— Спокойной ночи, — проговорил Олег. — Только ты никуда не уходи, чтоб я мог тебя разбудить, если что.

— Ладно, — прошептал Серёжа и крепче сжал его руку.

========== Часть 8: Передышка ==========

Комментарий к Часть 8: Передышка

Глава посвящается всем тем, кто завтра сдает литературу, и, в частности, моей лучшей подруге и первой читательнице!

Соня, если бы я была Сережей Разумовским, ты была бы моим Олежей Волковым🧡

«Как проще сказать, не растерять, не разорвать?

Мы здесь на века,

Словно река,

Словно слова молитвы.

Всё, кроме любви,

Вся наша жизнь так далеко.

Я, я — не один, но без тебя просто никто.»

Би-2 — Молитва

— Отсюда весь двор видно, прикол…

Олег свесился через ограждение, глядя вниз с интересом человека, которого никогда раньше не пускали на крышу, пусть даже на такую низкую. Серёжа улыбнулся и растянулся на теплом металле, как будто на улице был не конец сентября, а жарящий солнцем июнь.

— Ты часто сюда ходишь?

— Когда хочу побыть один.

Олег обернулся.

— Это часто, — уточнил Серёжа с улыбкой, не раскрывая глаз. — Но ты, наверное, догадался. Олеж.

Он произнёс имя чуть тише, чем всё остальное. Олег и сам заметил, что поддался этому безумию с именами, и каждое произнесённое вслух «Серёжа» вызывало в нём непонятное волнение. Но это казалось естественным и каким-то… трепетным. Как будто таким образом они притирались друг к другу, привыкали, как, наверное, и должно быть у друзей. Олег надеялся, что после всего произошедшего они останутся друзьями.

Было сложно не заметить, как Серёжа волнуется. Дёргается от резких движений, боится сказать лишнего, старается не упоминать вчерашний вечер и ночь. Олег и сам испытывал похожие чувства. Пусть Серёжа и не Птица совсем, но его внешность всё равно возвращала ко дню их драки и всеобщего унижения, так что… оставалось только игнорировать произошедшее. Вроде бы, у психологов это как-то называется, но Олег был не силён в психологии.

А пока они разговаривали, улыбались и отводили взгляды, называли друг друга по именам, и Олег никак не мог привыкнуть к тому, как сердце бьётся при этом, словно бешеное.

Серёжа… Се-рё-жа, по слогам, как заново научиться читать, заново взглянуть на него, и понять, как ему идёт. Серёжа — имя свистит оттиснутой крышечкой газировки, рычит роликами по бордюру, жужжит как первые майские шмели, золотые от пыльцы. Слетает с языка так мягко и правильно, не то, что бездушное «Спичка». Имя текучее, как ручей, оно и «Серый», и «Серёженька», в нём и принц, который становится серым волком в сказках, и качающиеся на ветру берёзовые «серёжки». Красивое-красивое… Хочется называть так его чаще, иногда даже до нелепости.

Про своё имя Олег в таком ключе никогда не задумывался. Олег и Олег, подумаешь. Назвали бы при рождении по-другому, был бы каким-нибудь Денисом или Игорем, разницы нет. Он не считал своё имя особенным или сильно красивым. Но сейчас, когда Серёжа смотрел ему в глаза, немного краснел, и, стесняясь, тихо говорил: «Олеж, может на крышу?», оно вдруг стало красивым тоже. Произнесённое именно вот так. Вообще, всё, чего так или иначе касался Серёжа, становилось красивым. Олег не знал почему.

— Серёж, а другие на эту крышу не ходят?

— Редко. Чаще всего летом.

— Понятно…

Они не обговаривали, но в этом вопросе было больше, чем желание скрыться от других. Дело касалось банальной безопасности. За одну ночь их сидения в изоляторе Дом преобразился в настоящее поле боя. Они даже не заходили в комнату. Вышли, взглянули и решили, что не готовы пока что возвращаться к бурлению жизни. Эти посиделки на крыше были своеобразным способом хотя бы на часик оттянуть трудный момент. Даже не момент — их повседневный уклад теперь должен был коренным образом измениться, а прошлых впечатлений пока что хватало с лихвой.

— Знаешь, — сказал вдруг Олег, — Вы это интересно придумали с именами.

— Что именно?

— Ну, что только самые близкие люди могут знать имя. Это круто отчасти. Типа… Значительность растёт.

