– А от-ку-да? – от удивления я перестал выть, но ещё всхлипывал.

– Из попы.

– Как – из попы?

– Как какашки. Как они выходят, так и косточка выйдет.

Было жарко, и папа уже ходил по двору в чёрных сатиновых трусах. Он показал, как выйдет косточка. Провёл пальцем от горла вниз по груди и животу, завернул за спину – и показал на попу.

– Но я ещё не хочу какать.

– Неважно. Она и без какашек может выйти. Одна.

– Когда?

– Да хоть сейчас. Вот смотри.

Папа сложил ладонь горстью и засунул её сзади в трусы. Он стоял, немного оттопырив попу, и смотрел куда-то вверх. Словно прислушивался к себе изнутри.

Я перестал плакать и зачарованно смотрел на него.

На жаре слёзы мои уже высохли и стягивали щёки.

Папа вздрогнул, икнул – и вытащил руку из трусов.

Кулак его был сжат. Он медленно раскрыл пальцы.

На его ладони лежала вишнёвая косточка!

Она была светлая и чистая, как будто её отчистили от мякоти и сварили.

Я наклонился к папиной ладони, чтобы получше её рас – смотреть…

И машинально понюхал косточку.

Она… она ничем не пахла.

Как и ладонь.

– Видишь, – сказал папа, – она сама вышла. Выскользнула – чистенькая!

– А моя где сейчас? – спросил я. – А ты проверь.

Я быстро сунул руку в трусы и прижал горсть между половинками попы.

– Поищи, поищи…

Я даже пальцами пошевелил. Но там… было пусто и сухо.

– Там ничего нет.

– Значит, ещё не вышла. Ты, когда стрелял косточкой, у тебя сразу получилось?

– Н-нет…

– Вот ты, когда стрелял, то пальцами косточку сжимал?

– Да… – Вот и животом надо ей помогать.

– А ты ещё раз показать можешь?

– Пажжалста!

Отец раскрыл широко рот. Высунул язык. Положил на него вишенку… Он делал всё, наклонившись ко мне, не торопясь. Так, чтобы я всё хорошо рассмотрел.

Глотнул целиком, не разжёвывая…

Я видел, как шевельнулся его подбородок…

Затем шея…

Он провёл пальцами от губ – вниз по телу, показывая, как опускается вишня с косточкой.

– А потом делаешь животом волну – вот так! Видишь?

Его живот шевельнулся – и я почти увидел, как изнутри опускается вишня.

Всё повторилось!

Через минуту на его ладони были уже две одинаковые косточки.

Я стоял перед ним, прижимая руку к попе и пытался делать волну.

– Вот что… – сказал мне папа. – Ты руку из штанов вынь. Во всём должна быть последовательность… – произнёс он мамину любимую фразу. – Сначала научись делать животом волну. Когда научишься – тогда и косточка выскочит. Ты даже не заметишь – так всё легко получится.

Он так спокойно мне всё объяснил, что я сразу успокоился.

Всю ночь мы с мамой ехали на автобусе. Из Ташкента – на озеро Иссык-Куль. Отдыхать. Мне обещали горы и море, которое я в своей жизни ещё ни разу не видел.

– Сначала, – сказала мама, – будут горы, а потом – море. Озеро Иссык-Куль большое, как настоящее море. Другого берега там не видно. И горы там очень – очень большие. Больше, чем наш Чимган.

Выехали мы вечером, но солнце ещё долго не заходило. Автобус ехал, я смотрел в окно. Деревья вдоль дороги быстро убегали назад. Те, которые стояли подальше, медленно уплывали. Совсем далёкие деревья и домики под ними ехали назад почти незаметно, как минутная стрелка на часах. В окошках домов стали зажигаться жёлтые огоньки – в сиреневых сумерках они плыли мимо автобуса. Я уже знал, что каждый огонёк был на самом деле лампочкой. И там, далеко от нас, возле каждой лампочки, наверное, кто-нибудь сидел. Так, следя за огоньками, я уснул в автобусном кресле.

Проснулся на руках у мамы – и не сразу понял, почему я не в своей комнате.

– Спи, – сказала мне мама. – Ещё очень рано. Спи.

