– А ты знаешь, почему собаки воют во время Азана? – спросил он Лию.
– Нет, – удивившись неожиданному вопросу, ответила она, – наверное, они просто подпевают. Я видела на Ютюбе, как собаки подвывают хозяевам, когда те поют.
– А вот и нет, – хитро усмехнулся Рамиль, – просто собаки видят чертей, в ужасе мечущихся и разбегающихся во все стороны от мечети во время Азана. Вот и воют, видя такой беспредел.
– Ты издеваешься? – посмотрев на него серьезно, спросила она.
– Мне об этом один уважаемый Хазрат сказал, – не скрывая улыбки, произнес Рамиль.
– Когда это ты с Хазратами успел пообщаться?
– Ну было дело… Пойдём я лучше покажу тебе школу, она находится на окраине.
– Удивительно, почему это мечеть находится посередине деревни, а школа на окраине, – заметила Лия.
– Не знаю, я не думал об этом, – ответил Рамиль, – мечеть ведь недавно построили, раньше на ее месте располагался дом культуры, видимо сейчас вера людям нужнее, чем образование и культура.
По дороге к школе они увидели человека на инвалидном кресле. Он сидел возле старого бревенчатого дома, который выбивался, от основной массы домов, своей неухоженностью. Кривые и почерневшие от времени старые штакетники забора были местами поломаны. В огороде росла лебеда и крапива, а сам дом от старости накренился на одну сторону. Крыша его была покрыта кусками рубероида, а один оконный проем забит фанерным листом.
Человек на кресле сидел с закрытыми глазами, направив свое лицо к дождю. Мышцы его головы иногда подергивались, складки губ выражали удовольствие. На вид ему было лет пятьдесят и сгоревшее от солнца лицо, было все испещрено морщинами. Вероятно так он просиживал здесь целыми днями. Засаленные, грязные волосы торчали завитками во все стороны. По неестественно худым ногам и рукам можно было понять, что они атрофированы ввиду паралича случившего очень давно или если не вообще с рождения.
– Ну, привет Егор! – Громко обратился к нему Рамиль, когда подошел вплотную.
Человек от неожиданности испугано открыл глаза, и стал всматриваться в лицо Рамиля, пытаясь его вспомнить.
– А может ты предпочитаешь, чтобы к тебе обращались по кликухе? – Рамиль говорил жёстко, не скрывая злобы, ладони его были сжаты в кулаки, готовые пуститься в дело. – Что скажешь, Багор? Вспомнил меня?
Выкрикивая последнюю фразу, Рамиль наклонился так, чтобы их глаза были на одном уровне. Человек с недоумением смотрел на Рамиля, видимо непривыкший к такому обращению, он явно не понимал, что происходит.
– Рамиль, пойдём отсюда, – позвала его Лия, стоявшая до этого в сторонке, испугано наблюдая, как ее муж кричит на человека в инвалидной коляске. За десять лет, что они были знакомы, она ни разу не видела, чтобы он на кого-то кричал, считая его эталоном спокойствия.
Услышав это имя, человек изменился в лице. Оно стало наливаться яростью: кривой рот исказился в зверином оскале, в глазах появилась злость, а на шее и лбу вздулись вены.
– Узнал, – уже спокойным голосом протянул Рамиль, продолжал его мучить, – как видишь, я жив и здоров. И ничего ты со мной не сделал.
Он взял его голову двумя руками, наклонился и прошептал в ухо:
– Лучше бы ты тогда сдох, как твой братец! Глядишь, не пришлось бы твоей матери подтирать тебе зад всю твою никчемную жизнь.
Голова человека тряслась в припадке, у рта появилась пена, а из глубины глотки вырывался приглушённый рев. Сейчас он напоминал Рамилю затравленную бешеную собаку, не вызывавшую ни малейшего сожаления. Рамиль демонстративно плюнул в его сторону, затем подойдя к Лийе, взял ее за руку и потянул в сторону школы.
Напуганная происшедшим, Лия какое-то время покорно и молча, шла рядом с Рамилем. Но любопытство пересилило, и она все же спросила его, кто это был и почему он так себя вёл. Рамиль словно и не услышал вопроса, шел весь погруженный в себя. И только когда она уже и не надеялась услышать ответа, он начал говорить:
– Это был самый отъявленный негодяй, когда-либо встречавшийся в моей жизни. Порождение чистого зла. В нем нет ни капли добра или сострадания. Ведь столько лет прошло, половина жизни, а зло в нем только усилилось. Это я увидел в его глазах. Если бы не инвалидность, сколько ещё человеческих страданий могло быть у него на совести.