— Значимость правильнее, — улыбнулся Сережа.

— А в чём разница?

Серёжа открыл глаза и сел, согнув колени.

— «Значимость» — это шкала. Она может быть маленькой или большой. А значительность — это отметка на шкале. Большая значимость это значительность.

Олег пару раз моргнул, повторяя услышанное в голове в более медленном темпе, осознал, удивился и спросил:

— Ты вообще всё что ли знаешь?

— Нет, конечно. Я знаю чуть-чуть лингвистику и словообразование, историю — но больше в той части, где она связана с искусством, в живописи разбираюсь. Не как мастер, конечно, но средне могу. Ещё литературу люблю, и лирику, и драму, и эпос, но больше лирику, наверное. Хотя, драму тоже… — Серёжа увлёкся рассказом и начал активно жестикулировать, — Мне нравится психология и яркие личности в книгах и истории. Романтизм, сентиментализм… А ещё скульптура. Боже, я так люблю эпоху возрождения, я перечитал всё, что у нас есть по Ренессансу в библиотеке, но там почти ничего нет, сам знаешь, так что я попросил Кабана мне достать что-нибудь из наружности. Чумные, они хоть и мелкие, а больше всех взаимодействуют с внешним миром. Знаешь, какая у меня раньше была кличка?

Он посмотрел на Олега горящими глазами, явно мечтая рассказать об этом.

— Какая?

— Микки. Это от «Микеланджело».

— Это же… Ну… Художник вроде какой-то? — уточнил Олег, чувствуя себя неловко от собственного невежества в теме, которая так увлекала Серёжу. Тот улыбнулся.

— Ты, наверное, больше знаешь его по «Черепашкам ниндзя»? Не смущайся, Олеж, всё нормально. Меня из-за них и прозвали, у нас мало кто серьезно интересуется искусством. К тому же, было бы логичнее назвать меня Рафаэлем, потому что Микеланджело больше скульптор…

— Но у Рафаеля красная повязка, а не рыжая, — понял Олег.

— Да. Но мне всё равно было приятно с такой кличкой. Знаешь, что написал Микеланджело? Сотворение Адама. Ты, наверное, видел, где ещё двое мужчин тянутся друг к другу руками…

— Что? — смутился Олег, — Какие мужчины?

— Ну… Парень и бородатый мужчина. В центре их руки. Очень красиво, ты должен был видеть, — Серёжа сложил брови домиком, — Там ещё картина такая длинная… Мужчина в белом, а Адам обнажённый.

— Да, вроде что-то такое видел, — неуверенно сказал Олег.

— Я тебе потом покажу и расскажу, — пообещал Сережа.

У Олега вдруг возник в голове давний вопрос, который учительнице было задать стыдно, а интернетом он пользоваться постеснялся. Олег помялся немного, формулируя получше, а потом решился:

— Можно спросить? Ты же типа во всём этом разбираешься?

— Ну, это ты преувеличил, — смутился Серёжа, как от комплимента. — Так, увлекаюсь немного.

— А ты знаешь, почему все мужчины на картинах… Ну… Голые, короче.

Олег почувствовал, как уши краснеют. Серёжа вскинул брови, услышав его вопрос, а потом вдруг хитро улыбнулся.

— Тебя, что ли, смущает?

— Что?! Нет, конечно! — поспешно воскликнул Олег, даже громче, чем следовало. — Пусть голые ходят, если хотят! В смысле, мне не прям нравится, я не хочу чтоб они голые были, я как бы не против просто… Но женщины же в одежде!

— Успокойся, Олеж, я просто шучу, — расширил глаза Серёжа.

— Тупые у тебя какие-то шутки, — выпалил Олег, не задумываясь.

— Извини, — растерянно протянул Серёжа. — Не думал, что тебя это так заденет. Ну… В общем, это пошло из Греции. Могу дать тебе книжку про это почитать. Там, на самом деле, ничего странного или пошлого, если ты так думаешь, нет. Просто таким образом они выражали свою любовь к человеку, красоте его тела и души.

— А… Ясно, спасибо.

Олег понял, что оставил Серёжу в недоумении своей реакцией и перевёл тему, чтобы не усугублять ситуацию оправданиями.

— Ты так много знаешь. И говоришь хорошо. В смысле, даже если бы я что-то хорошо знал, я бы скорее всего ответил «я знаю историю» или как-то так. А ты прям развернул. Это здорово. Серёжа.