– Ты не плачь, Марьюшка, скоро мы с тобой все те нелепости сложим, я сам их богине свезу, и колечко твоё верну, а с ним, глядишь, и Иван очухается. Ты иди назад к Алёне и спроси Иванов лисапед. Как только его получишь, сядь на него, ноги положи на руль, а руки вместе с пустым мешком высоко держи над головой и спокойненько езжай себе.

– А как же Иван?

– Не волнуйся за него. Ивана из беды той вызволим.

Стучится Марья обратно к Алёне, еле дождалась, пока та доползёт до двери и отворит. Спросила лисапед, Алёна указала ей рукой на сарай:

– Вот там ево лисапед. Никому такова барахла не надобно, забирай.

Марья достала Иванов лисапед, села на него, всё сделала, как дед Федот велел. Стоило ей мешок над головой поднять, как нелепости рты разинули. Такой нелепости они ещё не видывали, и тут же разом повалили в мешок обратно, прихватив с собой Ивана. Сонная Алёна когда поняла, что случилось, лисапед уже унёс Марью с Иваном далеко, на другой край деревни, где перекрестье дорог, и где дед Федот их поджидал.

Взял он из трясущихся рук марьиных тяжеленный мешок, сел на лисапед, кое-как со скрипом ноги старческие, лаптями прикрытые, на руль сложил, и хотел было отправиться скорее к богине нелепостей, чтобы вернуть ейный мешок, да Марью спасти от кабалы, как в мешке кто-то зашевелился, начал рваться наружу. Марья узнала голос Ивана, обрадовалась, что он очухался.

Дед просунул руку в мешок и вызволил свово дружка. Иван вышел на волю и никак уразуметь не может, что с ним. Рассказала ему Марья, что Алёна его зельем опоила, к себе в постелю уложила. Иван вспомнил, как всё было, попросил прощенья у Марьи, да тока та – ни в какую! Не прощу, говорит, и всё. Не зря, говорит, колечко то укатилось, значит, судьба у их любви такая несчастливая…

Пришлось деду Федоту с лисапеда слезть и подробно рассказать Марье про мир богов, про мост из душегубов, про то, как никто из людей оттудова живым не возвращался, и как он сам его построил ради своей возлюбленной, и пожалел, и теперь не знает, как его снести.

Поняла Марья, что колечкино сияние, наоборот, помогло Ивану выжить и вернуться живым. Отошла, разревелась, простила Ивана.

Дед Федот рад радёхонек, что у молодых всё уладилось, вновь закинул ноги на лисапед, а Иван ему и говорит:

– Ты зачем, дедушка, ноги закидываш? Разве не знашь, что нет больше твоего моста. Душегубы все повинились и разошлись. Теперь заместо старого – новый мост, радужный. Ясень тот мост каждое утро сплетает из лучей своих. Теперь, чтобы попасть в мир богов, лисапед не надобен. Можно пешим порядком до него добраться.

Решили они все вместе туда отправиться, мешок отнесть, кольцо забрать, заодно деда Федота спроводить к возлюбленной богинюшке. Дед Федот глазам своим не верит:

– Неушто, значит, что выиграл я тот давишний спор, и таперича гуляю по семицвету?!

Ясень с радостию встретил их на границе:

– Благодарю, Иван, за твой подвиг. Не побоялся силы узурпаторов, убедил душегубов покаяться в своих злодеяниях. А тебе Федот, хоть ты и вспомог тот мост соорудить, я тоже благодарен, что свёл убийц разом всех в одном месте. Можешь ходить вдоль моста, когда пожелаешь. Позвольте лишь узнать, любезные, что в мешке вашем?

– Вот хотим вернуть его богине, как она просила, а заместо него своё колечко получить.

– Колечко твоё, Марьюшка, богиня тебе даром отдаст, а нелепости и неразумности все, что ни на есть, вы мне предоставьте, незачем им круги нарезать ни в царстве богов, ни среди людей. Я из них образы сотворю, чтобы людям впредь наука была.

Поклонились они Ясеню и дальше путь держат. Идут, любуются, до чего же здесь всё ладно устроено. Привёл Иван деда Федота к дому богини, а сам трясётся: что же станется, она же не велела Федота приводить. Да только зря Иван волновался, не было её дома. Странная птица сидела на ветке дерева, что росло напротив, и испуганно на них таращилась, перьев на ней – раз два и обчёлся. Дед Федот, как увидел её, так стал торопить молодых, чтобы быстрее на землю возвращались.