Рамиль говорил напряжено, сбивчиво, словно вновь переживал трагические события прошлого. Видя это, Лия не стала дальше мучить его своими расспросами, тем более что они подошли к школе, и всё внимание Рамиля было сейчас приковано к ней.
Вид школы был удручающий, блага цивилизации явно не коснулись её. Потемневшая от времени и потрескавшаяся шиферная крыша, облупившаяся краска на старых деревянных оконных рамах, местами заросшие мхом стены из красного кирпича.
«Хорошо, что Фархат Шаукатович не видит этого» – думал про себя Рамиль, глядя на здание. Зато школьный приусадебный участок приятно удивлял. Аккуратные овощные грядки были прополоты и политы, стволы садовых деревьев красиво окрашены, а цветочные клумбы изумляли своим разнообразием. Рамиль с ностальгией смотрел на всё это и никак не мог понять, что твориться в его душе. Ему было радостно и тепло при виде высоких елей и раскидистых яблонь, которые он видел ещё саженцами, а вместе с тем грустно и больно видеть неухоженное здание школы.
– Расскажи мне про Рамиля-школьника, – обняв его сзади, тихо прошептала ему в ухо Лия.
– Про что именно?
– Ну не знаю, про своих друзей. Про Марата, например. Вы же в одном классе учились? Нет-нет лучше расскажи мне про свою первую любовь.
– Я думал ты и сама про себя всё знаешь, – он обернулся к ней и поцеловал в макушку.
– Ну, нет уж, ты так просто не отвертишься от меня. Рассказывай, давай, не будь бякой, – насупившись, она пристально смотрела на него своими голубыми глазами и при этом пыталась больно ущипнуть мужа под ребром.
Рамиль нехотя начал думать, что бы такое ей рассказать. Медленно перебирая в памяти давно забытые события, он начал всё глубже и глубже погружаться в них. И вдруг по мере погружения, воспоминания всё явственней начали вставать перед глазами, а затем они нахлынули огромной тягучей волной и утянули в далёкое детство.
Глава 4.
Её звали Диана. Так представил новенькую классный руководитель, когда она впервые появилась в их классе. Рамиль сначала даже не взглянул на нее, они с Алмазом о чем-то увлеченно шептались, сидя за партой. И только тогда когда она, присаживаясь перед их партой, «специально» как показалось Рамилю, раскинула свои волосы на его учебники, он обратил на нее внимание. Опешив от такой наглости, он больно ткнул ее авторучкой в спину. Диана, взвизгнув, обернулась и вопросительно уставилась на него. Увидев вблизи ее зеленные глаза, он и вовсе растерялся.
Заметив это Алмаз выпалил с издёвкой в адрес новенькой: «Рыжая – бесстыжая! Поаккуратней с волосами, здесь люди сидят». На что та фыркнула и отвернулась. Рамиль только сейчас обратил внимание на ее рыжие волосы. Они словно пышная львиная грива величественно занимали теперь все пространство перед ним, а длинные вьющиеся локоны, будто змеи Медузы Горгоны, сладко спали на ее плечах и спине. Вдруг он заметил, что новенькая наблюдает за ним в маленькое зеркальце, изучая его. И тут же поняв, что ее поймали на этом деле, показала язык, изобразив глупую гримасу. Ещё ни одна девочка не вела себя с ним так вызывающе. А после уроков Алмаз признался ему, что влюбился в неё. Это был первый учебный день нового учебного года в девятом классе. Через неделю всю школу отправили на уборку картофеля.
Ученики и учителя работали две три недели, пока длилось «бабье лето». После того как трактор перекапывал поле, им оставалось только собрать картошку. Обычно на троих давали две борозды длинной порядка пятисот метров. На соседней борозде работала Диана, и Рамиль частенько поглядывал в ее сторону. Надо отметить, что она быстро обрела популярность в школе. Выглядела Диана старше сверстниц, одевалась по-взрослому, при разговоре невольно флиртовала, и не удивительно, что вскоре возле нее начали ошиваться старшеклассники. Что-то зародилось в душе Рамиля с её появлением, такое новое необузданное, сексуальное и вместе с тем нежное и чувственное. Ещё это признание Алмаза в любви к ней, хотя и Алмаз влюблялся с периодичностью в месяц, о чем с регулярностью сообщал другу. Рамилю эти чувства были ещё не знакомы.
