Копаясь в небольшой пристройке, Ивар складывал в мешок сушеное мясо, лук, капусту. А в голове проносились слова рабыни — Маргрэт, рассказавшей всем о его самом сокровенном недуге. О неполноценности. Гнев закипал где-то внутри. Хотелось разнести на щепки все вокруг, но Бескостный только сильнее стиснул зубы. Ничего. Пережить можно все. Когда он вернется в Каттегат на своих ногах, все изменится. Все. И тогда он посмеется над братьями. Но… А разве будет толк в возвращении, если наследником он так и не сможет обзавестись? Прорычав, Ивар дрожащей рукой провел по лицу, словно это действие могло стереть всю боль, что копилась в нем.
Прижавшись спиной к холодным бревнам, Ивар часто задышал. Давно он не погружался в свои мысли, предпочитая выстраивать всякий раз забор еще выше, еще крепче. Только, как выяснилось, от собственных эмоций и проблем не так-то просто убежать. Они способны найти где угодно. Когда угодно. Бескостный так хотел бы высказать все обиды отцу, но тот струсил, видимо, так и не рискнул вернуться. Струсил и Ивар, скрывшись в лесу, утонув в одиночестве. Оттолкнувшись от стены, Бескостный шмыгнул носом, аккуратно сложил в мешок выуженное из гнезда одной-единственной курицы яйцо, и двинулся обратно в дом.
Горячий суп и омлет были бы отличным завершением дня. Только вот… Ханна, успев влезть в серую тунику Ивара, лежала, раскинувшись, на кровати. Ее губы дрожали, словно она пыталась что-то сказать, но не могла. Ругань сама сорвалась с языка Ивара. Отбросив мешок в сторону, он быстро смекнул что к чему, и уже совсем скоро сидел рядом с Ханной, протирая ее лицо смоченной тряпицей. Заглянув под перевязь, Бескостный не обнаружил ничего опасного. Значит, дело было уже в другом. Бормоча проклятия вперемешку с мольбами, он разжевал парочку листочков и вложил в рот Ханны. Ее голова удобно покоилась на его ногах. Пальцы Ивара заботливо перебирали светлые волосы, путаясь в них, отчего веки Ханны подергивались, и он тихо извинялся. Вокруг них вновь собралось облако их горьковатого и проникающего аромата. Чихнув, не сдержавшись, Ивар покачал головой.
— И за что ж ты такая свалилась на меня? Болезная. — Бескостный хмыкнул, наблюдая, как лицо Ханны разгладилось. Больше темные сущности не терзали ее, побоявшись защиты, выстроенной Иваром.
С трудом устроив Ханну на прежнее место, Бескостный, не переодеваясь, лег рядом, и, беззастенчиво разглядывая совсем еще юное девчачье личико, натянул получше шкуры, тоже кутаясь в них. Ночь должна была быть холодной — Ивар знал точно.
========== Глава 2 ==========
Комментарий к Глава 2
“Мельница” - “Любовь во время зимы”
«А если там, под сердцем, лед,
То почему так больно жжет?
Не потому ли, что у льда
Сестра — кипящая вода,
Которой полон небосвод?»*
Всю ночь Ивар провел, прислушиваясь к каждому звуку, улавливая дыхание Ханны. Периодически он менял компрессы с прессованными травами, омывал лоб и давал попить воды. Уснул Бескостный только под утро — вымотанный, измученный и с разыгравшимся волнением где-то в районе сердца. Да, он знал назначения трав, умел готовить снадобья, отвары, мази и порошки. От матери он запомнил много полезного о болезнях. Но когда сталкиваешься с реальной проблемой в жизни, то одних теоретических знаний становится мало. Требуется внимание, гибкость ума, способность дать здравую оценку и, конечно же, желание помочь. С последним у Ивара часто были проблемы. Он плевать хотел на всех, как когда-то плюнули и на него самого. Мир был жесток к Бескостному с самого его рождения, и Ивар не собирался подставлять вторую щеку. Он придерживался тактики своих богов. Только… Только вот в отношении этой бледной светловолосой лесной нимфы с обычным именем смертных — Ханна — что-то пошло не так. Ивар искренне помогал ей, хотел ослабить ее боль, излечить. Нет, с ним она точно не имела права умереть.
Возможно, что это Норна постаралась, присутствие которой странным образом Ивар ощущал в последние дни все ярче. Неужели боги не отвернулись от него? Проверять не хотелось. Делать выводы тоже. Надежда и вера казались Ивару слабостью, способом расслабить острый ум.
