Он все еще надеялся, что маркиза преувеличила опасность и не стоило обращать внимания на глупые женские истерики, но, бросив рассеянный взгляд в сторону окна, Сен-Круа увидел весьма подозрительного типа на другой стороне улицы. Он тоже, как и сам Годен, не спускал глаз с мадам Моран, но, как только заметил пристальный взгляд Сент-Круа, поспешно ушел в тень.

Годен напрягся. Слежка за шоколадницей? С чего бы вдруг? Еще одна тайна в копилку мадам Шоколад, а тайны — это всегда подозрительно. И опасно…

Тут хозяйка салона встала из-за столика и направилась к выходу. Когда она проходила мимо Сен-Круа, тот поспешно поднялся со своего места и словно нечаянно столкнулся с ней.

— Простите меня, мадам, я так неловок, — склонился он в почтительном поклоне.

Легким кивком головы Анжелика дала ему понять, что извинения приняты.

Когда мужчина выпрямился и они встретились взглядами, ей на миг показалось, что во взгляде незнакомца промелькнуло презрение и даже некоторая брезгливость, но ощущение было настолько мимолетным, что Анжелика даже и не была уверена, что ей это не показалось. Отогнав от себя неприятные мысли, мадам Моран поспешила к двери. Она только что получила письмо от Нинон де Ланкло, что та ждет ее у себя в салоне, и ей не терпелось увидеться с подругой.

Сен-Круа задумчиво посмотрел женщине вслед. Какое-то внутреннее чувство подсказало ему, что его ждет нелегкое противостояние с этой таинственной мадам Шоколад…

— Что вы думаете о Филиппе дю Плесси? — с плохо скрываемым любопытством спросила Анжелика, наклонившись к Нинон.

Куртизанка подумала, прижав палец к щеке.

— Я думаю, что, когда кто-то знает его хорошо, он находит его гораздо менее приятным, чем он кажется с первого взгляда. Но когда он узнает его еще лучше, то находит, что он гораздо лучше, чем кажется.

— Я вас не понимаю, Нинон.

— Я хочу сказать, что он не обладает ни одним из тех качеств, которые обещает его красота, он даже не имеет склонности к любви. С другой стороны, если вы посмотрите поглубже, он заслуживает уважения, потому что представляет собой редкостный экземпляр почти вымершей расы: он дворянин в высшей степени. Он помешан на вопросах этикета и ужасно боится посадить пятно на свои шелковые чулки. Но он не боится смерти, и когда он будет умирать, будет одинок, как волк, и ни у кого не попросит помощи. Он принадлежит только королю и себе.

— Я не ожидала от него такого величия!

— Но тогда вы не замечали также и его мелочности, моя дорогая! У истинного дворянина мелочность в крови. Его герб веками забирал у него остатки человечности. Почему кто-то должен считать, что добродетель и ее противоположность не могут жить бок о бок в одном и том же человеке? Дворянин одновременно и велик, и ничтожен.

— А что он думает о женщинах?

— Филипп!.. Моя дорогая, когда вы узнаете его, вы придете ко мне и расскажете.

— Нинон, не будете же вы уверять меня, что он не спал с вами.

— Увы, моя дорогая, именно это я и собираюсь сказать. Я должна сознаться, что все мои таланты оказались бессильными перед ним.

— Нинон, вы меня пугаете!

— Если говорить откровенно, этот Адонис с суровым взглядом сильно искушал меня. Говорили, что он груб с женщинами, но я не испытываю отвращения к некоторой грубоватости и люблю ее укрощать. Так что я ухитрилась затащить его в свой альков…

— А потом?

— А потом ничего. Я добилась бы большего успеха со снежной бабой во дворе. В конце концов он признался, что я вообще его не вдохновляю, потому что он относится ко мне по-дружески. Мне кажется, что ему необходимо испытывать ненависть к женщине, чтобы быть в хорошей форме.

— Он сумасшедший!

— Может быть…, но я бы сказала, что он просто не вовремя родился. Ему надо было родиться лет на пятьдесят раньше. Когда я смотрю на него, он чем-то трогает меня, может быть тем, что напоминает мне молодость.

— Вашу молодость, Нинон? — переспросила Анжелика, глядя на тонкое, без морщин, лицо куртизанки. — Но ведь вы моложе меня!