– Я никуда без колечка не пойду, – отвечала ему Марья.

Стоило ей произнести эти слова, как сверху что-то упало на пол и покатилось. Оказалось, – колечко обыкновенное, оловянное. Марья наклонилась, в руки его взяла, так оно тут же заиграло, переливаться начало и весь дом богини озарило радужным сиянием. Простились с дедом Федотом и отправились скорее в обратный путь. Вернулись они с Иваном домой, свадебку сыграли. Стали жить поживать и горе с порога прогонять.

Койот

– Есть хочу, хочу жрать. Вокруг – никогошеньки. Голод всосал меня почти целиком, оставив морду и лапы, последнее моё средство, последнюю надежду, что я извлеку ими хоть что-то из этой безсмысленной ночи.

Асфальт там, где его выпячивают из глубокой тьмы фонари, – бурый и вздутый, словно живот, изъеденный пустотами. Он весь покрыт толстым слоем сухих опавших листьев. Я один – черен, как дыра в холсте вон той картины, что корчится в помойном контейнере. Сквозь неё только что прошмыгнул рыжий толстый кот. Я черен, как мрак, бездонный алчущий, готовый выскочить из меня, наброситься на всё это, поглотить и уволочь за собой, в себя… Есть хочу! Хочу жрать!

Тихо! Я слышу, как застонала железная дверь в одной из высоток. Кто-то выходит из подъезда наружу. И он не один. Это – женщина! Она так уверенно направляется к арке, что я даже сразу не соображаю, что сутулый мужчина, выскочивший следом, – её спутник.

Женщина оглядывается, пропускает выезжающий со двора автомобиль, и, убедившись, что мужчина идёт за ней, останавливается в пол-оборота, как бы нехотя его дожидаясь. Однако, настигнув её, он проходит мимо, не сомневаясь, что силой созданного энергетического вихря увлечёт её за собой.

Да! Точно, их двое! Мужчина и женщина! О-о-о, этот запах! Запах страстей! Благодарю и ещё раз благодарю всех моих Богинь и Богов за предоставленный шанс. Женщина на ходу цепляется за рукав мужской куртки, и они исчезают в тёмном проходе. Я – рядом. Я – во тьме, и я невидим.

Как только парочка выныривает из тёмной арки на ярко освещённый проспект, просыпается ветер и обрушивается на них. Женщина сгибается, спрятав лицо. Мужчина, наоборот, подставляет ветру грудь. Оба смотрят себе под ноги и… молчат. Мужчина молча выбрасывает ноги, обутые в изношенные кроссовки, далеко впереди себя, ничуть не заботясь о том, что она едва поспевает за ним. Её ботинки на высоком каблуке также молча, сохраняя правила обета, семенят рядом короткими шажками, стараясь не спотыкаться.

Закручивая воронки, ветер выдувает всё лишнее на их пути. Опустошённые и лёгкие от его настойчивых домоганий, они, кажется, сейчас оба взлетят вверх с раскинутыми в стороны ногами и руками, и завертятся вместе с листьями и рваными полиэтиленовыми пакетами. Потом вихрь, изловчившись, выметет из них и это последнее безсмысленное мучительное молчание. И тогда вдруг, сцепившись за руки, они обнимутся от страха, от мысли о том, что могло бы произойти…

Фигня! Все это – мои стариковские фантазии, конечно же, которые с годами становятся, я бы сказал, чересчур сентиментальными. Долго я плёлся следом в предвкушении, что кто-нибудь из них обронит ну хоть какой-нибудь намёк, подсказку пусть на короткое крохотное желаньице. Голод продолжает всасывать в себя мои силы. Нужно что-то делать, срочно! Нужны решительные меры! Но какие? «Отсечь все лишнее!» – подсказывает мне чистильщик – ветер. Отлично! К исполнению!

Планета тут же, по которой идёт моя парочка, сжимается настолько, что на ней помещаются только я, старый черный койот, он, мужчина в изношенных кроссовках, она, женщина в ботинках на высоком каблуке, и фонарь. А, ещё – ветер! Тротуар замыкается на себе самом, превратившись в экватор. Вот, это то, что мне нужно! Сегодня Боги явно на моей стороне, и сила моя – со мной, хоть я и голоден.