За окном было почти светло, но пасмурно. Серое небо, серые деревья и серая земля. Мне стало грустно и захотелось домой. Автобус ехал совсем медленно, и я подумал, что мы останавливаемся, но мотор всё гудел и гудел.

– Тяжело ехать в гору, – сказала девушка Аня, которая сидела рядом с нами.

– Где же горы? – закричал я. – Покажите, где горы?

Все засмеялись и стали показывать пальцами, на окна с противоположной стороны и говорить мне:

– Во – о – он там – далеко…

Но я ничего не увидел за головами взрослых и от обиды снова уснул.

Когда я снова открыл глаза, автобус уже стоял. Было тихо. И голоса людей, и все звуки вокруг были очень тихими. Как тогда, когда я болел, а в уши мне закладывали ватки с лекарством.

Я поковырял пальцем в ухе. В нём ничего не было, но громче не стало.

– Что, заложило? – спросила мама. – В горах уши всегда закладывает. Как в самолёте. Ничего, скоро пройдёт.

Пассажиры стали выходить из автобуса. Друг за другом, с кружками и бутылками в руках.

– Родник… родник… вода… – говорили все вокруг.

– Выходим, – сказала мама, – наберём горной воды. Где твоя фляжка?

– А горы уже видно? – спросил я.

– Уже видно, – ответила мама.

Я взял фляжку и побежал к выходу. В проходе автобуса стояли чемоданы и сумки, я споткнулся о них, потом о чьи-то ноги… и, наконец, спрыгнул со ступенек. Дорога на обочине была покрыта мелкими острыми камушками и незнакомой колючей травкой. Я упал на четвереньки, больно уколол ладошки, встал – и сразу увидел горы. Прямо перед собой. Близко – близко.

Я узнал их, хотя видел первый раз в жизни. Горы оказались совсем как те, которые я придумывал и рисовал цветными карандашами. Только гораздо больше. В прохладном воздухе пахло дождём. Возле дороги из – под огромного камня бежала вода. Но когда мы подошли ближе, я увидел, что струйка вытекает из железной трубы. Как из водопровода в нашем дворе. И я подумал, что она не совсем настоящая горная. Вот бы набрать воды из – под самой горы!

Все по очереди наполняли водой бутылки. Я отвинтил пробку своей пластмассовой фляжки; в ней ещё осталось немножко тёплой воды – и я вылил её под ноги. Это была домашняя вода – из чайника, и она стала быстро впитываться в горную землю. Мне стало легко и весело, как будто я выпустил на волю майского жука из спичечной коробки.

– Подставляй фляжку, – сказала мама, – наша очередь.

Сильная холодная струя мигом переполнила фляжку и обрызгала нас. Мы отошли за угол огромного камня, и мама стала отряхивать воду с моих штанов и курточки.

Горы с этого места были видны ещё лучше – сверху донизу. Вокруг не было ни домов, ни деревьев – ничто их не загораживало. Огромные коричневые горы начинались сразу за камнем с железной трубой. Каждая гора состояла из нескольких. Сверху – большая, треугольная. Под ней – горы поменьше. Внизу – округлые. И все они были каменные. Горы были так близко, что я видел даже трещинки – так и хотелось добежать и потрогать.

Мама налила воды в мою «детскую» кружечку – и я стал пить. Вода вкусно пахла мокрыми камнями.

– Мы скоро поедем дальше, – сказала мама. – Ты в туалет не хочешь?

Зачем же она при всех спрашивает? И, глядя на горы, я помотал головой.

– А по – маленькому?

Я ещё раз помотал.

– Надо попробовать. Ехать ещё долго.

– А когда мы пойдём в автобус?

– Через пятнадцать минут, – сказала мама.

Я уже знал, что такое пятнадцать минут. Дома дед объяснил мне, как считать время. Один раз я не слушался – и он меня наказал. Поставил в угол на пятнадцать минут – и показал на часах с маятником, сколько мне ждать. Я стоял, и минутная стрелка тоже стояла. Хотя маятник качался, а часы тикали. Когда я смотрел только на саму стрелку – она начинала шевелиться. А когда смотрел на цифры – стрелка замирала…

Ждать пятнадцать минут – это очень долго. Почти до вечера. Я смотрел на близкие горы и очень хотел сбегать к ним. Но боялся попросить разрешения. Вдруг мама скажет – нельзя.