— Ханна! — С нажимом выкрикнул Бескостный, приоткрыв дверь. Осенний воздух ущипнул его за щеки, Ивар поморщился. В доме было куда теплее, но этой девчонке опять вздумалось хозяйничать в жилище. — О, Фрейя, ты дала ей жар в груди, но и голова ведь должна работать, — пробурчав, Ивар захлопнул дверь и отполз к разложенным на полу только ему известным травам, ярким засушенным ягодам, — нежные лепестки едва не разлетелись от взвинченного дыхания Ивара, но он успел накрыть их ладонью.
— Ты звал меня? — Раскрасневшаяся Ханна влетела в дом вместе с вихрем прохладного воздуха, поднявшим в воздух тончайшие соцветия. Разноцветными всполохами они взметнулись над полом и медленно опустились вокруг Ивара, вызвав тут же смех у Ханны. — Ивар, ты словно весну принес, это невероятно красиво!
Быстро опустившись перед ним на колени, Ханна принялась собирать своими ловкими пальцами лепестки, умело раскладывая их в кучки по цвету. Наверное, синева в глазах Ивара еще никогда не была настолько схожа с высоким весенним небом, как сейчас. Застывший в них лед исчез, сдавшись под напором чистейшего и даже детского удивления. Бескостный забыл, что вообще все еще жив, что способен дышать, что почти все его труды разлетелись едва ли не по всему дому. А разве это вообще имело какое-то значение?
Волосы Ханны, невзначай касающиеся лица Ивара, пахли теми самыми белыми цветами с солнечной серединой. Он хорошо знал этот запах. Каждую ночь мог вдыхать его, но никогда еще не решался тронуть. Не решался нарушить возведенную им самим же грань. Бескостный сам не заметил, как его пальцы почти невесомо сняли голубой лепесток с прядки Ханны, убранной за ухо. Потянувшись, Ивар зажмурился и наконец понял, что ее губы были со вкусом земляники. Сердце в груди трепыхалось, как в пустоте, словно падало куда-то, лишившись опоры. Ивар отстранился и уставился на Ханну. Ее щеки, казалось, пылали еще сильнее, а блеск в глазах… Она готова была расплакаться? Никогда еще Бескостный настолько сильно не ненавидел свои ноги. Он был вынужден сидеть и ждать, не в силах сорваться с места.
— Зачем ты… Зачем это сделал? — тихий голос Ханны возник в голове Ивара, словно на совсем другом уровне, без слов. Она прижала пальцы к своим губам, замерев, не смея шевельнуться.
— Не знаю. — Вместо привычного голоса вышел какой-то хрип, Ивар тяжело сглотнул. Глаза жгло, будто в них песок кинули. — Просто ты… И я подумал… — Бескостный сжался, невольно вспоминая, как насмехалась над ним Маргрэт, как боялась его, как проклинала. — Прости.
Меньше всего хотелось пугать ту, что с такой легкостью порхала по его жилищу уже как неделю. И Ивар не смел прогнать Ханну, хоть и мог это сделать. Он постоянно ворчал на нее, ругался, когда она переставляла его баночки, когда спала дольше него, когда подзывала подойти, полностью забыв о его ногах… Но потом, раскладывая все баночки и пучочки по местам, Ивар улыбался, бережно перебирая пальцами мешочки, которые, как ему казалось, еще сохранили тепло Ханны.
И как же Ивар злился, когда Хвитсерк чуть не заметил Ханну, которой уж совсем не хотелось сидеть в доме. Эта негодная девчонка думала, что знакомство со старшим братом Ивара должно было состояться рано или поздно. Да с чего бы вообще? О, Бескостный, принимая продукты и новые корешки, травы от брата, никогда еще так не молился всем богам, лишь бы Хвитсерк поскорее скрылся за деревьями. Но, едва Ивар вернулся в дом, его встретила Ханна, устроив на его голове яркий венок из собранных опавших листьев. Закатив глаза, Бескостный покраснел, стиснув зубы. И до самого утра не разговаривал с Ханной. Ему было стыдно за свою сухость, строгость… Почему она вообще до сих пор с ним? Почему не сбежала, как только стало легче? А он предлагал? Нет. И не предложил бы уйти. Потому что не хотел. Не хотел больше оставаться в одиночестве.
Все мысли вспыхнули, словно сухая береста, когда губы Ханны опустились на губы Ивара. Ее глаза были так же зажмурены, как и у него в первый раз, но она явно не хотела отстраняться. Скорее, наоборот — прижалась всем телом к Ивару, растапливая своим внутренним летом его зиму. И Бескостный подался навстречу, сжимая ладони в кулаки. Тонкая боль, что соединяла его с реальностью, была необходима, ведь Ивар тонул в этой близости. Верить он не привык, но как можно оставаться отрешенным еретиком, когда боги буквально целовали в макушку.