— Нет, радость моя. Иногда, когда хотят утешить женщину, ей говорят: тело стареет, но душа остается молодой. Со мной же происходит как раз обратное: мое тело, благодарение богу, остается молодым, но душа моя состарилась. Дни моей молодости совпали с окончанием предыдущего правления и началом нынешнего. Мужчины тогда были совсем другими. Они сражались повсюду: с гугенотами, со шведами, с восставший людьми герцога Орлеанского. Молодые люди умели сражаться, но не умели любить. Они были дикарями в кружевных воротниках…, а что касается Филиппа — знаете, кого он мне напоминает? Сен-Мара, который был фаворитом Людовика XIII. Бедный Сен-Map! Он влюбился в Марион Делорм. Но король был ревнив. И кардиналу Ришелье понадобилось потратить совсем немного усилий, чтобы подготовить его падение. Сен-Мар сложил свою прекрасную белокурую голову на плахе. В те дни многие судьбы сложились трагически!

— Нинон, не говорите со мной, как бабушка. Это вам совсем не подходит.

— Но я вынуждена принять тон бабушки, чтобы немного побранить вас. Анжелика, мое прелестное дитя, не говорите мне, что вы, знавшая в жизни великую любовь, вдруг опрометчиво влюбились в Филиппа. Он слишком далек от вас. Вас он разочарует еще больше, чем других женщин.

Анжелика вспыхнула, и уголки ее губ задрожали, как у ребенка.

— Почему вы говорите, что я знала великую любовь?

— Потому что я вижу это по вашим глазам. Так редко встречаются женщины, которые носят в своих глазах этот печальный и удивительный свет. Да, я знаю — теперь это уже позади. Почему?.. Не имеет значения. Может быть, вы обнаружили, что он женат, может быть, он обманул вас, может быть, он умер…

— Он умер, Нинон!

— Тем лучше. Значит, ваша глубокая рана ничем не отравлена. Но…

Анжелика гордо выпрямилась.

— Нинон, пожалуйста, не будем больше говорить об этом! Я хочу выйти замуж за Филиппа. Я должна выйти за него. Вы не можете понять, но это так, я не люблю его, это правда, но он привлекает меня. И я всегда была уверена, что когда-нибудь он станет моим. Не говорите мне ничего больше…

Флоримон и Кантор выскользнули в сад, пользуясь суматохой, которую им удалось устроить на кухне благодаря небольшой хитрости с участием пары мышек и ведра тлеющих опилок, куда братья закинули сырую траву. Кухню тут же заволокло дымовой завесой. Барба, всплеснув руками, кинулась спасать находящийся под угрозой срыва ужин и искать виновных, а мальчишки беспрепятственно покинули отель.

В наступивших сумерках дети прошли в глубину сада, туда, где Кантор впервые встретился с таинственным незнакомцем. Флоримон, обследовав живую изгородь, нашел широкий просвет.

— Ну что, пошли? — взглянул он на младшего брата.

Кантор исподлобья посмотрел на него, потом перевел взгляд себе под ноги и, нервно сглотнув, шагнул вперед, словно ожидал, что сейчас земля провалится прямо под ним. Но, насколько бы сейчас ему не было страшно, он помнил, что сам настоял на том, чтобы пойти сюда, так что теперь было поздно поворачивать назад.

Мальчики осторожно двинулись к виднеющемуся неподалеку дому. Сад, обступивший их со всех сторон, был неухоженным и больше напоминал дикие заросли.

— Ты до сих пор думаешь, что тут кто-то живет? — обернулся к Кантору брат.

— Да, — упрямо кивнул тот.

Они медленно шли вперед, вздрагивая от каждого шороха. Детское воображение рисовало им призраков в каждой тени и за каждым углом. Они не знали, что граф де Пейрак приказал людям, прибывшим с ним, не попадаться никому на глаза, кто бы не осмелился забрести сюда.

Дети дошли до отеля. Вблизи он выглядел таким же необитаемым и зловещим, как и сад вокруг него. Флоримон поднялся на крыльцо, потянул за ручку двери, ожидая, что та окажется запертой, и они с братом отправятся назад, но дверь поддалась. Кантор подошёл к нему и с любопытством заглянул в открывшийся проём. Темнота коридора манила и пугала одновременно, и мальчики, взявшись за руки, шагнули внутрь.