоватая, словно от старости, пустая, без единой линии, канва, и схемы, распечатанные на принтере. Не цветные, серые! Пойди, пойми, где что. Только пучки ниток вручную снабжены номерками. Словом – кошмар!

Лике и другим девочкам она сразу понравилась. Послышались разговоры о конкурсах. Мол, хорошо бы прославить где-нибудь наш скромный кружок…

В кабинете сделалось приятно шумно. Я просто запретила себе думать сегодня о проблеме, отстранилась. В этом у меня было немного опыта, в основном благодаря молоденькой стремной учительнице, при каждом удобном случае с надрывом талдычившей классу о важности выбора профессии и душераздирающе повествующей о загубленных жизнях, про которые никто не слушал.

Сейчас, наверно, я бы разрыдалась, окажись она рядом и заведи эту шарманку. Прежнее состояние – невнимательности, пофигизма и равнодушия, теперь казалось чем-то недостижимым и прямо таки благостным. Надо же было умудриться вылететь из него!..

Дома не думать о проблеме оказалось гораздо тяжелее. Все, на что обычно не обращаешь внимания, словно бросалось под ноги, влетало в лицо, догоняло и толкало в спину: голос отца, узоры венок на тыльной стороне кистей мамы, домашние запахи, мебель, даже обои – со всем этим мне грозило расставание, если тетя Рокси не справится с черной шнягой.